Леонид Габышев - Одлян, или Воздух свободы: Сочинения
И написал в «Комсомолку». Он ругал автора и советовал ему сходить к могиле Сталина и низко-низко поклониться.
Летом слушал стихи Евтушенко в исполнении народного артиста и поговорил с ним. Тот был без ума от поэта и хвалил его, возражая Коле.
У артиста узнал: Евтушенко живет в Москве на Котельнической набережной, в высотном здании. «Хорошо, — подумал он, — осенью буду в Москве, и встречусь с ним».
Петров ехал к высотному зданию. «Надо попасть с самого утра, пока он дома». Хотелось спросить Евтушенко: «Мне нравится ваша поэзия, но почему ненавидите Сталина?»
Туманный рассвет медленно вставал над Котельнической набережной. Шпиль высотного здания с пятиконечной звездой терялся в тумане. Обошел дом и встал напротив центрального входа. Из дверей выходили солидные люди. Вот по ступенькам спускается полковник, следом шикарно одетая дама. «Да, не пропустят меня. На входе швейцар. Ишь, скажет, к Евтушенко захотел. Иди-иди, не мешай людям», — подумал он и, закурив, пошел во двор.
Во дворе стоят легковые машины. Некоторые обтянуты чехлами. «На нашем квартале, — подумал Коля, — все внутренности растащили бы, и остались одни чехлы».
«Как попасть к Евтушенко? Кого спросить? Эти магнаты не помогут».
У одного из подъездов в черном халате копошился дворник. «Он-то мне и нужен».
— Здорово были, — сказал Коля.
— Здорово-здорово, — весело ответил дворник.
— У меня дело на сто тысяч и вы мне поможете.
— Что за дело?
— Я живу в Волгограде, здесь проездом, люблю поэзию Евтушенко. Очень хочется с ним встретиться. Но в этот дом не попадешь. Я несколько раз в справочном узнавал номер его телефона, но не говорят.
— Подожди. Может, помогу.
Дворник закончил работу, и они пошли по двору.
— Тебя как зовут-то?
— Коля.
— А меня дядя Саша.
Дворнику лет пятьдесят. Подошли к подъезду.
— Я живу на втором этаже. Занесу халат.
Дядя Саша вернулся быстро.
— Так, значит, любитель поэзии Евтушенко?
— Да-а-а…
— Идем на пульт. Узнаю номер телефона и номер квартиры. В этом доме я работаю электриком, а дворником на полставки…
— Так вы в этом доме по квартирам ходите?
— Хожу.
— А кто здесь еще живет из знаменитых?
— Из знаменитых? Зыкина живет. Я как-то выключатель у нее ремонтировал. Быстро исправил, и она трояк дала.
— Хорошо здесь бросают на лапу?
— По-разному. Кто-то даст, кто-то нет. Даст — хорошо, не даст — и на этом спасибо. Ну, пошли на пульт.
Коля последовал за дядей Сашей и они спустились в подвальное помещение высотного дома. За столом, перед приборами, немолодая женщина. Дядя Саша поздоровался и спросил журнал, сказав, что забыл номер квартиры одного жильца, и стал листать. Напротив фамилии «Евтушенко» стоял номер квартиры и четырехзначный номер телефона.
— А почему у него четырехзначный номер телефона? — спросил Коля на улице.
— Три первые цифры у всех одинаковые. Зайдем ко мне в гости.
Он жил в двухкомнатной служебной квартире. Жена напоила чаем с печеньем и, когда они вышли, дядя Саша сказал:
— Я второй раз женат. С нами живет ее дочь. А деньги женщинам нужны. Вот я и кручусь на двух работах.
— Дядя Саша, зайдемте в магазин, я возьму бутылку.
В магазине у дяди Саши все грузчики знакомые. Петров купил бутылку, и они распили ее в подсобке на троих. Угостили грузчика.
Коля рад, хоть и не попал к Евтушенко, зато узнал номер телефона. И сколько ни звонил, трубку снимала жена и спрашивала: «Кто?» Один раз назвался земляком со станции Зима, но поэт к телефону не подошел.
В Москве много где побывал: порыскал по музеям, взлетел на скоростном лифте в Останкинской телебашне в ресторан «Седьмое небо», сорок пять минут Золотой зал крутил его над столицей.
В Третьяковской галерее старушка-гардеробщица попросила подождать. Когда около гардероба никого не осталось, взяла плащ и через барьер помогла Коле одеться. Было так стыдно — старая женщина услуживает ему, молодому, что он готов был оставить плащ, шляпу и ломануться из Третьяковки. Гардеробщице надо дать чаевые, но сколько?
Петров в Ленинграде. Хочется попасть в пятый номер гостиницы «Англетер», ныне «Ленинградская»[27], где был убит Есенин.
Народу в гостинице тьма-тьмущая — Октябрьские праздники. Большинство ученики. Решил устроиться в номер, но мест нет. Поговорил со швейцаром, посулил денег, но тот отказал. Тогда протолкался к администратору и на всякий случай в пачку сигарет под блестящую обертку сунул десятку. Спросив, не найдется ли места, достал сигареты. Администратор заметила десятку, но в номере отказала. И сколько ни упрашивал, заменив червонец на четвертную, номера не дали, и он с незнакомым мужчиной поднялся на второй этаж. Но пятый номер закрыт.
В цветочном магазине на Невском купил пять букетов гвоздик и, сделав из них три, прошмыгнул на второй этаж.
Пятый номер рядом с кабинетом директора. На табличке фамилия: Есинкин. «Чуть не Есенин», — подумал и зашел в кабинет. Объяснив, что хочет в пятом номере поставить на стол букет цветов в память о Есенине, один букет положил на стол. Директор поблагодарил.
— Обратитесь к дежурной.
Объяснил дежурной и вручил букет цветов. Она рассыпалась в любезностях.
— Если за этим заходили к директору, то и не стоило. Надо было сразу подойти ко мне.
Красные гвоздики в ноябре растопили душу работников гостиницы, и вот Колю в пятый номер заводят две женщины — дежурная и горничная.
— Сейчас здесь живут румыны, по фамилии Кармены, — сказала дежурная.
— Они знают, что в этом номере задавился Есенин?
— Знают, наверное.
Поставил гвоздики в вазу, а горничная налила воды.
— Вот придут Кармены и удивятся, что у них цветы.
Коля оглядывал номер. Правый угол пронзали трубы то ли отопления, то ли водопровода, и он засмотрелся на них. Есенина повесили на трубах.
— Как-то здесь жили поляки, и когда узнали, что в этом номере повесился Есенин, накупили свечей, зажгли их, и всю ночь читали стихи, — тихо сказала дежурная.
Поблагодарил женщин и записал фамилии старейших работников гостиницы. Хотелось разыскать тех, кто в ночь смерти Есенина дежурил в «Англетере».
В справочном дали всего один адрес, и он зашел в старинный дом. Дверь открыла дряхлая, лет восьмидесяти, старуха, и он объяснил, зачем пришел.
Скупой, очень скупой рассказ выслушал Коля и спросил:
— Вы не слыхали, Есенин задавился, или его вначале убили, а потом подвесили?
— Слыхала, но кто теперь точно скажет?
