Александр Проханов - Красно-коричневый
Неожиданно появился Каретный:
– Извини, что заставил ждать!.. Столько всего интересного!.. – Он взял Хлопьянова под руку, потянул, но не в сторону кожаной двери, а к противоположной стене, где, замаскированная деревянными панелями, приоткрылась дверь. Они вошли и оказались в просторном кабинете с белой лепниной на стенах, с разрисованным плафоном, и огромным столом, зеленым, как подстриженная лужайка. Иллюзия была столь велика, что Хлопьянов почти ощутил запах срезанной свежей травы. Но те, кто восседал за столом, были похожи на черных ворон, опустившихся на лужайку, выгладывающих среди скошенных трав добычу.
Здесь сидели виднейшие телевизионные обозреватели, руководители программ, редакторы либеральных газет, чьи лица были известны Хлопьянову по множеству раздражающих, мучающих и дурачащих передач, в которых умело и беспощадно оскорблялись самые сокровенные чувства людей. Им наносилось множество незаживающих ран, от которых душа сникала, воля тупела, ум каменел, оставляя вместо мыслей и переживаний непрерывную, глушащую все боль и ненависть.
Хлопьянов, увидев их разом, всех в одном месте, изумился концентрации зла. Казалось, в комнате, освещенной чудесным солнцем, с прозрачным античным панно, было темно. От сидевших исходила тьма. В каждом присутствовал сгусток тьмы, поглощавшей свет. В них было не просто отсутствие света, а именно источник темных лучей, своей силой перекрывавший свет, съедавший его, уничтожавший лучи солнца, перерабатывающий эти лучи в мрак, в антисвет. Эти сгустки тьмы, источники антисвета присутствовали в каждом по-своему, сотворяя их лица по законам уродливого, искривленного антисветом пространства, делая каждое лицо по-своему ужасным.
Один из сидящих положил на колени портфель, прижимая его маленькими волосатыми ручками. Хлопьянов узнал в нем известного телеобозревателя, которого в народе прозвали «Сатанидзе». У него была большая непропорциональная голова, слабо сидящая на недоразвитом теле. Он был похож на птенца, у которого гипертрофированно развит клюв, готовый схватить и сглотнуть, а также мерцающие влажные глаза, ищущие пишу. Он был покрыт седым и черным курчавым пухом, – щеки, веки, раковины ушей, маленький вогнутый лоб. Сквозь этот курчавый покров мокро, словно он только что выпил сироп, светились губы, а в них блестели белые искривленные зубы. Шерсть уходила за ворот рубахи, и там, под одеждой, все было в шерсти, – грудь, пах, живот с розовыми, в несколько рядов, сосками, колени, растопыренные пальцы ног, числом шесть.
Этот косматый покров имел не физиологическое назначение, а иное, психическое. Был органом чувств, вырабатывающим тьму, и казалось, произрастал из самой души, ее сумрачной бездны. Волосами были выстланы желудок, легкие, донца глазных впадин, и привязанный к пыточному верстаку человек.
Рядом с ним сидел другой обозреватель, с соседней телепрограммы, его вечный конкурент и соперник. «Кисельджер», – так именовали его в оппозиции, намекая на связь с американцами, с их аналитическими и разведывательными службами. Перед ним на столе лежал плоский чемоданчик с кодовыми замками. В этом чемоданчике, помимо орудий пыток, могла находиться портативная станция космической связи. Если вытянуть усик антенны, то вопли истязаемых и добытые в пытке признания транслировались через космос в ЦРУ и Госдеп. Обладатель чемоданчика, в шелковистом костюме, в нарядном шелковом галстуке, имел на лице желтоватые вислые усы, пропитанные неизвестным составом, напоминающим желчь. Желчь высохла, придавая усам глазированный костяной блеск. Они казались не усами, а особым роговым образованием, словно у обладателя усов изо рта росло копыто. Это странное уродство тоже было связано с глубинной тьмой, которая питала этот загадочный орган. Тьма материализовалась, выступила над верхней губой, как огромный, тщательно подстриженный ноготь.
Третьим у зеленого ломберного сукна восседал обозреватель радиостанции «Свобода», его русского бюро, по прозвищу «Гад». Его передачи о деятелях оппозиции, об известных писателях-патриотах, о русских художниках и артистах напоминали подглядывание сквозь замочную скважину пакостных сцен. Обязательно содержали в себе какую-нибудь непристойность и гадость. Его маленькая костлявая головка, почти напрочь лишенная мозга, с большим носом и узко поставленными розоватыми глазками, напоминала голову хищной ящерицы. Мускулистая шея молниеносно толкала эту голову в сторону жертвы, оглушая ее ударом, и тогда раскрывался клюв, излетал раздвоенный язычок и два острых ядовитых зуба. Его лицо, если пристально к нему приглядеться, было сплошь покрыто мельчайшими язвочками и прыщами, сквозь которые сочилась больная лимфа. Поэтому лицо его казалось вечно потным. Но это проступала в нем переизбыточная ненависть, кипящая в глубине его плоти, где-то в области паха. Ядовитое, проступавшее сквозь все поры вещество источало едва уловимое, смешанное с одеколоном зловонье.
Тут были и другие, не менее известные представители огромного, умного, беспощадного сообщества, которые, как муравьи упавшую в их муравейник птицу, покрывали своей шевелящейся массой все формы общественной и культурной жизни. Съедали, обгладывали наголо, оставляя хрупкие, неорганические скелетики.
Каретный провел Хлопьянова к столу, усадил рядом с редактором крупной демократической газеты, и Хлопьянов вместе с остальными стал ждать. Огромный, волнистый нос редактора заслонял стенное панно, на котором танцевали нимфы и розовый прелестный купидон целил в них из золоченого лука.
Вдалеке раздавались бравурные звуки рояля. Это все еще играл неугомонный Ростропович. Под эти звуки растворилась дверь и вошел владелец зеленого стола, лепнины, купидонов и нимф. И пока он входил, бодро и сильно взмахивая руками, улыбаясь и раздавая поклоны, Хлопьянов узнал в нем Хозяина. Того, что принял его месяц назад на царицынской вилле, а потом, на похоронах Вельможи, радостно, с хохочущими глазами, как метеор мелькнул за колонной.
Хозяин вошел в кабинет, как конферансье, пышно и эффектно. Сиял во все стороны глазами, протягивал вперед руки ладонями вверх, приветствуя и одновременно призывая приветствовать публику. Его лицо было радостно и торжественно, с таинственным и значительным выражением, по которому можно было догадаться, какие великолепные номера в концерте, какие звезды эстрады в нем принимают участие. Это картинное появление породило среди собравшихся оживление. Все задвигали ногами, завертели головами, зашевелили папками и кейсами. Обнаружили стадную готовность внимать, повиноваться. Между ними и Хозяином мгновенно установилась прочная, многократно проверенная связь.
