Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел
— Пф! — сказала Элиза.— Она такая же «мисс Браун», как я, можете мне поверить.
Днем прошел дождь. Вечер был прохладным и темным; влажная клумба перед домом пахла геранью и намокшими анютиными глазками. Он сел на перила и закурил. «Мисс Браун» качалась.
Стало прохладно,— сказала она.— Этот небольшой дождь принес много пользы, не так ли?
Да, было жарко, — сказал он, — Я ненавижу жару.
— Я тоже не выношу ее,— сказала она.— Вот почему я и уезжаю на лето. У нас там пекло. Вы здесь и не знаете, что такое жара.
— Вы ведь из Милуоки?
Из Индианаполиса.
Я помнил, что откуда-то оттуда. Большой город? — спросил он с любопытством.
Да. Весь Алтамонт уместится в одном его уголке.
Ну, а насколько большой? — алчно расспрашивал он.— Сколько у вас там жителей?
Точно не знаю. Больше трехсот тысяч, если считать с пригородами.
Он обдумал этот ответ с жадным удовлетворением.
Красивый город? Много красивых домов и общественных зданий?
Да… пожалуй,— ответила она задумчиво.— Это очень хороший, уютный город.
А люди какие? Чем они занимаются? Они богатые?
Да-а… Это деловой и промышленный город. Там много богатых людей.
Наверное, они живут в больших домах и разъезжают в больших автомобилях? — настойчиво спрашивал он. Потом, не дожидаясь ответа, продолжал: — Они едят вкусные вещи? Какие?
Она неловко засмеялась, смущенная и сбитая с толку.
Да, пожалуй. Немецкие блюда. Вы любите немецкую кухню?
Пиво,— пробормотал он с вожделением.— Пиво, а? Вы его там делаете?
Да.— Она сладострастно засмеялась.— По-моему, вы плохой мальчик, Юджин.
А театры и библиотеки? У вас там часто гастролируют? Разные труппы?
Да, очень. В Индианаполис привозят свои представления все труппы, имевшие успех в Чикаго и в Нью-Йорке.
А библиотека у вас большая, а?
— Да, у нас хорошая библиотека.
— Сколько в ней книг?
Ну, этого я не знаю. Но это хорошая, большая библиотека.
Больше ста тысяч книг, как вам кажется? Полмиллиона там, наверно, не будет? — Он не дожидался ответов и говорил сам с собой.— Нет, конечно, нет. А сколь
ко книг можно брать сразу?
Великая тень его голода склонилась над ней: он рвался из себя, наружу, пожирая ее вопросами.
— А какие у вас девушки? Блондинки или брюнетки?
Да те и другие,— но темноволосых, пожалуй, больше.ъ
Она смотрела на него сквозь тьму, посмеиваясь.
Красивые?
— Ну, не знаю. Это уж вы сами должны решать, Юджин. Я ведь одна из них.—Она поглядела на него со скромным бесстыдством, предлагая себя для обозрения. Потом с дразнящим смешком сказала: — По-моему, вы плохой мальчик, Юджин. Очень плохой. Он лихорадочно закурил еще одну сигарету.
— Все бы отдала за папиросу,— пробормотала «мисс Браун».— Но тут, наверное, нельзя? — Она посмотрела по сторонам.
— Почему бы и нет? — нетерпеливо сказал он.— Никто вас не увидит. Сейчас темно. Да и какое это имеет значение?
По его спине пробегали электрические токи возбуждения.
— Пожалуй, я покурю,— шепнула она.— У вас найдется сигарета?
Он протянул ей пачку; она встала, чтобы прикурить от крохотного пламени, которое он прятал в ладонях. Прикуривая, она прислонилась к нему тяжелым телом, закрыв глаза и сморщив лицо. Она придержала его дрожащие руки, чтобы огонек не колебался, и не сразу отпустила их.
А что,— сказала «мисс Браун» с лукавой улыбкой,— если ваша мама увидит нас? Вам влетит!
Она нас не увидит,— сказал он.— К тому же, — добавил он великодушно,— почему женщины не могут курить, как мужчины? Ничего плохого в этом нет.
— Да,— сказала «мисс Браун».— Я тоже считаю, что на такие вещи следует смотреть широко.
Но в темноте он усмехнулся, потому что, закурив, она выдала себя. Это был знак — признак профессии, безошибочный признак разврата.
Потом, когда он сел возле нее на перила и положил ей на плечи руки, она пассивно отдалась его объятию.
— Юджин! Юджин! — сказала она с насмешливым упреком.
— Где ваша комната? — спросил он.
Она сказала.
Позднее Элиза во время одного из своих быстрых налетов из кухни бесшумно возникла возле них.
— Кто тут? Кто тут? — сказала она, подозрительно вглядываясь в темноту.— А? Э? Где Юджин? Кто-нибудь видел Юджина?
Она прекрасно знала, что он здесь.
— Да, я здесь,— сказал он.— Что тебе нужно?
— А! Кто это с тобой? Э?
— Со мной мисс Браун.
Почему бы вам не посидеть тут, миссис Гант? — сказала «мисс Браун».— Вам же, наверно, жарко, и вы устали.
О! — неловко сказала Элиза.—Это вы, «мисс Браун»? Я не могла разглядеть, кто тут.— Она включила тусклую лампочку над дверью.— Здесь очень темно. Кто-нибудь может сломать ногу на ступеньках. Вот что я вам скажу,— продолжала она светским тоном,— как легко дышится на воздухе. Если бы я могла все бросить и жить в свое удовольствие…
Она продолжала этот добродушный монолог еще полчаса, все время быстро зондируя взглядом две темные фигуры перед собой. Потом нерешительно, неуклюже обрывая одну фразу за другой, она вернулась в дом.
— Сын,— тревожно сказала она перед уходом, — уже поздно. Ложись-ка ты спать. Да и всем пора.
«Мисс Браун» любезно согласилась и направилась к двери.
— Я пошла. Я что-то устала. Спокойной ночи.
Он неподвижно сидел на перилах, курил и прислушивался к звукам в доме. Дом отходил ко сну. Ок поднялся по черной лестнице и увидел, что Элиза собралась удалиться в свою келью.
Сын,— сказала она тихо, несколько раз укоризненно покачав сморщенным лицом.— Вот что я тебе скажу — мне это не нравится. Это нехорошо, что ты так
поздно засиживаешься наедне с этой женщиной. Она тебе в матери годится.
Она ведь у тебя живет? — сказал он грубо.— Не у меня. Я ее сюда не звал.
Во всяком случае,— обиженно сказала Элиза,— и с ними не якшаюсь. Я держу свою голову высоко, не хуже других.— Она улыбнулась ему горькой улыбкой.
Ну, спокойной ночи, мама,— сказал он с болью и стыдом.— Забудем о них хоть на время. Какое это имеет значение?
Будь хорошим мальчиком, — сказала Элиза робко. Я хочу, чтобы ты был хорошим мальчиком, сын.
В ее тоне была виноватость, оттенок сожаления и аяния.
— Не беспокойся! — сказал он резко, отворачиваясь, как всегда болезненно пронзенный ощущением детской невинности и упорства, которые лежали в основе ее жизни.— Не твоя вина, если я не такой. Я тебя не виню. Спокойной ночи!
Свет в кухне погас, он услышал, как тихонько стукнула дверь его матери. По темному дому веяли прохладные сквозняки. Медленно, с бьющимся сердцем, он начал подниматься по лестнице.
