Джеймс Клавелл - Благородный дом. Роман о Гонконге.
— Есть, тайбань.
— Ты уверен, что чувствуешь себя хорошо? Жак выдавил из себя улыбку.
— Oui. Merci, mon ami[141].
— Rien[142]. Прошу прощения, Сюзанна, звони — с переводом оплаты на меня. Скажешь, не можем ли мы ещё что-то сделать.
И он пошёл дальше.
«Наш человек в Марселе — добрый малый. Он обо всем позаботится. А у Жака железная воля. Я ничего не забыл? Нет, думаю, что нет. С этим пока покончено.
Господи, оборони Адрион, и Гленну, и Дункана, и Пенн. И Кэти, и всех остальных. И меня — пока Благородный Дом не станет несокрушимым».
Данросс глянул на часы: ровно 18:30. Он взял трубку местного телефона.
— Мистера Бартлетта, пожалуйста. Через мгновение донесся голос Кейси:
— Алло?
— А, привет, Сирануш! Передайте, пожалуйста, что я в холле.
— О, привет, конечно! А вы не хотите подняться? Мы...
— А может, вы спуститесь? Я подумал, если вы не очень заняты, я взял бы вас с собой на следующую встречу: вам это может быть интересно. А потом можно вместе перекусить, если у вас нет других договоренностей.
— Я с удовольствием. Позвольте, я выясню.
Он слышал, как она повторяет сказанное им, и задумался о своем пари с Клаудией.
«Не может быть, чтобы, живя так близко, эти двое не были любовниками. Это просто противоестественно!»
— Мы сейчас спустимся, тайбань! — По голосу он почувствовал, что она улыбается, и повесил трубку.
Рядом, ожидая высокой чести усадить самого Тайбаня, топтался старший метрдотель Полуденный Пок, которого вызвали, едва стало известно, что Данросса видели у главного входа. Седовласый и величественный, Полуденный Пок управлял своей сменой при помощи бамбуковой плетки.
— Ах, Досточтимый Господин, как приятно, — сказал старик по-кантонски, отвесив почтительный поклон. — Ели ли вы рис сегодня? — Это было традиционное китайское приветствие, что-то вроде «добрый день», «добрый вечер» или «здравствуйте».
— Да, благодарю вас, Старший Брат. — Данросс знал Полуденного Пока чуть ли не всю жизнь. Сколько он себя помнил, Полуденный Пок всегда был главным метрдотелем смены, обслуживающей холл с полудня до шести. И, когда юного Данросса, надувшегося после порки или подзатыльников, посылали сюда с какой-нибудь оказией, не раз случалось, что старик усаживал страдальца за столик в углу, подсовывал пирожное, добродушно гладил по голове и никогда не приносил счет. — Вид у вас процветающий!
— Благодарю вас, тайбань. О, вы, похоже, тоже в добром здравии! Но у вас всего один сын! Как вы считаете, не пора ли вашей уважаемой Главной Жене найти вам вторую жену?
Оба улыбнулись.
— Прошу следовать за мной.
Старик с важным видом повел его к лучшему столику, который как по мановению волшебной палочки появился в самом лучшем, самом просторном месте стараниями четырех энергичных официантов, оттеснивших для этого остальных гостей и их столики. Теперь официанты стояли, сияя улыбками, чуть ли не по стойке «смирно».
— Как обычно, сэр? — спросил сомелье. — У нас есть бутылочка урожая пятьдесят второго года.
— Отлично. — Данросс знал, что это будет французское сухое белое, «ля дусетт», которое ему так нравилось. Он предпочел бы чай, но приличия требовали согласиться на вино. Бутылка уже охлаждалась в ведерке со льдом. — Я жду мистера Бартлетта и мисс Чолок. — Ещё один официант тут же отправился ждать их у лифта.
— Если что-нибудь будет нужно, прошу позвать меня. — Полуденный Пок поклонился и ушел, но каждый официант в холле нервно ощущал его присутствие.
Сев, Данросс заметил Питера и Флер Марлоу, которые пытались угомонить двоих симпатичных, но шумных девчушек четырех и восьми лет, и вздохнул, поблагодарив Бога, что его дочери уже вышли из этого беспокойного возраста. С удовольствием потягивая вино, он увидел, что ему машет рукой старый Вилли Таск. И помахал в ответ.
Подростком Иэн три-четыре раза в неделю приезжал к Таску из Гонконга с деловыми поручениями старого сэра Росса Струана, отца Аластэра, — или, скорее всего, это были поручения от его собственного отца, который много лет управлял зарубежными операциями Благородного Дома. Иногда Таск оказывал Благородному Дому услуги в тех областях, где был докой, — во всем, что имело отношение к вывозу чего угодно из Таиланда, Бирмы или Малайи и отправке куда угодно за небольшой сян ю и стандартные комиссионные в семь с половиной процентов.
— А для чего полпроцента, дядя Таск? — спросил Данросс однажды, глядя снизу вверх на человека, который теперь был ему по плечо.
— Это то, что я называю «деньги на куколок», юный Иэн.
— А что такое «деньги на куколок»?
— Чуть лишку себе на карман, чтобы отдать «куколкам» — дамам, которые тебе нравятся.
— А зачем ты отдаешь деньги дамам?
— Долго рассказывать, паренек.
Данросс усмехнулся про себя. Да, очень долго рассказывать. По этой части наставники у него были разные: и хорошие, и очень хорошие, и плохие. Стараниями Старого Дядюшки Чэнь-чэня радости плоти Данросс впервые познал в четырнадцать лет.
— Ой, вы серьезно, Дядюшка Чэнь-чэнь?
— Да, но не говори об этом никому, иначе твой отец пустит мои кишки на подвязки! Вообще-то, — продолжал славный старик, — он сам должен был это сделать или попросить меня, но ничего. Так вот, ко...
— Но когда я, когда я... Ой, вы уверены? Я имею в виду, сколько... Сколько я должен заплатить и когда, Дядюшка Чэнь-чэнь? Когда? До или... или после... или когда? Вот чего я не знаю.
— Ты ещё много чего не знаешь! Ты ещё не знаешь, когда можно говорить, а когда лучше помолчать! Как мне ответить, если ты тараторишь без умолку? Не целый же день мне этим заниматься.
— Нет, сэр.
— И-и-и. — Старик Чэнь-чэнь расплылся в добродушной улыбке. — И-и-и, ну и счастливчик же ты! Первый раз в «великолепной ложбинке»! Ведь это в первый раз, да? Скажи правду!
— Э-э... ну э-э, ну... э-э, да.
— Хорошо!
Только годы спустя Данросс узнал, что некоторые из самых известных борделей Гонконга и Макао тайно добивались привилегии послужить первому соитию будущего тайбаня, прапраправнука самого Зеленоглазого Дьявола. Оказанная заведению высокая честь — ведь именно его выбрал компрадор Благородного Дома — создавала ему прекрасную репутацию на многие годы, да и для девицы это был большой джосс. «Эссенция первого раза» любого мужчины, даже низкородного, считалась у китайцев чудодейственным эликсиром, столь же ценным и взыскуемым, что и благотворные для омоложения ян пожилого мужчины девственные соки инь.
— Господи боже мой, Дядюшка Чэнь-чэнь! — взорвался он тогда. — Это правда? Вы на самом деле продали меня? Продали меня этому чертову публичному дому? Меня!
