Ивлин Во - Офицеры и джентльмены
– Я просто сойду здесь с ума, Франк.
– Да, – согласился де Сауза, – я не удивлюсь, если это действительно произойдет.
– Капитан Фримантл уверяет, что предпринять что-нибудь в отношении меня он совершенно бессилен.
– Да, да. По-моему, он действительно не в состоянии. Ну ладно, очень рад, что вы живы и здоровы, «дядюшка». Кажется, нас уже приглашают в самолет.
– Франк, а ты помнишь Джамбо Троттера, там, в алебардийском казарменном городке?
– Нет. Не могу сказать, что помню его.
– Он, наверное, смог бы помочь мне. Послушай, позвони ему, пожалуйста, как только вернешься в школу. Просто расскажи ему, что со мной произошло и где я нахожусь. Я могу дать тебе номер его телефона.
– Но вернусь ли я еще – вот вопрос. И в настоящее время этот вопрос беспокоит меня больше всего. Мы подвергаем свою жизнь страшной опасности всякий раз, когда поднимаемся на этом проклятом самолете, или, вернее, всякий раз, когда спрыгиваем с него. Не исключено, что я окажусь на койке рядом с вашей, да еще без сознания. А возможно, и вовсе подохну. Младший инструктор знаете как сказал нам: «Если парашют не раскроется, вы при падении сами же выдавите себе могилу глубиной пять футов, и останется только взять лопаты да засыпать ее выдавленной землей». Я нет-нет да и напоминаю об этой возможности Джилпину.
– Франк, ну ты все-таки позвонишь Джамбо?
– Если останусь жив, «дядюшка», то обязательно позвоню.
Гай заковылял обратно к бараку, где была его койка.
– Ну как, снаружи, наверное, было холодновато? – спросил его все тот же молодой парень.
– Очень холодно, – ответил Гай.
– А я тут обыскался, думаю, кто это мог взять мою щетку.
Утомленный прогулкой. Гай снова лег на койку. Его нога в гипсе болела больше, чем когда бы то ни было после ушиба. Через некоторое время молодой парень принес ему чай.
– Взял вам в канцелярии командира эскадрильи кое-что почитать, – сказал он, подавая Гаю два до неузнаваемости потрепанных иллюстрированных журнала, которые, видимо, в соответствии с их весьма давним первоначальным предназначением все еще назывались «комиксы», но которые, судя по цене, было бы вернее назвать теперь «грошовые ужасы», ибо все иллюстрации были одинаково ужасающими.
Над бараком раздался рев совершающего посадку самолета.
– Это учебный самолет для прыжков с парашютом? – спросил Гай.
– Не знаю, я в этом не разбираюсь.
– Будь добр, выйди и узнай, пожалуйста, не получил ли кто-нибудь травмы.
– О, мне таких вещей никто не скажет. Я думаю, они и сами-то этого не знают. Летчики просто сбрасывают парашютистов и возвращаются на аэродром. А тела уже подбирают наземные команды.
Гай стал рассматривать комиксы командира эскадрильи.
Где бы ни появлялся де Сауза, он неизменно сеял необоснованное беспокойство и волнение.
Лишь немногие другие события могли бы вызвать сострадание Джамбо с такой силой, с какой оно было вызвано сообщением о том, что алебардист попал в руки военно-воздушных сил. Никто из знавших Джамбо недостаточно не подозревал в нем человека быстрых действий. В случае с делом Гая он моментально переменил обычный для себя спокойный аллюр и перешел с рыси на карьер. На машине из Лондона в Эссекс на максимальной скорости мчался не только сам Джамбо, но и ею шофер и денщик. Во второй машине, не отставая от первой, мчались начальник медицинской службы транзитного лагеря со своим денщиком, а позади них – еще одна машина – «скорая помощь» со всем своим экипажем. Были составлены и подписаны предоставляющие соответствующие права документы и соответствующий отпускной билет; в госпитале быстро собрали одежду Гая, а в учебном центре – его остальное имущество. Затем все в том же темпе из аэродромного пункта неотложной медицинской помощи забрали самого Гая и доставили его в Лондон. Он оказался в своей тихой комнате еще до того, как де Саузу, Джилпина и еще девять «клиентов» посадили в автобус и повезли в распределительный центр.
Утром следующего дня капитан Фримантл явился в кабинет начальника с намерением доложить ему о текущих секретных документах. Майор сидел за своим дубовым письменным столом, на отполированной поверхности которого, там, где обычно лежала раскрытая тетрадь, на страницы которой он записывал осенявшие его мысли, сейчас не было ничего, кроме китайского мопса. Людович тщетно пытался привлечь внимание песика, подталкивая к его мордочке или шарик для пинг-понга, или клубок ниток, или канцелярскую резинку.
– Как вы намерены назвать щенка, сэр? – спросил капитан Фримантл подобострастным тоном, который обычно вызывал у Людовича пренебрежение. На этот раз начальник встретил Фримантла более приветливо.
– О, вы знаете, я уже много думал об этом. Капитан Клэр звал свою собаку Фридой. Но это имя исключается, потому что у него была сука, а у меня – кобель. Я знал одного пса, которого звали Трупер, но это был огромный пес, совсем не похожий на моего мопса. – Людович с неприязнью взглянул на принесенные Фримантлом документы. – Работа, – сказал он. – Опять эта рутина. Ну хорошо, положите их вот сюда. – Он нежно, как младенца, перенес щенка со стола в корзину. – Лежи здесь, – сказал он. – Твоему папочке надо зарабатывать тебе на обед.
Капитан Фримантл отдал честь и вышел. Людович разыскал соответствующие бланки и начал писать заключения о подготовке «клиентов».
«Де Сауза О.К.», – прочитал он в докладе о результатах подготовки «клиентов» и сразу же написал свое краткое заключение: «Вышеупомянутый офицер удовлетворительно закончил курс и рекомендуется к использованию в боевых операциях».
О Джилпине он написал: «Первоначальные страх и нежелание прыгать с парашютом в ходе дальнейшей подготовки преодолены, но с очевидным усилием. Твердость характера этого офицера рекомендуется подвергать проверке и в дальнейшем».
Доклад о Гае Людович намеренно рассматривал последним. Главный инструктор написал о нем: «Н.К.Ч.Н.Г. Слишком стар. Желание велико, но физически слаб». Людович задумался, подыскивая в уме слова, которыми можно было бы выразить решение, созревшее у него заранее. Наконец он написал: «Небольшой несчастный случай, отнюдь не являющийся результатом слабого физического развития или невнимательности этого офицера, не позволил ему закончить полный курс обучения. Однако он проявил столь выдающиеся способности, что рекомендуется для немедленного использования в операциях без дальнейшей подготовки».
Людович поставил на документах гриф: «Совершенно секретно» и сложил их пополам, запечатав в серию конвертов и вызвав своего заместителя.
– Ну вот, – сказал он, обращаясь к своему песику, – твой папочка закончил эту проклятую, изнурительную работу. А ты, наверное, подумал, что я совсем забыл тебя, а? Наверное, ревнуешь меня ко всем этим отвратительным людям?
Когда капитан Фримантл вошел в кабинет, он увидел, что Людович держит мопса на груди, прижимая его к себе застегнутыми пуговицами мундира так, что из-под бортов торчит только ослепительно белая голова щенка.
– Я придумал, как назвать его, – сказал Людович. – Вам может показаться, что это самое обычное имя, но для меня оно связано с очень горькими воспоминаниями. Я буду звать его Фидо.
9
В течение приближавшегося к концу года Джамбо относился к Гаю не как к любящему приключения безрассудному офицеру с временным чином, а как к закаленному алебардисту, которого, как самого Джамбо, несправедливо, жестоко и бессердечно перевели на второстепенную роль. Транзитный лагерь, несмотря на искреннее желание Джамбо обеспечить в нем для Гая привилегированные условия, был далеко не идеальным местом для больного, прикованного к постели. Лагерь был прекрасным местом, чтобы уходить из него рано утром и возвращаться туда поздним вечером. Но проводить в нем дни и ночи, особенно в положении Гая, который почти не смыкал глаз из-за острой пульсации и ощущения тяжести в ноге, обремененной гипсовой повязкой, было просто невыносимо. Два первых дня, освобожденный от оглушительной джазовой музыки и от чрезмерного внимания молодого парня в аэродромном пункте неотложной помощи. Гай чувствовал себя сравнительно хорошо. Затем на пего напала тревожная меланхолия, и это не ускользнуло от внимания Джамбо.
– Вам надо бы побольше видеться с людьми, – сказал как-то Джамбо. – В некоторых отношениях здесь, конечно, скучно и неудобно. Женщины в лагере бывают очень редко. В сущности, гражданским вход сюда вообще запрещен. А у вас нет таких, у кого вы могли бы временно пожить? Деньги на аренду квартиры выписать проще всего.
Гай призадумался. Артур Бокс-Бендер? Вряд ли он обрадуется Гаю. Кирсти Килбэннок? У нее живет Вирджиния.
– Нет, – ответил он, – по-моему, таких нет.
– Жаль. А что, если я пошлю письмецо в ваш клуб? Ваш швейцар, может быть, пришлет кого нибудь навестить вас. Кстати, как ваша нога сегодня?
