Аласдер Грей - ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах
ВОПРОС. Почему?
ОТВЕТ. В Шотландии 1950-х годов молодой художник, занимайся он станковой живописью или монументальным искусством, не мог заработать себе на жизнь. Почти все учащиеся художественной школы пошли в преподаватели, за исключением немногих, подавшихся в промышленность или рекламу, а также в домашнее хозяйство. Полагаю, сам я выжил бы благодаря какому-нибудь подобному компромиссу, но Toy я не собирался такого позволять. Оттого-то я и наделил его большей суровостью и прямолинейностью. Его неспособность нравиться женщинам и сексуальная неудовлетворенность также должны были подтолкнуть его к безумию. Кстати, эпизод с проституткой полностью вымышлен. Как мне подумалось, нечто подобное, вероятно, произошло бы, если бы я связался с проституткой. Потому я и не связывался. В 1954 году я настолько поверил в историю о Toy, что не пошел, как большинство студентов художественной школы, на летние заработки, а получил у отца разрешение остаться дома и писать. Наскоро заполнив тетради идеями и описаниями, я уверился, что на окончание романа уйдет два с половиной месяца. К концу этого срока я написал нынешнюю 12-ю главу, «Война начинается», и галлюцинаторный эпизод, заключающий 29-ю главу — «Выход». Я обнаружил, что склоняюсь не к стремительному взволнованному голосу дневника, а к голосу спокойному и нейтральному, какому читатель поверит. Читаю я совершенно другим голосом. И чтобы не отступать от своего замысла, пришлось все время пересматривать написанное.
ВОПРОС. Откуда взялся «Ланарк»?
ОТВЕТ. Из Франца Кафки. К тому времени я успел прочитать «Процесс», «Замок» и «Америку», а также предисловие Эдвина Мьюира с объяснением, что эти книги являются не чем иным, как современным вариантом «Пути паломника». Города в них очень напоминали Глазго 1950-х, старинный промышленный центр с тяжелым от дыма серым небом; часто оно покоилось, как крышка, на северных и южных грядах холмов, не давая ночью видеть звезды. Я воображал себе приезжего, который, наведя справки, убеждается постепенно, что попал в ад. Я делал заметки для этой книги. Описывал, как приезжий прибывает в темный город на поезде, где он единственный пассажир. Но роман о Toy необходимо закончить, думал я.
Однажды я обнаружил в деннистаунской публичной библиотеке «Английский эпос, его историю и предысторию» Тилльярда; описывать ее детально не стану, но вот урок, который я извлек из нее. Эпический жанр включает в себя как поэзию, так и прозу и может объединять в себе все другие жанры, будучи убедительным сообщением о том, как ведут себя люди в обычных или необычных обстоятельствах дома, в политике, в легенде, в сказке. Если уж браться за перо, решил я, то только ради эпоса, и подкрепили этот вывод воспоминания о том, какое удовольствие я получал от произведений смешанного жанра: детских рождественских спектаклей, фильма «Волшебник страны Оз», сказок Андерсена, «Пальмового пьянаря» Амоса Тутуолы, «Признаний оправданного грешника» Хогга, «Пер Гюнта» Ибсена, «Детей воды» Кингсли. «Фауста» Гёте, «Моби Дика», «Приключений черной девушки в поисках Бога» Шоу, классических мифов и отдельных библейских книг. Все они содержали смесь событий повседневных и сверхъестественных.
Я планировал поместить свое путешествие через ад в середину «Портрета художника из Глазго в полной расстройств юности». Пусть в какой-нибудь главе, до того как Toy сойдет с ума, его пригласят в пьяную компанию, где он встретит пожилого джентльмена — такого же, как он, но старше на три-четыре десятка лет, и пусть тот расскажет ему странную фантастическую историю, занимательную саму по себе. Только когда читатели дойдут до конца Toy, им станет понятно, что вставной рассказ является ее продолжением. Конструкция книги рисовалась мне как подмостки, возведенные для строительства большого замка, часть башен (то есть глав) которого уже завершены или близки к завершению. Едва ли не все, что происходило в моей жизни, пока в романе не была поставлена последняя точка, давало мне строительный материал, который я накапливал в тетрадях, чтобы пустить на сооружение оставшихся башен и стен.
Например, в главах с 7-й по 11-ю описывается институт, то есть область ада, где дьяволами служат квалифицированные специалисты, представители современного среднего класса. Источником послужил как опыт других писателей, так и мой собственный. Архитектура института происходит от империи селенитов в «Первых людях на Луне» и от Лондона XXI века в романе «Когда спящий проснется» Герберта Уэллса, но большей частью от ада в «Пагубной фиесте» Уиндема Льюиса. Это была часть трилогии «Век человеческий», позднее опубликованной в виде романов, но последние две книги вначале появились как пьесы для третьей программы Би-би-си — она несколько раз выходила в эфир году в 1955-м. Я слышал эту передачу, когда лежал в больнице Стобхилл, что дало материал для главы 26, «Хаос», где описываются впечатления пациента. Меня отправили туда с диагнозом «астматический стаз» (согласно нашему домашнему доктору), по причине, как мне кажется, ссоры с одной очень милой девушкой, которая любила меня всего лишь как друга, мне же хотелось сделать ее (1) своей любимой и (2 — разумеется, позднее) женой. В главах об институте я описываю это с позиции очень низкоквалифицированного врача, а атмосферу и детали заимствую из разных источников: ада Уиндема Льюиса, стобхиллской больницы, лондонской подземки и лондонского телевизионного центра Би-би-си. С последним я познакомился в середине и конце 1960-х, когда там ставились мои пьесы или я получал заказы. Но главы с 7-й по 11-ю были написаны в 1969–1970 годах; к тому времени история Ланарка уже разрослась больше истории Toy, и я решил поместить вторую внутрь первой.
Большая перемена произошла в связи с моей женитьбой (в 1961-м) и рождением ребенка (сентябрь 1963-го). Моя странная и несчастная из-за неудовлетворенных желаний юность перестала быть наиболее значительной частью моей жизни. Позднейшие труды, которые я делил со множеством других людей, приобрели теперь не меньшую важность.
ВОПРОС. Вы хотите сказать, что фантастические, гротескные события книг 3 и 4 тоже автобиографичны? Как такое возможно? Ланарк становится лордом-провостом Унтанка, но вы ведь не играли никакой роли в политической жизни Глазго.
ОТВЕТ. Знаю, но опыт позволил мне делать обобщения. Писатель, чья пьеса выбрана для постановки на телевидении, очень схож с политиком, назначенным на важный пост, поскольку произнес речь, апеллирующую к широко распространенным чувствам. Он обнаруживает затем, что зависит от толпы режиссеров, продюсеров, сценаристов и техников, которые видят в нем калифа на час — он может быть полезен для их работы, только если не станет оспаривать их взгляд на пьесу. Автору того, что было некогда сценарием, вероятно, будет приятен успех его продукта, в случае же неудачи автора наверняка станут ругать, однако ему вполне может прийти в голову, что его роль в этом деле не менее, а то и более успешно сыграл бы кто-нибудь, мыслящий не столь глубоко или совсем по-другому. Телевизионное производство дало мне полное представление о политике.
ВОПРОС. В каком порядке вы заканчивали отдельные части книги?
ОТВЕТ. Книга первая, в ее настоящем виде, была окончена до рождения моего сына. Мы с женой жили за счет социального обеспечения, поэтому я послал завершенную часть в литературное агентство Спенсера и Кертиса Брауна; по моему мнению, она была достаточно хороша, чтобы опубликовать ее отдельно, хотя лучше было бы, конечно, осуществить свой более крупный замысел. Однако мистер Кертис Браун отверг книгу, и таким образом она получила то завершение, которое было задумано первоначально. К середине 1970-х годов я закончил третью книгу и присоединил ее к первой при помощи Пролога оракула. К тому времени у меня появился хороший агент, которому нравилась моя книга, — дама из Лондона по имени Франсес Хед. Она показала рукопись трем лондонским издателям, которые стали меня уговаривать, чтобы я разделил Toy с Ланарком и сделал из них две разные книги. По их словам, печатать такую большую книгу никому не известного, ранее не публиковавшегося романиста было бы слишком рискованным, разорительным предприятием. Однако мой первый брак благополучно распался, и деньги мне уже были не нужны — теперь я жаждал славы, поэтому отказался.
Книги вторая и четвертая писались параллельно: закончив главу из одной, я, все более ощущая, что качусь теперь под горку, переходил к главе из другой. В 1975–1976 годах я повсюду носил с собой рукописи и где только с ними не работал. Вспоминаю, как пробудился однажды в гостиной у моей приятельницы Анджелы Маллеин (накануне там была вечеринка, и меня, по обычной шотландской причине, свалил сон) и тут же взялся за работу: утро было спокойное, другие простертые на полу тела не шевелились. Теперь я на такое не способен. Тогда я был молодым человеком — лет сорока или около того.
