Нагиб Махфуз - Избранное
— В жизни такого человека, как Рахими, женщин можно подсчитывать по количеству дней. Откуда нам знать, кто кого бросил?
— Мать мне не говорила об этой стороне его жизни.
— Может быть, она и не знала.
— Но брак — это такая связь, которую не скроешь.
— Али Бурхан, то есть журналист–поэт, сказал, что для Рахими жениться было все равно что проводить девушку до дома. Он занимался любовью во всех ее ипостасях — плотских и платонических. Не упускал ни зрелых женщин, ни подростков. И со вдовами, и с замужними, с разведенными, бедными и богатыми, и с прислугой, и с собирательницами окурков, и с нищенками.
— Поразительно!
— Да.
— В неприятности не попадал из–за этого?
— Он умел их избежать.
Сабир спросил, глядя в смущении на адвоката:
— Кем он был? Какая у него профессия?
— Он был и остается миллионером. Никакого иного занятия, кроме любви, у него не было. Каждый раз, когда попадал в скандальную историю, уезжал из города, переселялся в другой, не оставляя своего хобби.
— Но у меня до сих пор хранится свидетельство о его браке с моей матерью.
— Возможно, таких документов не счесть.
— Неужели на него в суд не подавали?
— Кто знает… Он, возможно, разводился, а для этого достаточно…
— А законы? — Сабир горько усмехнулся.
— Но он ни разу не попался. Господин Бурхан рассказал, что он обесчестил девушку из одной известной своим благочестием семьи и вовремя покинул страну.
— А когда вернулся?
— Он не вернулся. Связал свои интересы с большим миром. Переезжает из одной страны в другую, даже с континента на континент — благо что миллионами владеет. Все гоняется за женщинами всех рас и народов.
— А откуда ваш друг знает об этом?
Он получал от него письма, правда, нерегулярно.
— А где он сейчас, ваш друг не знает?
— Нет. Письма приходили без обратного адреса. Только название страны. К тому же он не любит оседать на одном месте более нескольких дней.
— Наверняка он за границей известный человек.
— Возможно, как и любой миллионер, даже если он соблюдает осторожность в его ситуации, меняя имя и прочее.
— И когда ваш друг получил от него последнее письмо?
— На его память уже трудно рассчитывать. Ему перевалило за девяносто лет. Только помнит, что получал от него письма со всех континентов.
— Но он наверняка знает все о его семье.
— У него нет семьи в Египте. Отец его — иммигрант из Индии. Мой друг встретил его в каком–то аристократическом клубе и подружился с ним. Через него познакомился с его единственным сыном Сайедом. У него нет ни братьев, ни сестер. Потом отец его умер — сорок лет тому назад, оставив в наследство миллионы фунтов, заработанные на торговле алкогольными напитками. Так что в Египте у него никого нет, разве что детишки, которых он мог наплодить во время своих многочисленных похождений.
— Вроде меня.
— Вроде вас, если он действительно ваш отец.
— В этом не приходится сомневаться после того, как я кое–что узнал о его натуре.
Адвокат промолчал, только улыбнулся.
— И я явно унаследовал эту натуру. Но только в то время, как он развлекается по всему земному шару, я сижу в тюрьме, ожидая виселицы.
— Но он же не совершил убийства.
— Ваш слепой друг не может знать всего.
— В любом случае он миллионер.
— Важнее то, что он не подвластен закону государства.
— Но вы–то знали, что бедны и должны подчиняться государственным законам.
— Я также знал, кто мой отец.
— И каков итог? Вам понятно?
— Да, к сожалению. Мать моя знала его лучше, чем ваш друг поэт. Она сумела собрать большое состояние и противостоять закону. Если бы не невезение…
— А вот он невезения не знает.
— И для меня было немыслимо довольствоваться положением сутенера после того, как я узнал о своем происхождении.
— Да, вам не удалось повторить судьбу оригинала.
— Я так упорно искал его.
— Но, судя по вашему же собственному признанию, забыли о нем.
— Из–за женщины. Он бы нашел такую причину простительной.
— Но не он ваш судья.
— Зато он меня забыл.
— Может быть, вы рассчитывали и без него прожить.
— Если бы мать от него не ушла, все это было бы у меня.
— Но она ушла от него.
— А в чем тут моя вина?
— В этом вашей вины нет.
— Но это толкнуло меня на преступление.
— Слишком отдаленная причина. Такую не рассматривают при определении меры ответственности.
— Но она серьезнее, чем те, которые преподносит случай вроде встречи с Керимой.
— Закон все равно остается законом. Сабир тяжело вздохнул и сказал:
— Может, лучше мне и не утверждать, что он мой отец.
— Я тоже был такого же мнения. Но я увидел, что вы жаждете знать хоть что–нибудь.
— Ну и что я узнал? Мне кажется, ничего стоящего.
— Да, к сожалению.
— Мало того, что все это бесполезно, но еще и далеко не убедительно.
— К сожалению.
— Из–за этих неожиданных сведений он стал для меня еще более желанным, чем вначале.
— Еще бы! Конечно.
— Все потеряно: свобода, достоинство, покой, Ильхам, Керима.
Адвокат предпочел промолчать, а Сабир заключил:
— Осталась только виселица.
— Ну–ну, есть кассационный суд, — с упреком сказал юрист. И с улыбкой добавил:
— Вообще–то есть еще новость, о которой мне рассказал господин Бурхан. Тут в один из дней к нему сам Рахими в дверь постучался.
— Правда?! — вскрикнул Сабир.
— Это буквально в октябре было.
— Октябрь… — Сабир невольно застонал.
— Да, октябрь.
— Я же его как раз в это время искал в Александрии.
— Он и в Александрию, кстати, заехал на шесть дней.
— С ума сойти! А я старейшин кварталов опрашивал. Отложил на потом идею дать объявление в газету, пока находился в Александрии, побоялся, что враги начнут надо мной насмехаться.
— Разве такое дело не важнее, чем все насмешки врагов?
— Конечно.
— Не расстраивайтесь. Видимо, он газет и не читает.
— Вряд ли это может служить утешением в моей беде.
— Не заставляйте меня раскаиваться в излишней откровенности.
Адвокат некоторое время наблюдал страдания Сабира, потом попытался отвлечь его:
— Он был здесь проездом в Индию. Подарил моему другу книгу «Как сохранить молодость на сто лет» и ящик прекрасного вина.
— Не исключено, что я все–таки его видел в автомобиле. А он сделал надпись на своем подарке?
— Думаю, что да.
— А нельзя ли увидеть эту книгу?
— Я принесу ее.
— А если мне подержать ее у себя в оставшиеся дни?
— Не думаю, что мой друг откажет в такой просьбе.
— Спасибо. А что еще?
— Мой друг рассказал, что он все еще сохраняет энергию молодости, полон свежих идей, любит пошутить. Говорил ему: «Я перемещаюсь с континента на континент, как твой палец с одного уса на другой». Еще сказал: «Не причисляй себя к живым, пока не объездил все четыре стороны света и не занимался везде любовью».
— Он не упоминал в своем разговоре о каком–нибудь своем сыне?
— Возможно, что у него есть дети на всех континентах, но он ни о чем, кроме любви, не рассказывает. Он тогда напился и пел любовную песню, услышанную им в одном из племен Конго.
— Пьет и поет… и в голову не приходит поинтересоваться своим потомством.
— Может быть, понятие отцовства меняется, когда распространяется на необычно большую численность отпрысков.
— И все же сыновья есть сыновья, мало их или много.
— Зачастую возникают странные противоречия, когда сильный отец рассчитывает видеть в сыновьях свое подобие.
— Что же это за оправдание?
— Некоторым чудакам мы прощаем такие оплошности, которые другим бы не простили. Что уж тут говорить о суперэксцентричной натуре, какой является этот человек?
— Ох, у меня голова идет кругом.
— Я уже почти раскаиваюсь в чрезмерной болтливости.
— Может, он все еще в Египте?
— Пришла от него открытка из–за границы.
— Может, он приедет до казни.
— Ничего невозможного нет.
— Надо же! Я посещал Ильхам и вашего брата, господина Ихсана, каждую неделю и не подозревал, что каким–то образом близок к вам, а вы — сосед Бурхана, друга Рахими.
— Так обычно и случается.
— Слишком мал был шанс найти его.
— Но и последняя надежда не исключается.
— Как то есть? Какая надежда?
— Заменят смертную казнь на пожизненное заключение.
— Ну и надежда!
— В этом случае опять представится возможность возобновить поиски.
— А если казнь?
