Валерий Залотуха - Свечка. Том 2
И тогда заговорили они.
Менты были с Вологодчины, а может, костромские – речь плавная, текучая, с ударением на о, а интонация удивленная и насмешливая.
– Был один, а пока шли – вторая подкатила.
– Я же говорю – тут одни придурки ошиваются.
– А я сперва подумал – обкуренные или обдолбанные.
– Да не, просто придурки.
Они смотрели на вас и говорили о вас так, как будто вас здесь не было, как будто вы были не люди даже, а домашние животные, мелкая скотинка, но ты был и на это согласен, ты на все был согласен, лишь бы они не стали выяснять, кто ты, как здесь оказался и почему с памятником разговариваешь.
– Что?! – спросила женщина громко и требовательно, посмотрела сперва налево, а потом направо, и повторила: – Что вы сказали?!
– Что?! – Менты обиделись на такой вопрос, и ты успел подумать, что зря она его задала.
– Не что, а идите отсюда!
– Пока в отделение не отвели!
Это были уже угрозы, и угрозы нешуточные.
Женщина улыбнулась ментам напряженной, неестественной улыбкой, кивнула как-то замедленно и вновь обратила на тебя свой безумный взгляд.
Ты невольно попятился, менты засмеялись, но, словно не видя всего этого и не слыша, женщина заговорила тем же тоном, что и вначале, не заговорила даже – закричала, громко и старательно:
– Милостивый государь Макар Алексеевич! Ну как вам не стыдно, друг мой и благодетель, так закручиниться и так закапризничать. Неужели вы обиделись!
И до тебя дошло, наконец, что это она цитатами из Достоевского, из «Бедных людей» шпарит, видя в тебе не кого-нибудь, а Макара Девушкина, и от этого открытия сделалось еще страшнее, хотя и немного легче.
– Идите отсюда, пока в отделение не отвели, понятно?
(Менты будто нарочно выбирали слова, в которых есть их любимая буква. Интересно, как бы они произнесли твою фамилию?)
– Понятно, – нервно мотнула головой женщина и, неожиданно сильно схватив тебя за локоть, повела прочь.
«Только не оглядывайся. Только не оглядывайся! – приказывал ты себе, обреченно семеня рядом с таинственной и пугающей женщиной, которая уводила тебя неведомо куда, и все же не смог не оглянуться, и увидел хмурый и сосредоточенный на тебе взгляд Достоевского.
3В переходе ты попытался освободить свою руку, но, как наручник-краб, женщина сжала ее сильней. Скосив взгляд и увидев напряженное лицо женщины, будто одержимой какой-то идеей, оправдывающей подобное поведение, ты оставил попытку немедленно от нее избавиться. Видимо, она очень нервничала – лицо и щеки пошли яркими розовыми пятнами, шея напряглась до каменного, казалось, состояния.
«Наверное, она из тех, у кого на Достоевском крыша поехала», – думал ты.
«И неужели она действительно видит во мне Макара Девушкина», – думал ты.
«А сама, значит… Как же ее звали, “маточку” и «ангельчика»… Варвара? Да, кажется, так – Варвара… А фамилия? Фамилию не помню… Но куда же она меня ведет, и чего же она от меня хочет?», – думал ты, ведомый неведомо кем неизвестно куда.
В маленьком фойе станции «Библиотека им. Ленина», всегда пустынном, женщина еще больше занервничала и, улыбаясь некрасивой, извиняющейся улыбкой, отпустила наконец твою руку, пробормотав что-то вроде: «Постойте здесь, я сейчас», а может, что-то другое, но означающее то же, и метнулась к окошечку кассы в углу.
Ты подошел к турникету и остановился.
В кармане в зажатом кулаке ты держал теплый пластиковый жетон, купленный про запас утром, ты мог опустить его сейчас в прорезь автомата и уйти, но почему-то не делал этого, глядя, как, наклонившись к окошечку, что-то горячо и нервно объясняет эта странная женщина.
Известно, что мужчины, долгое время лишенные общения с женщиной, будь они в армии, арктической экспедиции или как в твоем случае, видят их всех писаными красавицами, но эта женщина красавицей для тебя не стала.
Она была в тяжелом, из толстого серого сукна, расстегнутом пальто, напоминающем солдатскую шинель, под ним – темно-вишневый спортивный костюм, штаны которого заправлены в зимние сапоги – старые, со стесанными каблуками. Тебя всегда раздражали люди, позволявшие себе дефилировать по улицам Москвы в трениках, ты видел в этом верх неуважения к окружающим, и в частности к себе, и эту женщину извиняла только ее, мягко говоря, странность. Нет, ты не испытывал к ней интереса не только мужского, но и человеческого, да и сочувствия она почти не вызывала, разве что удивление.
«Что ей от меня нужно?» – спрашивал ты себя и не находил ответа.
На голове ее была шелковая красная в белый горошек косынка, каких давно никто не носит, да и не по сезону. Косынка сбилась на затылок, открывая серые спрятанные под пальто волосы.
Что-то там у нее с кассиршей не складывалось: то ли денег не хватало, то ли сдачи не было. Обессиленный и обезволенный произошедшим у памятника Достоевскому, ты равнодушно наблюдал, как она заглядывала в свой старомодный кошелек, рылась в карманах пальто, из которого на пол выпал сложенный пополам знакомый бумажный листок объявления с припиской от руки внизу: «10 000 у. е.».
«Не бежать, только не бежать», – поняв наконец все, приказал ты себе и, резко повернувшись, торопливо запихнул жетон в прорезь турникета.
Нет, ты и в самом деле не бежал, но так быстро шел, точнее – уходил, что очень скоро уже стоял в вагоне метро, вытирая со лба мокрый холодный пот.
Ноги в коленях противно дрожали, и поискав глазами свободное место и найдя его, ты торопливо подошел и сел, а когда напротив остановилась старушка с хозяйственной сумкой, закрыл глаза.
«Ну всё, надо сдаваться, – думал ты нервно и зло. – Тебя уже не только менты, но уже и городские сумасшедшие опознают. И все хотят на тебе заработать. И Федька Смерть, и белый негр, и эта фанатка Достоевского…»
Вспомнилась та советская баба, с которой стоял у стенда с объявлениями и смотрел на себя, себя не узнавая. Как там она говорила: «Это надо его не просто найти, надо его к своим везти, к ментам знакомым».
«К своим, значит, везла, Варвара, “маточка, голубчик”», – мстительно думал ты.
«Всё, набегался, конец, капут, руссише литературен шнель капут, и ты, Золоторотов, шнель капут тоже», – невесело усмехаясь, думал ты.
«И нет никакого смысла ждать вечера, встречаться с Кульманом», – думал ты.
«Сдаваться, сейчас же сдаваться, сдаваться немедленно и бесповоротно», – думал ты.
Выяснив, что едешь в направлении противоположном «Новослободской», где находится твоя Бутырка, успокаиваясь от принятого решения, ты вышел на следующей станции и, перекладывая из одной руки в другую тяжелый и ненужный атеистический словарь, двинулся на платформу напротив.
