Себастьян Фолкс - И пели птицы...
— Господи, да. Их жалость была бы… безнадежной.
Стивену слова Джека показались убедительными. Сам он стремился выжить не потому, что располагал аргументами весомее, а потому, что в нем жил инстинкт — грубый, как вожделение.
— Когда я умру, — продолжал Джек, — я попаду к людям, которые все понимают.
— Ведь тебя же любили дома. Жена, сын, а до них родители. Тебя и дальше будут любить.
— Отец умер, когда я был младенцем. Меня растила мама. Вокруг были одни женщины. Все уже умерли. Только Маргарет, а с ней я больше не могу разговаривать. Слишком много всего случилось.
— Но разве тебе не хочется увидеть, как мы победим? — еще задавая этот вопрос, Стивен понял, насколько он пуст.
— Победить не может никто. Оставь меня в покое. Где Тайсон?
— Давай я расскажу тебе кое-что, Джек. Я приехал в эту страну восемь лет назад. Пришел в большой дом на широкой улице города, который стоит неподалеку отсюда. Я был молод, опрометчив, любопытен и себялюбив. Был подвержен опасным порывам, всему, что человек более зрелый обходит стороной, не желая рисковать. А в том возрасте страха не знаешь. Думаешь, что все можешь понять, что со временем все обретет смысл. Понимаешь, о чем я? Меня никто никогда не любил, вот в чем суть, хоть тогда я этого и не сознавал. Ты жил с матерью, а это совсем другое дело. Никого не интересовало, где я, что со мной, буду я жить или умру. И мне пришлось самому придумывать причины, по которым я продолжаю жить. И отсюда я выберусь, не знаю как, просто потому, что никому я не нужен. Если придется, прогрызу себе дорогу зубами, как крыса.
Джек бредил.
— Я пока пиво не буду. Пока. Где Тернер? Сними меня с крестовины.
— Я встретил женщину. Жену владельца большого дома. Влюбился в нее и поверил, что она тоже любит меня. Я нашел в ней то, о существовании чего и не подозревал. Может быть, просто почувствовал облегчение, ошеломление от того, что кто-то может меня любить. Не думаю, впрочем, что причина была только в этом. У меня были мечты, надежды. Впрочем, нет, неверно. Ни о чем я не мечтал, и это в моей истории самое странное. Мне хватало плоти, телесной близости. Мечты появились потом.
— Компрессор уже заработал. Спроси у Шоу. Сними меня.
— Дело не в том, что я люблю ее, хоть я и люблю, и всегда буду любить. Не в том, что мне не хватает ее, что я ревную ее к любовнику-немцу. Но что-то в происходившем с нами дало мне способность слышать некие вещи, о которых я раньше и не подозревал. Я как будто прошел через дверь, а за ней — звуки и знаки какой-то будущей жизни. Понять их невозможно, но раз я слышал их, то и отмахнуться от них не могу.
Стивену показалось, что Джек чем-то давится. Однако сказать, был ли то сдержанный смех или рыдание, он не мог.
— Приподними меня, — попросил Джек, отдышавшись. Стивен приподнял его и положил к себе на колени. Бесполезные ноги Джека свисали на сторону, голова упала на плечо.
— Я мог бы любить тебя, — сказал Джек неожиданно чистым голосом. И снова начал давиться, и, поскольку головы их теперь почти соприкасались, Стивен понял, что он смеется, — немощный и насмешливый звук был едва слышен в сдавленной со всех сторон темноте.
Когда он стих, Стивен принялся мерно постукивать лезвием ножа по меловому выступу у своей головы, чтобы указать спасателям правильное направление.
Направленный взрыв Ламма проделал в завале дыру, достаточно большую, чтобы пролезть в нее.
Леви полз последним, нетерпение мешалось в его душе с дурными предчувствиями. Они выбрались в главный немецкий туннель и, увидев его покореженный деревянный крепеж, поняли, что дальше их ждут повреждения еще более серьезные.
Пройдя немного вперед, Крогер остановился и указал товарищам на яму в полу туннеля. Они подошли к ней настолько близко, насколько решились, и Ламм, достав из рюкзака моток веревки, обвязал один из устоявших под взрывной волной крепежных столбов.
— Спущусь, посмотрю, — сказал он. — А вы подержите веревку, вдруг столб переломится.
Крогер и Леви смотрели, как Ламм медленно опускается в бездну, упираясь в стену ногами и через каждые два-три шага окликая товарищей. В конце концов он достиг дна, крепко обвязался веревкой и прокричал наверх, чтобы выбирали слабину. А затем поднял фонарь повыше и огляделся. Что-то металлически блеснуло во тьме. Ламм наклонился — каска. Он опустился на четвереньки, порылся руками в земле. Одна из них коснулась чего-то плотного, на мел ничуть не похожего. Липкого. Это было плечо, обтянутое тканью feldgrau — полевой формы немецкого солдата. Уцелевшее тело было завалено от пояса и ниже землей и обломками дерева. Голова под каской тоже осталась более-менее целой, и, посветив на лицо, Ламм понял: перед ним брат Леви.
Ламм набрал полную грудь воздуха и, надув щеки, шумно выдохнул. Сообщать о своей находке криком наверх ему не хотелось, но и скрывать от Леви правду казалось неправильным. Он снова поднял фонарь, оглядел заваленную камеру. Ни других тел, ни следов работы в ней не было. Ламм снял с шеи мертвеца бирку с личными данными, ощупал его руки — вдруг он носил кольцо? Хорошо бы принести брату что-нибудь менее казенное. Пальцы обеих рук были голы, а вот на запястье левой обнаружились часы. Ламм снял их и опустил в карман.
Он дважды дернул за веревку, крикнул, что поднимается, и почувствовал, как она натянулась, — Крогер с Леви старались помочь ему. Стена ямы уходила вверх примерно на двадцать футов; Ламму потребовалось несколько минут, чтобы одолеть их, скребя в поисках опоры носками сапог по осыпавшейся земле.
— Ну? — спросил Леви, когда все трое отдышались. Что-то в выражении сурового лица Ламма встревожило его, тем более что тот явно избегал встречаться с ним взглядом.
— Я нашел тело. Один из наших. Погиб, судя по всему, мгновенно.
— Диск ты с него снял? — спросил Крогер. Леви стоял, замерев.
— Это его.
Ламм протянул Леви часы, и тот неохотно принял их. Посмотрел. Часы Иосифа. Подарок, поднесенный отцом на каком-то семейном торжестве: то ли по случаю бар-мицвы, то ли после поступления в университет.
Он кивнул:
— Глупый мальчик. Перед самым концом войны.
И ушел от товарищей по туннелю. Ему необходимо было побыть одному.
Ламм и Крогер опустились, чтобы перекусить, на пол туннеля.
Час спустя Леви вернулся с молитвы. Вера не позволила ему принять предложенную Ламмом еду.
Он покачал головой:
— Я должен поститься. А нам нужно продолжить поиски.
Крогер откашлялся.
— Не знаю, стоит ли, — негромко сказал он. — Мы тут с Ламмом все обсудили. Мы же выяснили, какой силы был взрыв. Ламм говорит, у тех, кто ушел по туннелю дальше вашего брата, почти не было шансов уцелеть. Как поисковая команда мы свой долг выполнили. Установили, что произошло. Теперь можем вынести вашего брата на поверхность и похоронить как положено. Оставаться под землей — значит попусту рисковать жизнью. Мы же не знаем, что происходит над нами. Здесь мы все уже сделали, честь по чести. По-моему, нам следует вернуться наверх.
