М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 1
Татарников поклонился и отправился вслед за женой своей, Зоей Тарасовной. Остается лишь гадать, как сложился у них последующий разговор; впрочем, угадать несложно.
Растерянный Соломон Моисеевич высказал супруге горькие упреки (Танюша, как ты могла?), помянул основные заповеди морали (не судите, да не судимы будете), принципы общежития (Татарниковы - наши добрые друзья уже много лет подряд) - и Татьяна Ивановна сказала в ответ следующее.
- Ах, так ты на ее стороне, - процедила Татьяна Ивановна презрительно. - Что же ты стоишь? Догони ее, свою зазнобу, в ножки поклонись. Бровки-то у нее выщипаны, каблучки цокают - видная женщина! Тебе такую жену надо, Соломон, а не деревенскую бабу! Скажи ей так: жена у меня мужичка, обихода барского не знает. Вы уж не серчайте, барыня, я свою жену велю на конюшню послать. Ты вывернешься, жену всегда предашь!
- Как я тебя предал, Танюша?
- Как всегда вы с матерью людей предавали - так же ты и меня предал.
- Кого же мы предали? - спросил с горечью Соломон Моисеевич.
- А всех подряд.
- Мы были искренними революционерами, людьми чести.
- Чести? - Татьяна Ивановна скривила губы, - какой такой чести? Где у твоей матери честь была? Только не под юбкой, там у нее чести не водилось! Из постели в постель перекладывалась, прошмандовка. Честь! Честь, это когда работают с утра до ночи и зарплату домой несут. Честь, это когда жену уважают. Честь, это когда делом занимаются, а не лясы до утра точат. Чести захотели! Ишь чего выдумали!
- А я делом не занимался, по-твоему?
- Каким делом? Что же ты такого сделал, Соломон Моисеевич?
- Я, - дрожащим голосом сказал Соломон Моисеевич, - мир старался понять.
- И много понял?
- Много.
- Что-то мне это понимание не пригодилось. У меня чулок незаштопанных нет! Вон, Зое Тарасовне-то как повезло: ей и первый, и второй - оба несут. Уважают. А я хвостом не вертела, а на чулки недраные - не выслужила! Хоть бы какого Гульфика Хабибулича завела - так ведь не завела! А слова доброго не дождалась! Ни от тебя, ни от матери твоей!
- Не трогай мать!
- Чего ж мне твою мать не трогать! Полное право имею. Жизнь мне искорежила, ведьма.
- Я решительно прекращаю всякие разговоры.
- Как жене родной кости перемывать, ты поговорить любишь. С дружками своими. С профессорами! Тьфу! А со мной что разговаривать! Черная кость!
- Не буду отвечать! Разговаривать не стану!
- А что же ты делать тогда станешь? - искренне изумилась Татьяна Ивановна. - Кроме как разговоры разговаривать, ты ведь и не умеешь ничего.
- А что же я уметь, по-твоему, должен?
- Я не переборчивая, мне хоть что сойдет. Чему-нибудь научись, и то ладно будет.
- Я всю жизнь учусь!
- Он всю жизнь учится! Только жену подходящую найти не сумел! Зачем мужичку в семью брать! Мать тебя плохо выучила, ведьма бессердечная!
- Моя мать умерла!
- Сдохла наконец, теперь по ночам ходит, косточки грызет.
- Как ты смеешь!
- Ты по сыну так не кручинишься, как по этой ведьме. Сыночек умер! Кровиночка! В землю зарыли, в землю холодную! Она ему душу измотала, революционерка поганая. Она и под землей его найдет, ведьма. Под землей будет косточки грызть.
- Ты с ума сошла. Ты сошла с ума.
- Пашенька один остался, так ты и его заберешь! Подучишь его, чтоб меня травить! Отдашь Пашеньку своей матери - она его тоже станет грызть. У-у, ведьма!
- Замолчи! Соседи услышат!
- Перед соседями стыдно? А перед женой не стыдно? Пусть люди слышат, пусть! Пусть знают про ведьму подлую!
Так прошла беседа Соломона Моисеевича с Татьяной Ивановной. Супруги разошлись по комнатам и остаток вечера страдали: Татьяна Ивановна улеглась лицом к стене на свой узкий продавленный диванчик, Соломон же Моисеевич сел в своем кабинете за стол и сидел без движения, охваченный глубокой печалью. Рукописи его лежали перед ним на столе, однако настроения для творчества не было. Он попробовал редактировать уже написанное, однако переживания мешали сосредоточиться. Так и сидел он, сутулясь, пока Татьяна Ивановна не позвала его ужинать; в молчании супруги съели диетический творожок и в молчании выпили отвар из ромашки.
II
На следующий день Соломон Моисеевич вызвал Павла для беседы. Татьяна Ивановна затворилась у себя, предварительно накрыв в кухне стол, а Соломон Моисеевич расположился с внуком на кухне и, прихлебывая чай, сказал внуку так:
- Ты не знаешь, как я одинок
- Ну что ты, дедушка.
- Да, я чувствую себя совершенно одиноким.
- Мы все с тобой.
- Не надо говорить понапрасну. Зачем? Я совсем один.
- А бабушка?
- Твоя бабушка стала мне чужим человеком. Это горькая правда, и ты должен ее знать.
- Все-таки, дедушка, вы прожили вместе много лет, не могла она вдруг стать чужой.
- Ты многого не знаешь. Мы всегда были разными людьми.
- Как это грустно, дедушка.
- И теперь я живу с чужим человеком.
- Все-таки это не совсем так
- Я считаю, что мой внук, - сказал Соломон Моисеевич значительно, - должен знать правду. Я полагаю, это мой долг - поделиться с тобой своими чувствами.
- Конечно, дедушка.
- Мы всегда были с тобой друзьями. Разве я всего лишь дед? Я прежде всего друг тебе, и, надеюсь, мы единомышленники.
- Да, конечно. Я вас с бабушкой очень люблю. Грустно видеть, как вы ссоритесь.
- Ты не представляешь, что мне приходится выносить.
- Неужели так тяжело?
- Я страдаю, - заметил Соломон Моисеевич.
- Как это печально.
- Мне следует уйти из дома. Да. Я уйду.
- Ты сошел с ума.
- Просто ставлю тебя в известность. И только. Только лишь информирую.
- Куда же ты уйдешь? Кто будет о тебе заботиться?
- Мне ничего не нужно. Я легко могу обойтись без всего.
- А как же еда, как же обед и ужин?
- Зачем? Для чего это мне?
Соломон Моисеевич равнодушно отхлебнул чаю из чашки, оставленной подле него Татьяной Ивановной. Он, в сущности, едва пригубил чай, так, словно это была последняя чашка чая в чужом для него доме и пил он ее исключительно из вежливости. Уж если налили ему здесь чай - отчего же не выпить и эту чашу? Он попробовал чай еще раз и, найдя его недостаточно сладким, добавил ложечку сахара. Потом он вспомнил про лимон и, протянув руку вперед, пошевелил пальцами - однако лимон против обыкновения не образовался в его руке: Павел не понял значения жеста. Соломон Моисеевич некоторое время подержал руку протянутой, рассеянно шевеля пальцами, затем растерянно опустил руку на стол. Забота? Кто говорит о заботе в этом доме? Видно, в самом деле, пора уходить, отряхнуть прах этого места от ног своих. Он придвинул к себе розетку с малиновым вареньем, попробовал. Варенье несколько смягчило внутреннюю горечь, но не убрало ее вовсе. Тогда он взял пастилы и откусил немного пастилы - это сочетание (малиновое варенье с пастилой) показалось ему приемлемым.
- Вероятно, я должен остаться один. Вовсе необязательно быть среди людей. Буду совершенно один. Об этом я и хотел сказать тебе, своему другу.
- Дедушка, но ведь не могу же я взять тебя к себе.
- Об этом и речи быть не может. У тебя - своя семья. Впрочем, лично я был бы рад возможности общения с тобой - моим другом и внуком. Но к чему утруждать Лизу? Я для нее чужой человек. Ненужный больной старик
- Ты не чужой для Лизы.
- Кому нужны старики? Кто хочет о них заботиться? - саркастически сказал Соломон Моисеевич.
- Мы постараемся, дедушка.
- Не думаю, впрочем, что доставляю много хлопот. Я неприхотлив в быту. Мне абсолютно ничего не нужно, - Соломон Моисеевич ел малиновое варенье, закусывая пастилой; иногда, разнообразия ради, он макал пастилу в розетку и орудовал пастилой в варенье, словно ложкой, - единственное, чего мне не хватает, - это содержательного общения, интеллектуальных бесед. Не хватает единомышленника. С твоим отцом мы вели замечательные беседы, до тех пор, пока, кхе-кхм, пока, ну словом, пока они не прекратились.
- И я рад с тобой говорить, дедушка.
- Если бы мы жили вместе, мы могли бы говорить постоянно, каждый день.
- Конечно, дедушка.
- Что может быть выше обмена идеями?
- Ничего, дедушка.
- Разумеется, если это не в тягость Лизе. Хотя, если ей самой этого хочется, другое дело. Полагаю, у нее достаточно свободного времени?
- Не так много, дедушка. У Лизы пожилые родители, им тоже требуется внимание.
- Хм, родители, - Соломон Моисеевич помолчал, пожевал обиженно губами.
Наличие Лизиных родителей им не рассматривалось в качестве серьезной помехи. - Не помню их совсем. Что они из себя представляют? Интеллигентные люди? Во внимании не нуждаются, думаю.
- Мать Лизы тяжело больна.
- Больна, вот как. Хм, значит, надо обратить на это внимание.
- Спасибо, дедушка.
- Меня это беспокоит.
- Ну что ты, дедушка.
- Меня это действительно беспокоит. И я хочу помочь.
- Как же ты можешь помочь?
- Надеюсь, что сумею помочь. Очень надеюсь на это.
