Поедемте в Лопшеньгу - Казаков Юрий Павлович
Море — как стекло. И клюквенная полоса на горизонте, и облака, и черные карбасы на якорях, и мокрые черные камни — все отражено в его зеркальности. Идет прилив. На песчаном дне между камней ручейки заполняют ямки, следы чаек. Отвлечешься чем-нибудь, потом глянешь на воду: камень, который только что высоко и черно торчал из воды, теперь почти скрылся, только мокрая лысинка розовеет, отражая небесный свет, и вода возле этой лысинки — бульк, бульк! Чмок, чмок!
Чайки невдалеке, как нерастаявшие льдинки, бело-голубые, спят на воде, торчком подняв хвосты. Молча, быстро проносятся вдоль берега черные морские утки. Там и сям по заливу плавают бревна, занесло их сюда с Двины или с Онеги. Тюлень высунулся, увидел нас, скрылся, потом объявился возле бревна, положил на бревно ласты, высоко вытянул морду и долго разглядывал нас. Было так тихо, что доносился по воде шум его дыхания. Наглядевшись — хмыкнул, плеснул, спина колесом блеснула в округлом движении, и исчез… Мало теперь стало тюленей.
Я присел на теплый камень, закурил, огляделся, и так хорошо мне было, что не хотелось думать о завтрашнем дне. А ждал меня назавтра прекрасный и горчайший день — и я знал это! Прекрасный потому, что я опять на Соловках, попал наконец снова, сподобился. А горчайший…
Впервые побывал я тут десять лет назад, в сентябре, пройдя перед этим пешком, проехав верхом и на разных карбасах и дорках довольно большой путь по Летнему берегу — от Пертоминска до острова Жижгина. Одиноко мне было тогда, потому что был я первый турист, первый писатель за много лет и во всех деревнях встречали меня с подозрением и опаской.
А на Соловки я попал с Жижгина на шхуне, высадился на противоположной стороне острова и, пока шел к Соловецкому кремлю, ни души не встретил на бесчисленных кругом озерах, на прекрасной дороге с полосатыми верстовыми столбами.
День был чудесный тогда, редкий теплый день осенью, а монастырь — разрушен, изъязвлен, ободран и потому — страшен. И долго в смятении, в горестном недоумении, в злости ходил я вокруг монастыря, а он мне выставлял в смирении обшарпанные стены церквей, дыры какие-то, обвалившуюся штукатурку, как после вражеского обстрела, как раны — это и были раны, но сделаны они были «сынами отечества», речь о которых будет впереди.
И на Соловках был я тоже первый турист, и опять мое любопытство казалось подозрительным.
Прошло десять лет, и Соловки «модными стали», как со смехом заявил мне в Архангельске редактор «Моряка Севера», хотя ни для моды, ни для смеха нет пока никаких оснований. Впрочем, о газетчиках речь будет тоже впереди.
Итак, горек мне был предстоящий день, и не хотелось думать о нем, как не хочется думать о предстоящих похоронах, потому что нужно мне было с утра начинать свои хождения по Святому острову, а я сегодня хоть и мельком, но уже видел кое-что. Видел разорение.
«Бережное отношение к памятникам и реликвиям, связанным с историей нашей Родины, уважение к ним стало славной традицией советских людей, показателем их подлинной культуры… В сокровищнице культурного наследия Архангельской области изумляют своим величием и красотой многие памятники архитектуры и истории. К ним относится Соловецкий монастырь, основанный в XV веке… За последние годы многое сделано и делается для того, чтобы навести должный порядок и обеспечить сохранность памятников культуры… Большое внимание уделяется организации консервационных и реставрационных работ, которые составляют основное звено в деле охраны памятников». Это из выступления В. А. Пузанова (Архангельский облисполком) на конференции «Памятники культуры русского Севера», состоявшейся в Архангельске в июле этого года.
А вот что говорится в решении Архангельского облисполкома, принятом после опубликования в «Известиях» № 147 за 1965 год статьи В. Безуглого и В. Шмыгановского «Оазис у Полярного круга» — статьи, между прочим, довольно мягкой, увещевающей:
«Ремонтные и реставрационные работы в Соловецком кремле ведутся крайне медленно, а культовые, гражданские и производственно-хозяйственные сооружения, находящиеся на островах Б. Соловецкий, Б. Муксоломский, Б. Заяцкий и Анзерский, разрушаются и никем не восстанавливаются.
Дороги ни на чьем балансе не состоят и никем не содержатся, за исключением небольшого участка, который немного поддерживается агаровым заводом.
Древние каналы, соединяющие большое количество озер, не расчищаются, за состоянием их никто не наблюдает, и мер к сохранению их не принимается.
Рыбные богатства озер Соловецкого архипелага не используются для обеспечения рыбой местного и прибывающего на о. Соловки населения. Сбор и переработка дикорастущих не организованы.
Туристская база на о. Соловки не удовлетворяет запросы туристов. Она рассчитана только на 100 человек и плохо оборудована. Плохо организовано питание туристов, отсутствует транспорт.
Управления и отделы облисполкома не проявляют должной инициативы и настойчивости в проведении ремонта и реставрации памятников архитектуры и гражданских построек архипелага Соловецких островов, приспособлении их для нужд народного хозяйства и отдыха трудящихся, не используют богатейшие возможности острова.
Исполком островного Совета депутатов трудящихся (тов. Таранов) мирится с запущенностью хозяйства острова Соловки, принизил требовательность к руководителям предприятий и организаций, находящихся на архипелаге Соловецких островов, за содержанием переданных им зданий и сооружений».
Где же «бережное отношение», о котором говорил В. А. Пузанов? И где «славные традиции»? Соловецкий монастырь действительно изумляет, но не «величием и красотой», как уверяет Пузанов, а тем ужасающим состоянием, в которое он приведен. И ничего там не сделано «за последние годы», если не считать кровель двух башен. Возведены еще леса возле здания бывшего острога, но за три дня, проведенных мной на Соловках, рабочих на этих лесах я не видел.
По монастырю страшно ходить. Все лестницы и полы сгнили, штукатурка обвалилась, оставшаяся еле держится. Все иконостасы, фрески уничтожены, деревянные галереи сломаны. Купола почти на всех церквах разрушены, крыши текут, стекла в церквах выбиты, рамы высажены. Прекрасных и разнообразных часовен, которых много было возле и внутри монастыря, теперь нет.
На дворе монастыря висят на деревянной перекладине два уцелевших монастырских колокола. Один из них весь избит пулями. Какой-то «сын отечества» забавлялся, стрелял по колоколу из винтовки, — наверное, звон был хорош!
Возле Спасо-Преображенского собора была гробница Авраамия Палицына — сподвижника Минина и Пожарского. Гробница разрушена, но надгробный гранитный камень в виде саркофага уцелел.
Вот надпись на нем:
«В смутное время междуцарствия, когда России угрожало иноземное владычество, ты мужественно ополчился за свободу отечества и явил беспримерный подвиг в жизни русского монашества как смиренный инок. Ты безмолвной стезей достиг предела жизни и сошел в могилу не увенчанный победными лаврами. Венец тебе на небесах, незабвенна память твоя в сердцах благодарных сынов отечества, тобой освобожденного с Мининым и Пожарским».
И тут же на граните выбита фамилия «сына отечества» — «Сидоренко В. П.». Не поленился этот сын, расписался, хоть и трудно, наверное, было железкой долбить — гранит ведь! И тут же рядом надпись помельче: «Белов» — этот поскромничал, инициалов не выбил.
Исписаны вообще все стены, пишут где только можно и даже там, где совершенно невозможно на первый взгляд. Но ухитряются все-таки, на плечи друг другу залезают.
Сколько скитов было на Соловках, сколько часовен, келий, гостиниц, беседок, мастерских, огородов и садов — и все это теперь оказывается уничтоженным. Поневоле приходишь к мысли, что в этих разрушениях повинна чья-то злая воля, обрекшая прекрасный край на забвение. И силишься постигнуть, чем же руководствовались люди в своей ненависти к Соловецкому архипелагу, какая им была выгода, какая была выгода государству (на их взгляд) в столь целеустремленном, последовательном уничтожении архитектурных и исторических ценностей? И не можешь постигнуть… Этих людей еще можно было бы понять, если бы на Соловках — в ущерб памятникам архитектуры — развивалась бы промышленность, а то ведь и этого нет, и если бы не агаровый заводик, который перерабатывает сейчас водоросли, то я уж и не знаю, чем бы занималось тут местное население и вообще для чего тут надо было бы жить людям.
