Том Вулф - Голос крови
Todo el mundo знает, кто он такой и как хорош собой. Его тело посягает на нее… его рука оглаживает ее здесь и там… и вдруг сердце сжимает тоска. Для этого магната она – шлюха, иностранка, говорящая по-английски с сильным акцентом. Но тут соски сами собой твердеют, а прилившая к влагалищу кровь разом смывает отчаяние и всякие абстрактные соображения морали, растворяющиеся в облаке божественного мужского одеколона. Его неутомимый жокей уже в ее седле и погнал погнал погнал и она охотно вбирала вбирала вбирала его в себя… и при этом ни слова. Потом он начинает стонать, сопровождая стоны агонизирующими восклицаниями на русском. Откуда столько сил? Кажется, он уже не остановится. И вот уже с ее губ слетает «аааа… ааа… ааааааааа»… один нескончаемый оргазм. Только когда он вытягивается рядом, она снова может рассуждать. Часы на тумбочке показывают пять ноль-пять. Так кто она? Шлюха? Нет! Это современная любовь… это роман! Он от нее без ума и готов трахать до смерти. Он никак не может ею насытиться… в том числе ее душой… ею как неповторимой личностью. Он не может на нее наглядеться, жаждет принадлежать ей целиком, хочет вместе с ней просыпаться… и не спать вдвоем, это уж само собой. Dios mío… она так устала, так выложилась, что мечтала только о том, чтобы провалиться в сон… но тут ей представляется их первый совместный завтрак. Они в махровых халатах (висят, такие роскошные, в ванной)… сидят за столиком с видом на океан… ведут томный разговор, глядя друг на друга… над чем-то посмеиваются, растворенные в сладкой неге, в грезах, порожденных божественным влечением тел, а ведь это… это… конденсация того, что невозможно выразить словами, идеальное растворение в… господи, что это?.. трень трень трень трень трень трень трень трень трень трень трень трень треньтреньтреньтрень… Сергей переворачивается на живот и тянется к тумбочке за айфоном. Нежный, ласкающий слух рингтон трень трень трень треньтреньтрень трень трень… где-то она слышала эту мелодию, но где?.. Ах да! Когда-то, давным-давно, мать на Рождество водила ее на балет для детей. Как же он назывался? «Танец Леденцов»? Нет, не так… «Танец Феи Драже», вот как! А сам балет назывался… «Щелкунчик»! Вспомнила! Его написал великий композитор… как же его звали?.. Чайковский! Точно! Чайковский! Он писал прекрасную музыку. В голове вдруг мелькает Нестор. У него с Сергеем есть одно общее… оба питают страсть к рингтонам. Забавно. Даже тут, если вдуматься, Сергей смотрится аристократом. У него – Чайковский, великий композитор… а у Нестора – низкопробная песенка «Бульдогов»… или питбулей! Сразу видать выходца из Хайалии. Вроде такой пустяк, мелодия в мобильном, но насколько один выше другого! Треньтрень. Сергей оперся на локоть. Она смотрит на изгиб голой спины. Какое тело! Другая рука берет телефон. На этом «Щелкунчик» заканчивается. Какой ранний звонок… Среди ночи…
– Алло? – Дальше разговор ведется на русском. Он говорит на повышенных тонах. Вопрос… пауза… еще вопрос, громче… следующий, раздраженно. Из всего сказанного она уловила лишь одно слово: Холлендейл – название городка севернее Санни-Айлз. Очередная пауза. На этот раз Сергей взрывается. Орет в трубку. Потом швыряет ее на кровать. Он разворачивается, опустив ноги на пол, и приподнимается на расставленных руках. Так и сидит… спина прямая, голова вскинута… бормоча что-то в ярости и качая головой, как это делает человек, признавший поражение: «Бесполезно… бесполезно…»
– Сергей, что-то случилось? – спрашивает Магдалена.
Он даже не пововорачивает головы, лишь коротко бросает:
– Ничего.
Даже это он не столько сказал, сколько выдохнул. Затем встает и голый… бормоча и качая головой… направляется к стенному шкафу. Снимает с вешалки красного дерева халат… произведение искусства… тяжелый шелк в голубовато-алых разводах, разлетающиеся точки-кометы, большие стеганые отвороты и манжеты тоже алого цвета. Он влезает в халат, поворачивается к ней… но он ее не видит.
О!.. слабая надежда! Его разбухший polla[46] раскачивался прямо перед ней… определенно разбухший!.. это ли не знак, что я еще существую… хотя по глазам не скажешь. В его мозгу все разновидности нейронов сталкивались друг с дружкой с удесятеренной скоростью. Ее так и подмывает спросить о причине нервного взрыва. Она приподнимается на локте… может, вид ее грудей с торчащими сосками заставит его член еще больше разбухнуть и он с ходу поведется на coco?[47] Но нет, если он и чувствует к ней вожделение, то тут же берет его под контроль. Очевидно: сейчас она для него пустое место и ее любопытство не приветствуется.
Он влезает в домашние тапочки… бархатные, с вышитой изящной монограммой… кириллица?.. стоившие, наверное, больше, чем вся ее одежка, которую он, кобель во время гона, сорвал с нее вчера. Вчера… не так уж давно это было, судя по усталости и недосыпу. Между штор пробивается сумеречный свет… солнце, что ли, уже восходит?.. Кто вообще может звонить в такое время?.. Точно что-то случилось.
И тут тренькает дверной звонок… не звенит, а тренькает, как клавиша на ксилофоне… Кто посмел взорвать ночную тишину в спальне самого Королева?
Сергей взъерошивает шевелюру и спешит в прихожую, а Магдалена юркает под простыни и вжимается в подушки… хотела отвернуться к стене, но любопытство пересилило, и она высовывает нос. Важно не пропустить ни одной мелочи. Сергей что-то говорит по-русски, за дверью ему тихо отвечают. Входят двое, оба лет тридцати пяти, в одинаковых рыжевато-коричневых – габардиновых? – костюмах и темно-синих – или черных? – рубашках поло… с одинаково глубоко посаженными глазами… один высокий, с покатыми плечами и бритой головой, похожей на уродливую шишку… второй низкорослый, грузный, с копной волнистых каштановых волос, над которыми он, судя по всему, хорошо потрудился. Оба кажутся Магдалене крутыми парнями. Высокий подобострастно вжимает голову в плечи, извиняясь за ночной визит, и протягивает газету, раскрытую на какой-то странице. Минута, в течение которой Сергей читает колонку, кажется всем троим, застывшим в ожидании реакции «крестного отца», целой вечностью. Он исподлобья смотрит на пришедших, словно те совершили не только ошибку, но и глупость, и, ни слова не говоря, указывает им рукой, вдруг вырастающей до размеров длинного жезла, в сторону застекленной двери, украшенной деревянными горбыльками на старинный манер. Дверь ведет в небольшой кабинет. Проходя мимо кровати, оба кивают Магдалене, сопроводив это коротким «мисс», но ни на полсекунды не замедляют шага. Это даже нельзя назвать приветствием, просто формальное признание ее присутствия. К щекам приливает горячая волна стыда. Для них, вне всякого сомнения, она всего лишь очередная шлюшка в постели хозяина.
