Толераниум - Огородникова Татьяна Андреевна
Миша не успел ничего подумать, потому что Виктор уже тянул его в следующую комнату, приговаривая:
– Вот это и есть свобода. Запретный плод становится неинтересным, когда перестает быть запретным. Для этого и запрещают, клеймят дурными словами: подлость, предательство, насилие. А кто клеймит? Кто сам попробовал и сделал вывод, что нехорошо это… Ты никогда не думал, что создать идеальную личность можно, только предоставив ей возможность выбора? Только через опыт и сравнение можно выбрать правильную дорогу к цели. Каждому – по потребностям.
После разъяснений Виктора все выглядело просто и ясно, только по-другому. Это удивляло Мишу. Ситуация повторилась, когда они посетили следующую комнату, в которой Миша сразу узнал казино, хотя никогда там не был.
Молодые красотки с совершенными чертами лиц и таким же непревзойденным выражением тупости на них, скорее, служили предметами антуража, чем участниками процесса. Участники выглядели по-другому: дорогие часы и запонки, бабочки, украшенные бриллиантовыми пуговицами, вышитые на манжетах инициалы или недавно изобретенные «фамильные» гербы сроком жизни в одно поколение.
Круглый лысеющий мужчина, похожий на наполненный водой презерватив, статная женщина в изумрудах, буклях и ярко-розовой помаде, субтильный банкир с изящными усиками, прозрачным маникюром и «пластмассовой» спутницей – эти были игроками. Мишино внимание привлек худой, болезненного вида пенсионер с неопрятной бородой, одетый в поношенный полосатый пиджак с затертыми до блеска рукавами. Он выглядел бы аутсайдером, но вел себя слишком уверенно. Еще больше Миша удивился, что за спиной пенсионера стоял Георгий-Растаман. Миша отметил фамильярность и озабоченность, с которой Растаман толкнул в бок худого, когда нужно было сделать ставки, и удивился, когда худой сгреб почти все фишки со стола и потребовал обменять их на банкноты. В эту же секунду Миша заметил, как преобразился Растаман: он как-то по-детски заискивающе, но требовательно смотрел на игрока и однообразно канючил: «Пап, ты обещал, не забудь про мою долю, я же тебя пригласил…» Пенсионер тоже преобразился. Из покладистого худосочного старичка вдруг вылезло раздражение и злость.
Худой с неожиданной силой оттолкнул Георгия.
– Поменяйте! – орал он зычным, совсем не подходящим ему голосом. – Или позовите управляющего!
Миша вопросительно посмотрел на Виктора.
– Не волнуйся, конечно, поменяют. И сделают еще одного человека счастливым. Он за эти бумажки хоть на костер пойдет. Если в этом секрет его счастья, зачем мешать такому простому решению вопроса… Пускай наслаждается. Или ты не согласен?
– Да вроде я согласен, только доход это какой-то, ну, нетрудовой, что ли…
Виктор рассмеялся.
– А у шахматистов и художников, значит, трудовой… И, кстати, если ты не заметил, деньги и азарт дают шанс на счастье даже тем, кто на него не рассчитывал. Вон, толстяка в бабочке две красотки чуть не порвали на воздушные шарики… Думаешь, они за богатство воюют? Как бы не так! За стабильность и уверенность в завтрашнем дне!
Он вышел, жестом пригласив Мишу следовать за собой.
Следующая комната испугала Мишу. Ему стало очень неуютно.
Люди здесь отличались какой-то удивительной подавленностью. Мрачные лица, на которых застыли тоскливые маски, будто впечатанные в кожу, совершенно не сочетались с великолепием нарядов и вечерним макияжем. Миша с содроганием подумал, что именно так должны выглядеть усопшие, которых гримеры изо всех сил старались привести в надлежащий вид, но не смогли полностью закамуфлировать выражения скорбной печали и надменного сочувствия к тем, кто остался доживать на бренной земле. «Глаза, – подумал Миша, – вот чем были похожи эти люди. Старые, уставшие, почти мертвые глаза, не меняющие выражения, не реагирующие на внешние раздражители. Будто кто-то разместил качественно сделанные искусственные хрусталики с роговицей и радужной оболочкой в глазницы и забыл оживить их».
Виктор наклонился и тихо прошептал Мише на ухо:
– Ты думаешь, им плохо? Думаешь, у них не осталось надежды и нет выхода? Как бы не так… Есть простейший способ вернуть этим несчастным улыбку. Нажми на кнопку!
Виктор глазами указал на выключатель ярко-красного цвета, который находился от Миши как раз на расстоянии вытянутой руки. Он с сомнением пожал плечами, собираясь возразить, но просьбу выполнил. Раздался легкий мелодичный сигнал, и в зале началось движение. Гости получили маленькие бумажные пакетики, содержимое которых почти одновременно отправили себе в рот. Уже через пять минут все оживились, кто-то вступил в диалог с соседом, кто-то беспричинно смеялся… Вся компания стала похожа на обычное сборище подвыпивших людей.
– Наркота? – спросил Миша у Виктора.
– Исключительно в лечебных целях. Типа усилителей вкуса… И, заметь, тебе не понадобилось много усилий, чтобы привести унылую толпу в позитивное деятельное состояние. Главное – дать положительный заряд. Дальше мозг разберется. Некоторым вообще достаточно бутылки вина.
Пока они вальяжно плелись к выходу, перед Мишей предстала полная картина его сегодняшнего путешествия. Практически все, от чего с детства его предостерегала мама при поддержке Лауры, оказалось ничтожным, несущественным, лживым и легко преодолимым.
– Что плохого в человеческих желаниях? – спросил Виктор негромко. – Только то, что их нарочно назвали противными словами и запретили под страхом преследования быть самими собой. В итоге вышло, что быть веселым, сытым, думающим и стремящимся к достижениям – непристойно. А вязнуть в болоте придуманных правил, удовлетворяя чужие взгляды на жизнь, – прекрасно. Да нет такого человека на земле, который был бы не подвержен искушениям!
Виктор помолчал и, внимательно посмотрев на Мишу, вдруг остановился и произнес:
– Есть. Ты и есть тот самый. Тебя же ни одна комната не затянула!
– А ты? – растерянно спросил Миша.
– Я и мизинца твоего не стою, – сказал Виктор. – Я просто наблюдаю, созидать – вообще не мое.
12
Миша не спеша шагал домой, привычно обходя дорожные ямы, перепрыгивая через лужицы сероватой грязи и отмечая про себя очевидный прогресс в созидательных усилиях нового мэра Венецка. Еще недавно заброшенный, Дом детского творчества теперь был окружен строительными лесами и даже в ночные часы освещался яркими прожекторами – там и глубокой ночью велись какие-то срочные работы. Эти прожектора мешали спать всему городу. Они продавливали свой холодный голубоватый свет даже сквозь зашторенные окна Мишиной спальни. Но сегодня Миша точно будет спать как младенец. Только бы домашние его не ждали. Хотелось в одиночестве думать, анализировать и переосмысливать слова, сказанные Виктором на прощание. Ты и есть тот самый… И еще Виктор говорил, что ему всегда не хватало того, что у Миши есть от рождения. Эх, ему бы хоть треть Мишиной харизмы…
Эта идея расширяла Мишину грудную клетку, расправляла позвоночник и делала ноги легкими, а тело – невесомым. Он как будто немножко парил.
Лаура с набившим оскомину озабоченным и любящим выражением лица сбрила Мишин полет первым же взглядом. Миша моментально погрузился в бытовую рутину, как будто и не было никакой вечеринки. Жесткое приземление вызвало у Мишустика неприятное раздражение. Усилием воли Мишустик сдержал закипающую злость.
Тетушка была особым человеком в его жизни. Их безусловная кровная любовь базировалась на том, что Мишино появление на свет удивительным образом совпало с самым тяжелым периодом в жизни Лауры. Когда она за несколько дней из уверенной рыжей красотки превратилась в одинокую, никому не нужную, неспособную к деторождению женщину, опасались, что она может и свести счеты с жизнью. Новорожденный сын сестры Софочки сотворил психотерапевтическое чудо. Через пару недель возни с племянником Лаура и думать забыла о своем горе, а еще через несколько лет стала лучшей и самой близкой подругой подрастающему Мишустику. Они понимали друг друга с полуслова, а иной раз им даже было необязательно разговаривать.
