Кадзуо Исигуро - Там, где в дымке холмы
Я поклонилась и незаметно скользнула на кухню. Заварила чай и положила на тарелку печенье, которое испекла днем. Из гостиной доносился смех, я различала и голос мужа. Один из гостей снова громко назвал его Фараоном. Вернувшись, я застала компанию в отличном настроении. Толстячок рассказывал анекдот — что-то о столкновении члена совета министров с генералом Макартуром. Я поставила поближе к ним тарелку с печеньем, разлила чай и села рядом с Огатой-сан. Друзья Дзиро отпустили еще несколько шуток о политиках, а потом бледнолицый притворился обиженным из-за того, что его спутник пренебрежительно отозвался о каком-то человеке, которым он восхищался. Он сидел с каменным лицом, а остальные его подначивали.
— Кстати, Ханада, — обратился к нему мой муж. — На днях услышал в офисе интересную историю. Говорят, будто во время прошлых выборов ты грозился прибить жену клюшкой для гольфа, если она не проголосует так, как тебе хочется.
— Откуда ты набрался этой чуши?
— Из достоверных источников.
— Это точно, — подхватил толстячок. — И твоя жена собиралась звонить в полицию и сообщить о запугивании на политической почве.
— Какая чушь. Кроме того, клюшек для гольфа у меня нет. Я их в прошлом году продал.
— Но «семерка»-то у тебя сохранилась, — заметил толстячок. — На прошлой неделе у тебя дома я ее видел. Не ее ли ты использовал?
— Что на это скажешь, Ханада? Так оно и было? — спросил Дзиро.
— Насчет клюшек для гольфа — это бред.
— Но ведь ты все же не сумел заставить супругу сделать по-твоему.
Бледнолицый пожал плечами:
— Это ее личное право — голосовать как ей вздумается.
— Тогда почему ты ей угрожал? — поинтересовался его приятель.
— Я пытался заставить ее всего лишь вникнуть в суть. Моя жена голосует за Йосиду только потому, что он похож на ее дядюшку. Типично для женщин. В политике они ничего не смыслят. И думают, будто могут выбирать государственных лидеров точно так же, как выбирают себе платья.
— И поэтому ты вразумил ее «семеркой», — заключил Дзиро.
— Это правда? — спросил Огата-сан.
С той минуты, как я внесла чай, он не проронил ни слова. Общий смех прекратился, а бледнолицый удивленно уставился на Огату-сан.
— Разумеется, нет. — Он вдруг перешел на официальный тон и слегка поклонился. — На самом деле я ее и пальцем не тронул.
— Нет-нет, — запротестовал Огата-сан. — Я хотел узнать — вы с женой голосовали за разные партии?
— Именно. — Ханада пожал плечами с неловким смешком. — А что я мог поделать?
— Простите. Я вовсе не собирался вмешиваться. — Огата-сан отвесил низкий поклон, бледнолицый ответил тем же.
Словно это послужило сигналом, трое молодых людей вновь со смехом завели разговор. Отставив политику, они принялись обсуждать коллег по службе. Разливая чай, я заметила, что печенье, принесенное мной с избытком, почти целиком исчезло. Я наполнила всем чашки и снова села рядом с Огатой-сан.
* * *Гости пробыли час с небольшим. Дзиро проводил их до двери, а потом снова сел к столу.
— Поздно уже, — вздохнул он. — Скоро надо спать ложиться.
Огата-сан изучал шахматную доску.
— Фигуры, кажется, не все на месте. Конь точно стоял не на этом поле, а вон на том.
— Очень может быть.
— Я его туда и поставлю. Ты согласен?
— Да-да, отец, ты наверняка прав. Доиграем партию в другой раз. Я вот-вот пойду ложиться.
— А что, если сделать еще парочку-другую ходов? Партия и закончится.
— Нет, правда не хочется. Я очень устал.
— Да, конечно.
Я убрала шитье, которым недавно занималась, и стала поджидать ухода мужчин. Дзиро, однако, взял газету и начал читать последнюю страницу. Потом потянулся к печенью — на тарелке осталось одно — и рассеянно сунул его в рот.
— Может, все-таки стоит доиграть партию? — после паузы произнес Огата-сан. — Ходов понадобится всего ничего.
— Отец, я и вправду совершенно выдохся. А утром мне на работу.
— Да-да, конечно.
Дзиро вновь взялся за газету. Он продолжал жевать печенье, роняя крошки на татами. Огата-сан внимательно всматривался в доску.
— Очень странные вещи, — проговорил он, — рассказывает твой приятель.
— А? О чем это ты? — Дзиро не отрывался от газеты.
— О том, что они с женой голосуют за разные партии. Еще недавно такое и представить было нельзя.
— Вот именно.
— Странные вещи теперь творятся. Но, по-видимому, это и подразумевается под демократией. — Огата-сан вздохнул. — То, что мы с такой готовностью переняли от американцев, не всегда к лучшему.
— Ну да, несомненно.
— Посмотри, что происходит. Муж и жена голосуют за разные партии. Печально, если на жену нельзя в подобном случае положиться.
Дзиро продолжал читать газету.
— Да, это прискорбно.
— Женщины в наши дни лишены чувства преданности мужьям. Делают что хотят, голосуют за другую партию, если им вдруг вздумается. Все это в теперешней Японии стало обычным делом. Пренебрегают обязанностями — и все во имя демократии.
Дзиро мельком взглянул на отца, потом снова углубился в газету.
— Ты, бесспорно, прав, — заметил он. — Но ведь американцы явно принесли не одно плохое.
— Американцы — особенностей Японии они никогда не понимали. Ни на секунду. Их обычаи для Америки, может, и превосходны, но в Японии все иначе, совсем иначе. — Огата-сан снова вздохнул. — Дисциплина и преданность — вот что когда-то сплачивало Японию. Это, вероятно, звучит непривычно, но это так. Людей связывало чувство долга. Долга по отношению к семье, к властям, к стране. А теперь вместо всего этого — толки о демократии. Когда люди хотят стать эгоистами, забыть о своих обязанностях — тут же слышишь про демократию.
— Да, ты, бесспорно, прав. — Дзиро зевнул и поскреб щеку.
— Возьмем, например, то, что случилось в моей профессии. Существовала система, которую мы годами создавали и лелеяли. Явились американцы и ее обрушили, снесли напрочь, не задумываясь. Решили, что наши школы должны походить на американские, а дети должны обучаться тому, чему американские дети обучаются. И японцы все это приветствовали. Приветствовали, вдоволь порассуждав о демократии. — Огата-сан покачал головой. — Много хорошего уничтожено в наших школах.
— Не сомневаюсь, что это так. — Дзиро снова глянул на отца. — Но в старой системе были явные пороки — в школах, как и повсюду.
— Дзиро, откуда ты это взял? Вычитал где-нибудь?
— Это всего лишь мое мнение.
— Ты это в газете у себя прочитал? Я всю жизнь посвятил обучению молодежи. А потом на моих глазах американцы все разрушили. Сейчас в школах творится просто что-то невероятное — то, как детей учат себя вести. Просто из ряда вон. А многому теперь вообще не учат. Знаешь ли ты, что дети, которых сегодня выпускают из школы, понятия не имеют об истории собственной страны?
