Вильям Козлов - Я спешу за счастьем
— От рыбы прячешься? — спросил я. — Или от мамы?
— От дураков, — сказал мальчишка.
— Ты занятный малый, — пробормотал я.
— Какой?
— И охота тебе висеть на дереве? — сказал я. — Ты кто: зеленая груша или разумное существо? Слезай, потолкуем…
— А ты банан, — ответило неразумное существо. — Старый желтый банан… — Мальчишка взмахнул удочкой, но на этот раз в воздух никто не взмыл. Везет не каждый раз.
— Сорвалось, — заметил мальчишка и стал сматывать леску. — Хватит на сегодня. — Он бросил удочку к моим ногам, подал ведро: — Держи! — И ловко спустился с дерева.
Тут-то я его и сграбастал за шиворот:
— Это кто старый банан?
— Ты старый банан… Ну хорошо… Не старый. Молодой.
— Получай за банан… А это за…
— Убери грабли! — тонким голосом крикнул мальчишка, упираясь сразу обоими кулаками мне в грудь.
Это был вечер загадок! Передо мной стоял не мальчишка, а самая настоящая девчонка в закатанных до колен штанах и матросской тельняшке. Под тельняшкой обозначалась маленькая грудь. Белокурые буйные волосы у нее были коротко подстрижены под мальчишку. Пухлые губы сердито приоткрылись. Зеленоватые с коричневым зрачком глаза с вызовом смотрели на меня. На маленьком аккуратном носу — царапина. И еще я заметил, что хотя девчонка блондинка, брови и загнутые кверху ресницы у нее темные. На вид ей было лет пятнадцать. Длинная. Ростом немного пониже меня.
Я отпустил девчонку и сконфуженно нагнулся к ведру. Там плавало с десяток плотвиц и два окуня.
— На уху хватит, — миролюбиво сказал я.
— Разве это рыба? — Она взяла ведро и выплеснула весь улов в речку. Выплеснула и даже не поморщилась. — На Каспии я кефаль по два килограмма вытаскивала.
— А капитаном теплохода ты не была? — спросил я.
— Надо было ведро тебе на голову опрокинуть, — сказала девчонка. — Сверху.
— На Каспии научилась так разговаривать со старшими?
— Старший… Ха! — сказала девчонка. — Не смеши.
Эта девчонка начала меня раздражать. Ей слово — она два.
— Забирай свои удочки и… к маме! — скомандовал я.
Девчонка подтянула повыше черные штаны, повернулась ко мне спиной. Ноги у нее были длинные, на смуглых икрах белели царапины: ободралась на дереве. Она подняла с травы удочку, сунула под мышку.
— Ты в Одессе был? — спросила девчонка. И сама ответила: — Не был. И ты не знаешь, где бананы растут. Ты ничего не знаешь.
Насчет Одессы и бананов она была права. В Одессе я никогда не был, Слышал, что ее почему-то называют Одесса-мама. А бананы вообще в глаза не видал. И не знал, с чем их едят. Говорили, что они растут в жарких странах.
Я сказал:
— Бананы я ел пачками… За свою жизнь — съел вагон. Мне привозили их из субтропиков. Но это не важно. Важно другое. Почему ты в штанах?
У девчонки покраснели маленькие уши. От злости. Она пяткой выдолбила в земле лунку.
— О-о, я очень извиняюсь. — Девчонка жеманно присела. — Забыла тебя спросить, глупый банан!
— Я, может быть, и глупый банан, но юбку бы на себя не надел.
— А тебе юбка больше к лицу… — Девчонка хихикнула.
— Тебя давно последний раз били? — спросил я.
— Меня не бьют, — нахмурилась девчонка. — Никогда. Покинь этот остров. И чем быстрее, тем лучше.
Она сделала два быстрых шага ко мне. Глаза ее сузились, как у рыси, и еще больше позеленели. Она и вправду была похожа на рысь: движения легкие, стремительные и вместе с тем плавные. И ступала она неслышно, не оставляя следов.
— Приди сюда только… — почему-то шепотом сказала девчонка. — С берега спущу…
Подхватила порожнее ведро и, чуть покачиваясь, легко зашагала по тропинке, которая вела к дому. Дом когда-то был оштукатурен. Теперь облез. Там, где штукатурка отвалилась, виднелась желтая щепа, выпиравшая из стены, как ребра. Я смотрел вслед этой злюке-рыси и улыбался. Я был рад, что разозлил ее. Но тут я вспомнил про Алку, Герку-барабанщика и перестал улыбаться.
— Эй ты, шаланда, полная кефали! — крикнул я девчонке. — Погоди!
Рысь даже не оглянулась. Только ведро качнулось в руке.
— Умеешь танцевать? — спросил я.
Рысь остановилась, с любопытном посмотрела на меня.
— Дальше, — сказала она.
— Пошли, что ли, на танцы… Билеты будут.
— Куда?
— В театр. Танцы что надо. Оркестр. Даже барабанщик есть…
— А ты танцуешь?
— Я? Ну да… Танго и фокстрот. И вальс тоже. Правда, не со всеми у меня получается.
— А со мной?
— Получится… Ты вон как на деревья прыгаешь.
Девчонка прикусила нижнюю губу и стала думать.
— Ну чего там, пошли, — сказал я. — Повеселимся.
— А ты на ноги не будешь наступать?
— Вот еще, — сказал я. — С какой стати?
— У меня туфли новые… Ничего, что они на низком каблуке?
— Ничего, — сказал я.
Девчонка улыбнулась. У нее были красивые зубы. Белые и влажные, словно запотевшие.
— Ладно, потанцуем, — сказала она. — Пойду переоденусь. — И вдруг опечалилась: — У меня нет красивого платья…
— Плевать, — нетерпеливо сказал я. — Одевай любое. Тебе пойдет.
Девчонка потрогала на носу царапину, снова улыбнулась и помчалась переодеваться. «Дурища, — подумал я. — Платья у нее нет… Кто на нее смотреть будет!» Вышла она из дому минут через десять. Я уже стал злиться. А когда увидел ее, еле удержался, чтобы не расхохотаться. В девчонке ничего от рыси не осталось. На ней было короткое платье, заляпанное то ли красным горошком, то ли бобами. Из этого платья она давно выросла. Коричневые коленки, выглядывавшие из-под платья, напомнили мне бильярдные шары. На ногах у нее были большущие черные туфли на высоком каблуке. Двигалась девчонка боком, руками хватала воздух.
— У тети похитила, — сказала она, взглянув на туфли.
— Не жмут? — спросил я.
— Не свалятся, — сказала девчонка. — Я вовнутрь чулки напихала.
Я только головой покачал. Пожалуй, зря я связался с этой девчонкой. В теткиных туфлях она стала ростом с меня. И, возможно, чуточку выше. Потом ходить-то на высоких каблуках она не умела, где уж тут танцевать. Я хотел было сказать девчонке, что пошутил, но, взглянув на нее, не решился: глаза у девчонки сияли голубым счастьем. Она достала из маленького кармана зеркальце, губную помаду. Зеркало сунула мне:
— Подержи.
Наверное, я плохо держал, потому что девчонка минут пять вертелась — приседала передо мной, заглядывая в зеркало. Помады она не жалела. Губы у нее стали такими красными, что смотреть было страшно.
— Красиво? — спросила девчонка.
— Пошли, — сказал я, стиснув зубы.