Халед Хоссейни - Тысяча сияющих солнц
Мариам охватило отчаяние, на глаза навернулись слезы.
Попробовать сунуться наугад?
Эта калитка заперта. Эта открыта, но двор явно чужой. А здесь собака и куры, а у них нет никаких животных.
Вот вернется муж с работы, а жена собственный дом не может отыскать!
Мариам заплакала, забормотала молитвы.
Это — чужой дом. И это — чужой. А вот...
Сарай. Навес. Колодец.
Нашла!
Слава Аллаху!
Мариам захлопнула за собой калитку, повернула щеколду и, тут же у стены, осела на землю.
Никогда еще ей не было так одиноко.
В тот вечер Рашид пришел домой с каким-то свертком в руках. На чистые окна и вымытый пол он не обратил никакого внимания — Мариам даже расстроилась. А вот то, что обед его уже ждал, явно пришлось ему по душе.
— Я приготовила даал[13], —похвасталась Мариам.
— Отлично. Я голоден.
Рашид умылся — Мариам полила из кувшина ему на руки, — а пока он вытирался, дымящаяся чашка даала и тарелка рассыпчатого белого риса уже стояли на чистой скатерти, расстеленной на полу в гостиной. Впервые Мариам приготовила мужу поесть — только вот была сама не своя, пока готовила, вся тряслась мелкой дрожью, так подействовал на нее случай у пекарни, и вполне могла переложить в кушанье имбиря или куркумы.
Рашид погрузил ложку в золотистую чечевицу. Мариам затаила дыхание.
Что, если ему не понравится и он со злостью оттолкнет тарелку?
— Горячо, — пролепетала она. — Осторожнее.
Рашид вытянул губы трубочкой и подул на ложку, потом с опаской попробовал.
— Вкусно. Немного недосолено, ну да ничего. Просто отлично.
Мариам захлестнула волна самодовольной гордости. У нее получилось вкусно. Просто отлично, сказал он. Мариам сама удивилась, какую радость доставила ей похвала. На душе сразу стало легче.
— Завтра пятница, — сказал Рашид. — Могу показать тебе город. Что скажешь?
— Ты про Кабул?
— Нет. Про Калькутту.
Мариам недоуменно заморгала.
— Шучу. Конечно, про Кабул. Про что же еще? — Он взял в руки сверток. — Но сперва мне надо поговорить с тобой.
И Рашид достал небесно-голубую бурку.
— У меня есть заказчики, мужчины. Они заходят ко мне в лавку вместе с женами. Их женщины ходят с открытыми лицами, говорят со мной, глядят мне в глаза без капли стыда. У них намазаны губы и подведены глаза, они носят юбки выше колен. Порой приходится снимать с них мерку, и они спокойно позволяют мне касаться своих ног. А мужья — ничего, стоят рядом и смотрят, как посторонний мужчина гладит жену по голым ногам. Думают, они очень современные, очень образованные и умные, и не видят, как своим поведением выставляют на поругание свои нанг и намус — честь и гордость.
Рашид осуждающе покачал головой.
— Обычно это люди из богатых районов Кабула. Мы завтра с тобой там будем, сама увидишь. Но такие слюнтяи живут и по соседству с нами. На нашей улице. Жена учителя Хакима Фариба шляется по городу в одном платке на голове. Противно видеть, честное слово, как жены ни во что не ставят своих мужей.
Он сурово посмотрел на Мариам.
— Но я — не из той породы. У меня на родине один косой взгляд, одно неправильное слово — и кровь пролилась. В местах, откуда я родом, смотреть на лицо женщины вправе только муж. Помни об этом. Ты поняла?
Мариам кивнула и взяла из рук у мужа бурку.
Вся радость, что он похвалил ее стряпню, куда-то улетучилась. Сделалось зябко. Воля мужчины представилась ей чем-то каменным, непоколебимым, вот словно горный хребет Сафедкох, заслоняющий полнеба.
— Значит, с этим все ясно. А теперь положи-ка мне добавки.
11
Мариам надевала бурку впервые в жизни. Хорошо, что ей помогал Рашид. Головной убор оказался тяжелым и тесным, и было ужасно непривычно смотреть на мир через сетку. Мариам попробовала пройтись в новом наряде по комнате. Оказалось, она все время наступает на длинный подол и спотыкается, а накидка лезет в рот.
— Ничего, привыкнешь со временем, — успокоил муж. — Еще успеешь полюбить этот наряд.
До парка Шаринау (так назвал это место Рашид) они добрались на автобусе. Дети качались на качелях, перебрасывали мячик через старенькую сетку, натянутую между деревьями, запускали воздушных змеев. Мариам мелко семенила рядом с мужем, то и дело спотыкаясь. Обедать они отправились в кебабную, расположенную рядом с мечетью Хаджи Якуба. Пол в заведении был липкий, пахло дымом и сырым мясом, громко играла музыка. Худенькие мальчишки-повара ловко вертели шампуры одной рукой и били мух с комарами другой. Мариам поначалу показалось странным сидеть в комнате, битком набитой чужими, незнакомыми людьми. А чтобы положить кусок в рот, приходилось приподнимать край накидки, что тоже было непривычно. Робость, как тогда, у пекарни, время от времени шевелилась где-то внутри, но рядом был Рашид, и вскоре музыка, дым и даже толпа уже не раздражали. А в бурке и в самом деле было удобно: она укрывала тебя от посторонних любопытных глаз — ты все видишь, а тебя не видно. И никто уже с ходу не определит наметанным взглядом, какие у тебя в душе скрыты позорные тайны.
Когда они гуляли по улицам, Рашид называл жене все мало-мальски известные здания, попадавшиеся им на пути. Вот это — американское посольство, а это — министерство иностранных дел. Марки автомобилей он тоже называл. Это — «Волга», выпускается в Советском Союзе. «Шевроле» производится в США. «Опель» — немецкая машина.
— Какой автомобиль тебе больше понравился? — спросил он.
Помедлив, Мариам указала на «Волгу». Рашид засмеялся.
Конечно, Кабул оказался не то что Герат, точнее, тот кусок Герата, который Мариам успела увидеть. Деревьев здесь было меньше, как и повозок, запряженных лошадьми, зато автомобилей — больше. Здания были выше, на перекрестках стояли светофоры, а улицы были по большей части замощены. И говор казался странным. «Джан» вместо «джо» (дорогой, дорогая), «хамшира» вместо «хемшири» (сестра).
Рашид купил у уличного торговца мороженое. Ничего вкуснее Мариам в жизни не ела и в мгновение ока уплела весь рожок — от тертых фисташек, которыми лакомство было присыпано сверху, до рисовых шариков, выстилающих дно.
Они шагали по Коче-Морга, Куриной улице, узкому, запруженному торговцами и покупателями проезду. По словам Рашида, это была чуть ли не самая богатая часть Кабула.
— Здесь живут иностранные дипломаты, состоятельные купцы, члены королевской семьи. Не нам с тобой чета.
— А где же куры? — спросила Мариам.
