Урсула Ле Гуин - Далеко-далеко отовсюду
— Весь мир — то же самое, что и школа, только масштабом покрупнее.
— Нет. Неправда. — Она упрямо сжала губы и очень тихо наигрывала на рояле очень противные аккорды. — Школа — это мирок, в котором ты еще ничего не решаешь. Весь остальной мир — это мир, где ты должен решать. Ведь ты же не намерен никогда не принимать решений, подлаживаться ко всем, нет ведь?
— Но пойми, мне надоело идти против всех, быть чужаком. Это заведет в тупик. А будь я такой, как все…
Она прогрохотала по клавиатуре: БР-Р-А-Н-Г!
— Другие поступают как все другие, и все они ладят друг с другом и не действуют в одиночку, — продолжал я. — Человек — животное общественное. Так какого еще черта мне надо?
— У тебя же из этого ничего не получается.
— Так что мне делать? Возвращаться в свой Торн и, как психованному термиту, остаток своей жизни посвятить писанию идиотского хлама, который никто никогда не будет читать?
— Нет, ты пойдешь в МИТ и покажешь им, на что ты способен!
— Это слишком дорогое удовольствие.
БР-Р-Р-А-А-НН-Г!
— Ему дали три тысячи долларов, и он еще хнычет! — воскликнула она.
— Но первые четыре курса там будут стоить шестнадцать, а то и все двадцать тысяч долларов!
— Займи. Продай, наконец, свою глупую машину!
— Я ее уже разбил, — заявил я и засмеялся.
— Разбил? Машину? В дорожной катастрофе?
— Вдребезги, — сказал я, как сумасшедший покатываясь со смеху. Она тоже захохотала. Не пойму, что нас так развеселило. Неожиданно все случившееся стало выглядеть ужасно забавным. Все было до сих пор таким несуразным, все, включая меня самого, а тут я вдруг будто выскочил из этой несуразности и оглянулся назад, посмотрел на все как бы со стороны.
— Отец получил всю страховую сумму, полностью, — сказал я. — Сразу.
— Так все в порядке.
— Что «в порядке»?
— На первый год тебе хватит. А о следующем побеспокоишься в следующем году.
— Каждый вечер гориллы строят себе новые гнезда, — сказал я. — Они спят в этих гнездах высоко на деревьях. Строят свои гнезда они наспех, кое-как. Им приходится строить новые гнезда каждый вечер, потому что они без конца в них прыгают, а, кроме того, оставляют в гнездах банановую кожуру и всякую вонючую гадость. Для приматов существует, по-видимому, правило — никогда не оставаться в покое и постоянно строить гнезда — по одному в вечер, пока не научатся делать это как следует. Или, по меньшей мере, не научатся выбрасывать из гнезд банановую кожуру.
Натали все сидела за роялем и вот уже секунд шесть играла «Революционный этюд» Шопена, который она разучивала в декабре.
— Хотела бы я понять… — сказала она.
Я поднялся с пола, сел рядом с ней у рояля на табурет и обеими руками исполнил какой-то сумбур.
— Вот видишь, я не понимаю, как надо играть на рояле. Но когда играешь ты, я слышу музыку.
Она посмотрела на меня, я — на нее, и мы поцеловались в губы. Но скромно: максимум шесть секунд.
Конечно, можно было бы рассказать еще очень многое, но, пожалуй, это все, что я хотел рассказать. В «многое» входит то, что произошло — и продолжает происходить — потом горилла каждый вечер строит новое гнездо.
На следующий день я вытащил из ящика стола то самое извещение и показал родителям, добавив, что страховую сумму за машину я внесу за первый курс в Массачусетском технологическом институте. Мать расстроилась, даже разгневалась, будто я сыграл с ней подлую шутку. Не знаю, как бы я с нею справился вообще, если б отец не принял мою сторону. Мы всегда забываем неписаное правило: ты думаешь, что знаешь, чего тебе ждать, а на самом деле ничего ты не знаешь, и все выходит не так, как ты полагал, а как раз наоборот. Отец заявил, что, если я буду работать в летние каникулы и получать стипендию, остальные расходы он берет на себя. Мать увидела во всем этом сплошное предательство и отказалась по доброй воле принять наши планы. Но ей пришлось принять их, потому что, хотя она и держала в своих руках весь дом, право решать она уже давно признала за мужчиной, тем самым лишив себя возможности принимать решения, кроме, правда, тех случаев, когда решения не принимаются, а подворачиваются — что, кстати, она всегда предпочитала. И поскольку у нее не было даже права выбора, ей оставалось одно: обидеться. Если бы не поддержка отца, мне было бы безумно тяжело такой ценой отстоять свое решение. А так, хотя и больно было, но терпимо. К тому же мама — слишком добрый по натуре человек, чтобы дуться на нас неделями. Уже в середине мая она стала забывать о своей обиде. А еще недельки через две купила мне несколько очень изысканных галстуков в полоску, потому что была убеждена, что классовую принадлежность Студента Восточного Колледжа определяет качество его галстука.
Я стал снова добросовестно заниматься в школе и окончил семестр впервые за все время круглым отличником. Если уж решил стать умником, засучи рукава. В то лето я стажировался как техник-лаборант в «Байко Индастрис».
В мае и июне мы с Натали виделись по нескольку раз в неделю. Порою возникали трудности, потому что не удавалось удерживаться в пределах шестисекундного максимума. Как говорила Натали, ни один из нас не умел легко смотреть на жизнь. Бывали у нас и ссоры: оба мы были взвинчены, и свое раздражение вымещали друг на друге. Но продолжались эти ссоры от силы минут пять, не больше, потому что для нас обоих было совершенно очевидно, что пока ни о каком законном союзе речи быть не может, а секс вне закона — это нехорошо. Так что нам оставалось одно — ничего не менять и быть вместе. И это был самый лучший для нас выход.
В конце июня Натали уезжала в Тенглвуд. Она ехала поездом. Я провожал ее, а так как ее провожали и ее родители, я был не в своей тарелке. Но я чувствовал, что право за мной, несмотря на то, что мистер Филд был приветлив со мной настолько же, насколько может быть приветлив тарантул. Я вроде бы околачивался там, на платформе, так, без всякого дела. Миссис Филд иногда отклонялась немного в сторонку, чтобы я хотя бы частично мог войти в состав провожающих и видеть Натали. В руках у Натали были футляры со скрипкой и альтом, а за спиной еще и рюкзак, так что повернуться ей было не так-то просто. Уже стоя на ступеньках своего вагона, она поцеловала мать и отца. Меня она не поцеловала. Она посмотрела на меня, сказала:
— Увидимся на Востоке, Оуэн, через год, в сентябре.
— Или в любой момент на Торне, — сказал я.
Когда поезд тронулся, она махала нам со своего места за грязным оконным стеклом. Я не вел себя как обезьяна. Я стоял и изо всех сил старался вести себя как человек.
Заметки
17
«Хонда» — марка очень мощного мотоцикла.
18
Тинэйджер (teenager) — подросток от 13 до 18 лет (числительные от 13 до 19 образуются в английском языке с помощью суффикса «teen»).
19
Китс (Keats) Джон (1775–1821) — английский поэт-романтик, Шелли (Shelley) Перси Биш (1794–1822) — английский поэт. «Освобожденный Прометей» — революционно-лирическая драма, посвященная теме борьбы за свободу против деспотизма.
20
Тут игра слов: Оуэн немного искажает фамилию учителя: переделывает итальянскую фамилию «Sennoty» в «Snoty» — наглый, бесстыдный.
21
Кентавры — в древнегреческой мифологии лесные и горные демоны, полулюди-полукони. Мудрейший из кентавров Хирон был учителем Эскулапа, известного врача древности, открыл ему лекарственные свойства растений, одно из которых в честь Хирона было названо «кентавр», что и обыгрывает в своей шутке Оуэн. (Примеч. пер.).
22
В сокращении на английском языке оба института пишутся и произносятся одинаково «MIT» «Mental Institute of Texas» и «Massachusetts Institute of Technology». (Примеч. пер.).
23
Орф Карл (род. 1895) немецкий композитор, педагог и драматург. Разработал систему музыкального воспитания, основанную на коллективном музицировании детей.
24
Айвс (Aves) Чарльз Эдуард (1874–1954), американский композитор.
25
Бронте — Шарлотта, Эмилия, Анна — сестры, известные английские писательницы, прожившие очень короткую жизнь. Шарлотта (1816–1855) известна как автор романов «Джейн Эйр» и «Шелли». Эмилия (1818–1848), ее псевдоним Эллис Белл, была поэтессой, у нас известен ее роман «Грозовой перевал». Анна (1820–1849) — поэтесса, автор романов, У нас не переводилась.
26
День рождения Джорджа Вашингтона — 22 февраля — национальный праздник в США в честь первого президента Дж. Вашингтона (1732–1799).
27
Индепенденты (independents) — приверженцы религиозно-церковного течения, не признающие единой церковной власти.
