Рафаил Гругман - Боря, выйди с моря
— Шелла…
— Извини, я устала и хочу спать. Я иду к Регине.
— Шелла…
— Завтра поговорим. Я хочу спать, — закрывая перед его носом дверь Регининой комнаты, произнесла Шелла, оставив Изю в трауре ночи.
Торо, торо, торо — это бык. Дик и беспощаден, как пантера. Быть он безнаказанным привык. Но его торирует тореро, — справедливо заметил один из свидетелей корриды. Зрелище это не для слабонервных, особенно если тореадор — женщина и быков не одни, а два. Но в любом случае из корриды и вендетты я выбираю первое. Меньше крови…
Не дожидаясь наступления утра, Изя схватил такси и помчался на мамину квартиру.
— Подонок, — заорал он на с трудом проснувшегося Осю и, схватив его за горло, стал душить у вешалки, добавляя ударами ног. — Подонок!
— Что такое?! — выскочила в одной сорочке и коридор Муся. — Немедленно прекратите! — она вцепилась в Изины руки, пытаясь разжать их. — Милиция:
»Сорочка затрещала, за что-то зацепившись, и стала медленно сползать, обнажая полногрудые прелести Осиной жены. Вид их слегка отрезвил тореро, и, отпустив Осю, дав Мусе возможность удержать на себе порванную сорочку, он, обращаясь к ней, возбужденно выпалил:
— Этот подонок спит с моей женой: Она ждет от него ребенка! Только что она сама мне в этом призналась!
— Подожди, — поняв наконец, что произошло, промямлил Ося. — Это недоразумение. Дай я тебе все объясню.
И он сбивчиво рассказал о полученном из Измаила письме, которое пришло вскрытым, о том, что прочел его и для Изиного же блага передал Шелле. Только и всего. Остальное она придумал,…
— Чтоб сегодня же тебя здесь не было, — выслушан его, устало произнес Изя. — Сделай так, чтобы я о тебе больше не слышал. Ты биологическое говно, — и обращаясь к Мусе: — Ключи привези мне на работу, — после чего хлопнул дверью и пошел домой пешком по ночному городу, с дикой головной болью, измученный и разбитый…
Когда он проснулся, в доме уже никого не было. Регина ушла в училище, а Шелла на работу, так и не разбудив его и не оставив никакой записки…
Изя посмотрел па часы. Девятый час… Он позвонил па службу, попросил, чтобы из шести отгулов, положенных ему за работу на строительстве Григорьевского порта, вычли один, и… остался в постели.
Он чувствовал себя виноватым. Хоть и не доверяя на сто процентов Осе и утешая себя тем, что Шелла солгала, он понимал, что она уже имеет право па все. Отпираться бессмысленно.
***
У Шеллы новые неприятности. Всю дорогу по пути на работу она возбужденно представляла, как соберет сегодня вечером чемодан и с треском выставит Изю за дверь. Но только села за стол, не успев даже глянуть на себя в зеркало, как позвонил телефон, и мама после первых же слов: "Я звонила тебе весь вечер! Где ты была?! " — не дав ей раскрыть для объяснения рот, выпалнла: "У нас большое горе. Регина встречается с русским мальчиком ".
Шелла онемела, а Слава Львовна обстоятельно рассказала, как вчера днем она встретила Регину с каким-то долговязым оболтусом на углу Ленина и Дерибасовской. Она, конечно, потащила Регину домой покушать и по дороге полюбопытствовала: «Что это за мальчик?» Регина призналась, что несколько месяцев уже с ним встречается и собирается замуж.
— Ну, а дальше — это не телефонный разговор. Приезжай после работы ко мне, я тебе все расскажу, — закончила она, что со времен телефонизации Одессы означало: еще есть что сказать, но враг не дремлет.
Изино выселение пришлось на день отложить — есть дела поважнее. В течение дня он дважды пытался говорить с ней по телефону, но как только она слышала его голос, тут же бросала трубку: пусть мучается.
Позвонила Муся. Поинтересовалась, что произошло у них с Изей, и рассказала о ночном скандале. Шелла извинилась за ложь, сказав при этом, что была недалека от истины, и осталась удовлетворена содеянным: оба кретина получили по заслугам.
Когда она приехала к маме, ужин был на столе.
Пока Шелла ела, Слава Львовна в подробностях передала свой разговор с Региной. Вначале она просто сказала, что нам русский зять не нужен, но довод этот Регину не убедил. Тогда она попыталась напомнить, что со временем они все равно уедут, а русский муж, мало того, что не захочет ехать в Израиль, он и Регину не выпустит. Особенно, если появятся дети. И тогда она будет куковать здесь до скончания века. И кусать себе локти, что не послушалась.
Довод был убедительный, но Регина и его не приняла во внимание, ответив: ''Бабушка, мы еще никуда не едем. Хаим выйди из машины".
Дело принимало нешуточный оборот, и Слава Львовна принялась теперь атаковать дочь.
— Ты должна с ней серьезно поговорить. В этом возрасте они все безголовые. Не дай Бог, как Сима с третьего этажа, начнет с ним жить, забеременеет и останется одна.
— Ну, до этого дело не дойдет, — убежденно возразила Шелла, допивая компот.
— Ты знаешь… — с интонацией, за которую при чтении строчек Маяковского ''ты знаешь, город будет… ты знаешь, саду цвесть…" давали десять лет, ответила Слава Львовна, и им стало ясно: ребенка надо спасать.
— Даже Абрам ей сказал, — продолжила Слава Львовна, — что, может, он и хороший парень, но все равно антисемит. Не он — так его родня. Сколько таких случаев было! В конце концов, даже если ты поругаешься с Изей, то он тебе скажет все что угодно, но «жидовка» ты от него не услышишь.
При упоминании об Изе кровь ударила Шелле в голову, и на глазах ее выступили слезы.
— Мама, не говори мне о нем. Мы разводимся.
Теперь пришла очередь онеметь Славе Львовне. Сдерживая слезы, Шелла кратко рассказала давнишнюю историю с Оксаной и нынешнее ее продолжение.
— Да, еврейский муж тоже бывает хорошим подарком, — грустно подытожила ее исповедь Слава Львовна. — А от Елены Ильиничны, пусть земля ей будет пухом, этого я просто не ожидала.
Чувства, которые Шелла со вчерашнего дня сдерживала в себе, хлынули потоком из ее глаз, встревожив даже прибежавшего из другой комнаты Абрама Семеновича.
— Что такое? Что случилось?
— А… — слегка качнув головой, что означало: ничего страшного, иди, смотри свой футбол, отправила его Слава Львовна. — Мы тут сами разберемся.
— Я что, не могу знать? — упорствовал Абрам Семенович. — Или я уже в этом доме чужой?
— Я тебе потом скажу. Иди смотри свой футбол. А то пропустишь гол.
Шелла немного успокоилась, дав возможность Абраму Семеновичу вернуться к игре, и мать с дочерью продолжили обсуждение обрушившихся на их головы казней египетских.
Изя волновался. Рабочий день давно уже окончился, а Шелла домой так и не приходила. Может, она поехала к Осе? ''Теперь уже лучше не рыпаться и сидеть дома," — размышлял он.
Еще днем он решил во всем ей признаться и покаяться, объяснив, что история с Оксаной им давным-давно забыта, а о ребенке он и сам только недавно узнал, заплатив за это непомерно высокую цену. Он даже готов простить ей роман с Осей, при условии, конечно, что она с ним порвет.
«Раз Муся все знает, так оно и будет», — анализировал он драму вчерашнего дня.
Регина, придя из училища, ни о чем его не спрашивала, удивившись только, почему он не на работе. И Изя удовлетворенно отметил: ей ничего не известно.
Шелла пришла к восьми. Общаться с ним не желала. И заперлась с Региной в ее комнате. Они долго разговаривали. Изя вновь стал волноваться: не о нем ли? Не убеждает ли она Регину согласиться на развод?
Он не выдержал и выскочил с ведром на улицу, к расположенному в ста метрах цветочному базару. Вернулся через двадцать минут с ведром цветов в правой руке и охапкой в левой, позвонил в дверь и попытался вручить их Шелле. Та молча повернулась и ушла к Регине в комнату. Он заполнил цветами все вазы, один букет положив на постель, и молча сел в кресло, терпеливо ожидая окончания Высшего суда.
— Что сегодня за праздник? — весело удивилась Регина, когда они наконец вышли из комнаты. — И почему у тебя на лице траур? Я еще замуж не выхожу.
Последняя фраза его удивила, но наконец Шелла, обращаясь к нему в третьем лице, раскрыла рот:
— Регина встречается с русским мальчиком. Может, отец сумеет ей что-то объяснить. Если таковой еще есть.
На шпильку жены Изя внимания не обратил, мгновенно ухватившись за невидимо протянутую нить.
— Я всецело согласен с мамой, — осторожно начал он. — Конечно, есть много примеров удачных межнациональных браков, но… — он запнулся, — еще больше неудачных. В любой семье бывает всякое. Дело доходит иногда до развода. Потом вновь мирятся и счастливо живут всю жизнь, — он искоса посмотрел на реакцию жены. Та молчала. Довольный хоть тем, что его не перебивают, он продолжал. — Но какой бы ни была ссора, муж-еврей никогда не назовет тебя жидовкой. А это, дорогая моя, не просто оскорбление. На этом слове кровь.
Он встал с кресла и заходил по комнате, стараясь быть убедительным.
— На Ремесленной до воины жила семья. Муж-еврей ушел на фронт, а жена, — он посмотрел на дочь, — она была другой национальности, осталась с. детьми в Одессе. Когда в конце октября румыны издали приказ о создании гетто и пригрозили смертной казнью за укрывательство евреев, эта женщина добровольно сдала своих детей… Вот так…
