Юрий Горюхин - Канцелярский клей Августа Мёбиуса
На полуавтоматическом режиме я добрался до черной двери и желтой кнопки звонка.
— Здравствуй, родная.
— Здравствуй, родной. Ты сегодня тепленький?
— Разве я когда-нибудь был холодный? Мужчина не может быть холодным, холод — это свойство женщин.
Светка сняла мою шинель и предано посмотрела мне в глаза, я тоже хотел взглянуть на нее предано, но в моих глазах все рябило, даже и тогда, когда один из них я зажмуривал. Я поцеловал Светку между бровями, и, приобнявшись, мы пошли на кухню пить чай с обилием мучных изделий, вареньем в вазочках, маслом, сыром, колбасой.
— Что это у тебя на лице, ты подрался что ли?
— Зачем ты задаешь вопросы, будящие неприятные воспоминания?
— Да?
Светка зазывающе улыбнулась, положила свою влажную ладонь на мою руку и спросила:
— Ты сегодня в форме?
Я подавил приступ тошноты и подумал, что абсолютно не в форме, но тут мой взгляд скользнул по гладкой блестящей поверхности кухонного столика — и, пожалуй, я сегодня не так уж плох. Я расстегнул туго натянутую кофточку Светки, из которой выкатились два маленьких футбольных мячика и, сметая печеньки и бублики, жестом пригласил ее на ложе.
— Ну, ты что с ума сошел? Иди в спальню, я сейчас приду.
И я, покачиваясь, пошел темным коридором в спальню. Коридор был длинный и страшный, он был похож на туннель, а может быть, это и был туннель. Тревожное чувство опасности заставило задрожать мои мускулистые ноги. Из спальни выглянули мужики в лохматых шубах, ухмыльнулись и поманили меня пальцем, сзади кто-то закрылся в ванной и пустил воду.
Как бы они меня не утопили — заставят глотать горячую воду, пока не захлебнешься! Надо бежать и спрятаться на кухню! Там много ножей и вилок, можно забаррикадироваться столиком и табуретками, и пусть попробуют до меня добраться — я так просто не дамся! Но как потушить свет, чтобы меня не было видно?! Надо разбить плафон! Ага, разорались! Ничего, я вас не боюсь! Дверь ломают — надо им крикнуть что-нибудь.
— Я вас сам всех убью!
А может быть выбраться через окно?
Ко мне в больницу приехали сердобольные тети и дяди, троюродные братья и сестры и прочие мелкие родственники, они укоряли меня взглядами и говорили о вреде и безнравственности моего отношения к жизни, через час я подозвал красноносого санитара и задал ему вопрос:
— Что это за рожи здесь собрались?
Больше ко мне никто не приезжал. Но и меня недолго держали в липкой скуке под храпы братьев-алкоголиков. Врач молча выписал мне справку о том, что я с такого-то по такое-то находился в токсикологической реанимации, пощупал языком немного набухшую губу и сказал, чтобы я проваливал на все четыре стороны.
Я вышел на крыльцо, пощурился на холодное солнце и пустил самолетик, ловко сделанный из справки — уроки беззаботного детства редко выветриваются с годами.
— Что же мне теперь делать, Барбос? — спросил я, шаря в пустых карманах, равнодушно лежащего пса. Барбос зевнул. Что ж, пожалуй, он прав, надо идти домой. Я поднял воротник шинели и, жестко ставя ногу, прошагал пять остановок, плодотворно думая по ходу: может ли человек совсем не думать.
Дома было тихо и спокойно. Сосед Георгий спал в своей комнате. Я на цыпочках подошел к его двери и послушал, как он похрапывает. Соблазненный руладами, я, не раздеваясь, упал на диван и закрыл глаза и не открывал их до тех пор, пока сосед не подергал меня за плечо:
— Колька, ты живой или мертвый?
Я приподнялся и сел, поджав ноги.
— Вопрос некорректный.
— Тебя тут спрашивали, а ты пропал — я не знал, что ответить, потом твоя тетя сказала, что ты в больнице. Ну, как — выздоровел?
— Нет, это неизлечимо. А кто меня спрашивал, Светка, что ли?
— Да. Сказала, чтобы больше не приходил в таком состоянии, а то ей перед соседями неудобно.
Я дернул левой щекой.
— И еще кто-то спрашивал — я не помню.
— Ну ладно, давай водки выпьем!
— Ты же знаешь, я не пью крепкие напитки.
— Знаю, поэтому и предлагаю.
— А-а, — шутишь.
Хороший человек Георгий, душевный.
— Ладно, Георгий, иди к себе, мне надо побыть одному.
И я стал быть один.
Хорошо смотреть в белый потолок, особенно, если на нем появились незнакомые трещинки и ямки, интересна и пыльная люстра… Можно повернуться на живот и разглядывать полоску мира между старых штор, похоже облачность переменная, хотя… Я встал с дивана, три раза, тяжело сопя, поднял легкую гирю и захотел есть.
Решив больше не быть одному, я постучал к Георгию и предложил в складчину чего-нибудь приготовить, а потом все это съесть. Георгий подумал и по-добрососедски согласился, вложив в общий котел буханку хлеба, масло, сыр, яйца, жареную картошку, с моей стороны была стеснительно поставлена бутылка пива с белыми хлопьями долговременного осадка.
— Я пиво не буду.
— Обижаешь.
— Коля, у меня потом будет живот болеть.
— Ну и что, у меня, думаешь, не будет?
— Хорошо, только чуть-чуть.
Омерзительность пива превысила все мои ожидания. Георгий налег на картошку, а меня замутило и совсем пропал аппетит. Я взял в руки бутылку и собрался вылить мутную жидкость в раковину, но вдруг раздался звонок, Георгий впустил своего товарища, и мне ничего не оставалось, как предложить гостю допить напиток богов.
— Я не пью, а с вами тем более.
Какой обидчивый…
— Что ж, весьма ценю вашу принципиальность, а пиво чудненькое.
Струя с бульканьем и обильной желтой пеной вырывалась из узкого горлышка, тут же скрываясь в черноте канализационного отверстия.
Товарищ Георгия покраснел от возмущения, и они ушли ожесточено передвигать шашки, а я вяло пожевал соседские продукты, заглядывая в местную газетку.
В газетке были скучные объявления об обмене больших квартир на множество маленьких, а также и, наоборот, соединение маленьких в большие, в чем виделся глубокий смысл жизненных циклов. Были и веселые объявления о потерянных кошельках, за которые, если их вернуть, можно получить вознаграждение. И особняком стояло зазывающее объявление фирмы моего старшего брата, где всем желающим, владеющим английским и менеджментом, морально устойчивым и физически здоровым предлагалось принять участие в конкурсе на единственную вакансию для работы в далеком городе Нью-Йорке. И мне очень захотелось поработать в Нью-Йорке, мне так этого захотелось, что я тут же собрался и пошел к брату писать заявление на участие в конкурсе.
— Здравствуй.
— Ты тоже здравствуй.
— Как поживаешь?
— Ничего, а ты?
— Я-то нормально, а вот о тебе слышал, что ты ведешь себя непотребно: напиваешься до чертиков, дерешься со всеми, даже врача ударил. Зачем ты оскорбил родственников по папиной линии? Бросай свои пьяные выходки!
— Это наглые инсинуации. Но у меня к тебе дело.
Брат налил мне крепкого чаю, себе налил кофе без кофеина.
— Рассказывай, что стряслось.
— Возьми меня в Америку.
Брат немного отпил из своей кружки и задумчиво посмотрел на свои ногти.
— Куда?!
— В город контрастов.
— Что ты там будешь делать?!
— Говорить по-английски и менеджменить.
Брат что-то задумчиво пожевал, возможно, мои слова.
— Дело не в том, что ты ни черта не умеешь и не знаешь, ты там вляпаешься в историю, и я в жизни не отмоюсь!
Я съел пряник.
— Да перестань, я же никого там не знаю, мне не к кому пойти, я буду тихо сидеть и корпеть над твоими бумажками, мне ли тебе рассказывать, какой я стеснительный в незнакомом обществе.
— Не все от меня зависит — у нас СП и последнее слово за ними — работать им придется с человеком, поэтому я все равно тебе не смогу помочь, так что… — брат развел руками.
Брат заерзал и по тому, как он торжественно привстал, я понял, что меня ждет пара утешительных рюмочек «Наполеона». Но именно в это время надо было неожиданно появиться толстой рыжей тетке и хлыстообразному молодому человеку в очках, чтобы отнять у меня даже это небольшое удовольствие. Я уже собрался хмуро откланяться, приподнимая руку для прощального помахивания, только брат Дмитрий опередил меня, представив новоприбывшим и шепнув, что эта тетка и есть штатовский партнер, и чтобы я немного обождал для приличия, а то этих баб не разберешь — вдруг обидится.
Мы прошли в зал, сели в мягкие кресла и стали перебрасываться фразами, прихлебывая кофе и макая губы в коричневые лужицы на дне плоских рюмок. Вдруг, ох уж это вдруг, зазвонил телефон, и брату сообщили, что с его другим партнером что-то случилось в гостинице: то ли обокрали, то ли напился, то ли не додал проституткам, то ли просто не доволен нашей действительностью. Брат заметался и проникновенно попросил меня развлечь, пока он не вернется, мисс Вуд, но, конечно, без фортелей. Я кивнул — отчего не помочь брату, и брат вместе с Хлыстом бросились на место происшествия.
