Эмилиян Станев - Волчьи ночи
Внезапно один из стражей громко закричал. Он заметил тень выдры, бесшумно плывущей к островку. Испуганно гогоча, птицы взмыли в воздух. Один гусь замешкался, и скоро все услышали его предсмертный крик.
Стая все же снова попыталась сесть, но жирные мышеловы, спавшие среди ив, вспугнули их и заставили подняться еще выше. Вожаки повели стаю к горам.
Несколько раз гуси пробовали преодолеть вершины, но в страшном темном море тумана сбивались с пути, и многие навсегда разлучились со стаей. Остальные возвращались назад, заново строились, набирали высоту и опять летели на юг.
Но вот наступило утро — серое, безнадежное и студеное, — свет, казалось, шел не с неба, а прямо от снега.
Утро застало стаю на земле, возле маленькой горной речушки, недалеко от колеса для поливки, огромные деревянные лопасти которого напоминали о людях и заставляли быть настороже. Стая наполовину уменьшилась. На груди гусей висели льдышки, усталые крылья поникли. Большинство лежало в снегу и спало.
Над ними зловещими спутниками вились болотные ястребы, терпеливо поджидали добычу крупные белые мышеловы, которых они подняли с ветвей ивняка.
Целый день гуси летели вниз и вверх по реке. Белая равнина таила в себе много опасностей. Гуси видели телега и людей, которые снова обозначили заметенные снегом дороги, паутиной сходившиеся к городу, видели заснеженные села, откуда их окликали домашние гуси, словно приглашая спуститься к людям, в теплые дворы.
Иногда с земли гремел выстрел, и что-то со свистом рассекало густой холодный воздух. Напуганные птицы бросались врассыпную, а потом поднимались еще выше над негостеприимной землей. Время от времени один из гусей отрывался от искривившейся вереницы, и стая видела, как он, бессильно упав посреди поля, зовет товарищей отчаянным криком.
Только к вечеру вожаки открыли большое незамерзшее болото, где изголодавшиеся и изнемогающие от усталости птицы нашли настоящее убежище. Там они застали много своих сородичей, а также трех лебедей, которых встретили ночью.
С радостным гоготаньем стая села на болото, встреченная громкими криками своих товарищей. Здесь, в безопасности, гуси целую ночь набивали пустые зобы, ныряя и весело хлопая крыльями.
Наутро погода прояснилась. Небо стало выше, тучи разошлись, горизонт на востоке загорелся и окрасил воду болота легким багрянцем. С радостными криками гуси готовились в далекий путь за синие горы, где их ждали теплые берега Эгейского моря и устья больших, полноводных, никогда не замерзающих рек.
Вот вперед вылетел старый вожак и ударил своими широкими крыльями звенящий от мороза воздух. За ним легко поднялся еще один, потом другой, третий, четвертый. Образовались две наклонные стороны клина — казалось, они выходили прямо из алых вод болота. Гуси ритмично взмахивали крыльями, вытянув вперед шеи. Стройно и бодро полетела стая над молочно-белой равниной.
Громадным сугробом лежала внизу равнина, затянутая дымкой. Синеватые пропасти дымились. Их студеное дыхание затягивало птиц. Но они смотрели вперед, в синюю лазурь горизонта, где уже чуть виднелась спокойная и теплая ширь моря.
Тяжелая жизнь
© Перевод О. Кутасовой
Пока лист не облетел, лиса жила в молодой роще, близ обросшей мохом и плющом скалы. Там была ее нора, сырая и грязная, с множеством входов и выходов. Но когда роща оголилась и землю устлали листья, лиса спустилась в овраг, нашла старую барсучью нору и переселилась в нее.
Лиса была совсем молодая, еще неопытная, но в ее желтых, как янтарь, глазах ярко пылал веселый и игривый огонь жизни, а под выпуклым лбом пряталась незаурядная смекалка и притворство. Когда она шла своей по-кошачьи бесшумной походкой, волоча за собой пушистый, похожий на кудель хвост, ее тонкое, длинное тело извивалось со змеиной и лукавой грацией. Следы ее выписывали замысловатые кривые по опушкам леса, где каждую ночь она мышковала.
Снега она никогда не видела и, когда низкое небо заметили снежные мухи, а лес побелел и покрылся изморозью, от удивления затявкала. Ее поразила глухая тишина, в которой каждый лесной звук отдавался четко и громка Белизна все открыла и сделала видимым, заснувший лес смолк, будто все живые существа из него исчезли.
Лиса забралась в свою теплую нору, свернулась калачиком, прикрыла голову хвостом и заснула. Так она провела день, а к вечеру вышла на охоту.
Однако на этот раз ничего не поймала. Снег продолжал падать. Из-за него она плохо видела. Кроме того, под лапами он скрипел, привычки же ходить по снегу у нее не было. Сырость раздражала, тихий, едва уловимый шепот, наполнявший воздух, и падавшая с веток снежная крупа мешали слышать.
Возле одного большого камня она подняла зайца, но догнать не сумела, потому что снег сразу замел его след. В другом месте наткнулась на спящего в кустах дрозда. Подкралась, но прыгнула неудачно. Черная птица вылетела из кустов с истошным писком. Спящая неподалеку сойка вскинулась и заверещала.
Тогда лиса снова спустилась в овраг, нашла засыпанную снегом дикую яблоню, порылась под ней и поела гнилых терпких паданцев. Затем встряхнула своей золотистой шкурой и юркнула в нору.
Когда она проснулась, снег перестал падать. Смеркалось. В воздухе пахло холодом. Склоненные ветки деревьев образовали снежные туннели. Лес казался новым и незнакомым. Изощренный слух лисы поймал далекие человеческие голоса.
Она хотела выйти на тропу, по которой всегда ходила на охоту, но увязла в глубоком снегу. Инстинкт заставил ее изменить путь, и она потрусила вверх через лес, где снега было меньше всего. Время от времени она замирала и прислушивалась. Затем снова тянулся ее нескончаемый нарыск — след за следом, будто бусины на четках.
Лису разбирал голод, и, перевалив через холм, она устремилась к полянам, где надеялась чем-нибудь поживиться. Но поляны оказались пустыми и словно бы стали меньше. Не слышно было мышиного писка, не видно было никаких следов. Будто убоявшись снега, зверье не отваживалось покидать свои убежища.
Вдруг раздался тихий жалобный гогот. Под низким потемневшим небом смутно обозначилась клинообразная вереница диких гусей. Спустя мгновенье птицы перелетели через холм и, точно тени, исчезли на равнине.
Лиса села, как бы раздумывая, идти ли за ними. На равнине она никогда не была. Ее пугал собачий брех, каждый вечер долетавший из деревни, пугали красные огоньки домов, синий дым из труб и человеческие голоса. Однако голод не тетка, и она решила спуститься к реке. Там всегда можно было найти поживу.
Вступив в ивняк у омута, она остановилась и наставила уши. На темной смолистой воде сидели, сбившись в кучку, дикие утки. Они замерли посреди омута, словно черные шарики на темной, чуть поблескивающей реке.
Изредка одна из уток, покачивая головой, темной тенью отплывала в сторону и тут же медленно и лениво возвращалась на свое место.
Лиса каталась по снегу, притворяясь, что не видит их и не хочет о них ничего знать. Потом ушла с деловым видом собаки, но, зайдя за ивняк, вернулась. Поняв, что все ее уловки ни к чему не приводят, она потеряла терпение и прыгнула на ближайшую утку. Та взлетела, и вслед за ней с испуганным кряканьем снялась вся стая.
Лиса выбралась из воды и отряхнулась. Потом обтерлась о снег и, чтобы согреться, затрусила вверх по реке. Незаметно она добежала до деревни, села и стала принюхиваться.
В ложбине, среди засыпанных снегом фруктовых деревьев, чернели плетни дворов. Из труб спящих домов поднимались султаны дыма, стройные, как тополя. Кругом ни одного огонька. Было так тихо, точно деревня от века спала под этим тяжелым хмурым небом. Лишь вода в реке плескалась о берег и тускло поблескивала в темноте.
Но вот раздался крик диких гусей, и из деревни им отозвались их домашние родичи. Какой-то петух забил крыльями и прокукарекал. За ним другой, третий…
Ночь, казалось, кишела добычей. С неба слышался свист сотен крыльев. Крестообразные тени диких гусей пронеслись над деревней. Скоро их тихий гогот растаял, удаляясь к окутанным туманом горам.
Лиса забеспокоилась. То пускалась в побежку, то замирала. И наконец решительно направилась к деревне. Тенью прошмыгнула под мостками, выскочила на берег и оказалась на деревенской улице.
Снег здесь был утоптан ногами людей и скотины. Отовсюду неслись запахи дыма и навоза. Из одного двора слышалось тяжелое сопение свиньи. С хрюканьем и хрустом она перемалывала корм. Лиса сунулась под стреху. Из низкого оконца, задернутого изнутри белой занавеской, повеяло теплом. Лиса услышала храп спящих людей. Он напомнил ей рычание собак, и она в испуге отпрянула. Петушиный крик сводил ее с ума. Совсем близко она слышала гортанные звуки, похожие на зевок, которым петухи завершали свой крик.
Пройдя улицу, лиса вернулась по берегу реки и очутилась на околице. Тут путь ей преградил колючий плетень, в котором была дыра. Собачьи следы вели внутрь двора.
