Евгения Доброва - Персоны нон грата и грата
— Старшим грубит.
— Это манера поведения. Вы мне случаи рассказывайте, пожалуйста.
— Вчера пришла вся по уши в мазуте.
— Я в лужу с велика упала. Там камень был на дороге.
— Ясно. Еще.
— Она не купила собаку, — заверещала я. — Обещала и не купила.
— Мы живем на съемной квартире. Только собаки еще не хватало! — начала оправдываться мама.
— Но ты обещала!
— Ты прекрасно понимаешь, что мы не можем сейчас заводить собаку. Папа тоже хочет спаниеля, и тоже терпит. Вот переедем на новую квартиру и возьмем у тети Гали щенка.
— Никогда не обещайте детям того, чего, возможно, не сделаете в ближайшее время, — сказал дядька. — То, что для нас «не успеешь оглянуться», для них целая вечность. Вспомните себя в детстве. Неужели не помните?
— Да помню я… — отозвалась мама.
Мы разговаривали еще долго. Целый час, а может быть, и все два.
— Не вижу патологий, — заключил наконец психиатр. — Рефлексы в порядке, а аутоагрессия реактивная. Сегодня же купите ей цветных карандашей.
— Да есть карандаши, мы просто прячем.
— Что спрятали, про то забудьте, пусть там и лежат. А ей, пожалуйста, купите новых. Хороших. Да. Это очень важно. И по возможности отправьте ребенка на десять дней развеяться — к бабушке, в санаторий, на турбазу… Сейчас я вам освобождение в школу выпишу. Вот, возьмите. Если что, зайдете ко мне через месяц.
— Спасибо.
— Чуть не забыл. Марь Иванна! — крикнул врач в сторону смежной комнатушки. — Мне тут цветы подарили. Найдется у нас что-нибудь под вазу?
Тут он посмотрел на меня и улыбнулся. Хотел было нажать на столе кнопку «войдите», но передумал.
— Вы не могли бы на минутку выйти? — попросил он маму, а когда она скрылась за дверью, наклонился ко мне и тихо сказал:
— Хорош мамку пугать. Поняла? А то крестиком вышивать придется. Ну, беги, Софья Перовская.
На обратном пути, когда мы шли мимо байпасов, я подбежала к проталине и сорвала еще одну мать-и-мачеху. Смешно отставив руку в сторону, мама обходила по кромке весеннюю грязь. Я догнала ее, вложила в ладонь стебелек.
— Ты прости меня за собаку, — сказала она.
КОГДА Я БЫЛ ДЕВОЧКОЙ
Кроме Лёсика Снегирева во дворе никого больше не было. С помощью куска фанеры и палки он рихтовал зубцы на башне снежной крепости. Бастион начали строить только вчера, так что работы еще было навалом. Увидев меня, Лёсик махнул рукой, подзывая, и крикнул:
— Дашь завтра контрольную списать? А я тебе тайну за это скажу.
— Какую еще тайну? — Лёсик был большим выдумщиком, и его басням я не очень доверяла.
— Ну… один секрет. Никому только не говори. Дай слово, что не скажешь.
— Слишком много условий, — сказала я строго, но потом все-таки снизошла: — Ладно, выкладывай.
— Ну, значит…
Лёсик замолк и стал сосредоточенно колупать палкой снег.
— Чего молчишь, говори.
— Когда я родился, я сначала был девочкой, — сказал он наконец.
— Так не бывает.
— Бывает, — настаивал Лёсик. — Я же был.
— И писал как девочка? — Посмотрим, как он будет выкручиваться.
— Если по правде, — Лёсик задумался, — я не помню. Я же маленький был совсем.
— С чего ты вообще взял, что был девочкой? Тебе, может, приснилось. Чем докажешь?
— Я был, — вздохнул Лёсик. — Я точно знаю.
— А почему перестал?
— Заболел, наверное, — тихо сказал Лёсик, — а когда поправился, то сразу мальчиком стал.
— И что ты делал, когда был девочкой? — разговор становился все интереснее.
— То же самое… Гулял… играл…
— Во что? — спросила я.
Лёсик наморщил лоб.
— В дочки-матери, — сказал он не очень уверенно.
— С кем?
— Один, — ответил Лёсик. — Сам с собой.
— Хорошо, а как тебя звали?
Лёсик отвел глаза. Было ясно, что он не знает. Он думал.
— Лёся, — нашелся он в конце концов.
— А танцевать ты умел? — я все пыталась его подловить, но пока никак не получалось.
— Я и сейчас умею, — обиделся Лёсик, — я в клуб на бальные танцы хожу.
— Ну и кем лучше быть? — наконец спросила я самое главное.
— Девочкой лучше, — шепотом сказал Лёсик. — Ты только никому не говори. А то это уже второй секрет.
— Лёсик, — сказала я, — хочешь, поиграем, что ты девочка? Я буду звать тебя Лёся. А все будут думать, что это сокращение от Лёсика. Как, знаешь, Шура — Шурик. Хочешь?
— Да ну тебя! — отмахнулся Лёсик.
Но я не унималась. С тех пор, когда мы встречались во дворе, я звала его, как девчонку. «Лёся! — орала я на весь двор. — На тарзанку пойдешь? А на каток?»
Самым поразительным было то, что он ни капли не смущался. Не понимает, что я его подкалываю? Странный он, этот Лёсик. Не как все. Училки в один голос твердят, что он фантазер, витает в облаках и путает правду с неправдой.
Рядом с крепостью мы слепили большого снеговика, а потом решили построить «Летучий голландец». За пару дней днище было готово, оставались мачта и парус.
— Читал такую книжку «Алые паруса»? — спросила я Лёсика. — Помнишь, про что там?
— Про то, как девушка на берегу принца ждет. И вот он наконец приплывает, он капитан, и на корабле у него алые паруса. Мы тоже можем такие сделать. Мне мамка кусок свеклы дала снеговикам щеки красить. Можно и парус заодно.
— У «Летучего голландца» парус должен быть черным, — возразила я. — Это пиратский корабль.
— А пусть будет считаться, что свекла черная, — придумал Лёсик.
Мы долепили корабль, Лёсик достал из кармана завернутую в целлофан половинку свеклы, разломил ее надвое, дал кусочек мне, и мы принялись натирать парус с обеих сторон. Получилось неплохо.
— Может, это все-таки «Алые паруса»? — предположил Лёсик.
— А кто тогда Ассоль? Я? А ты капитан Грей?
— Давай наоборот, так интереснее.
— Да ну!
— Увидишь.
— Хорошо, ты Ассоль, — согласилась я.
Ассоль встретила на берегу своего принца, он спас ее, забрал на корабль, и они поженились. Играть, как они поженились, было интереснее всего. Капитан Грей оторвал от земли Ассоль — благо, Лёсик был такой худосочный, что и в зимнем пальто был легче капитана Грея килограмма на три — и понес на руках в загс, который находился в снежной крепости. Там они расписались палочкой на снегу и пошли собирать шишки к праздничному застолью, это были будто бы бочки рома, а заодно и закуска, но тут на балкон вышла Лёсикова мама и закричала:
— Сына! Домой!
— Завтра отпразднуем, — пообещала Ассоль и, высыпав из карманов шишки на снег, помчалась к подъезду.
МЕРТВЫЕ ГОЛОВЫ
Расскажи мне сказку!» — «…Как волк насрал в коляску!» Отвечая на мои приставанья, папа все время призывал в помощь волков. «Где мама?» — спрашивала я. — «Волки какать на ней уехали», — отвечал папа. А сейчас мне требовалась история на ночь, и не какой-нибудь пересказанный наспех Драгунский, а Очень Страшная История.
— Ну пап!
— Не папкай, видишь, я занят. Спи давай.
— Расскажи что-нибудь…
— Завтра мама тебе расскажет.
— Ну про отрезанную голову…
— Про отрезанную голову я тебе уже десять раз рассказывал.
— Расскажи одиннадцатый.
— Ночью приснится. — Это просто реплика по сценарию. Сплю я хорошо, и папа это знает.
— Ты обещал. Я кол по математике исправила.
— Точно исправила? — переспрашивает папа, сменив гнев на милость.
— С тебя голова.
— Ладно, одолела… Двадцать минут, не больше, — папа плотно притворяет дверь — мама такие истории не любит, брезгует — и присаживается на краешек моей раскладушки.
Сеанс начинается.
Что может быть заманчивее отрезанной головы? У нас это разменная монета: когда папа проигрывает спор или выполняет условие договора, он всегда рассчитывается такой историей. Я знаю их все наизусть.
Первая дедова. В юности дед учился в Пензе в железнодорожном техникуме и по выходным ездил домой — на поезде час от города, станция Симанчино, а оттуда десять километров пешком до деревни. В тот день он возвращался вместе с однокурсником. Чтобы не брать билеты, поехали на крыше товарного состава — так многие делали.
И было у них, железнодорожников, особым шиком встать и постоять на крыше на полном ходу. Поезд трясет, все — кто сидит, кто лежит… страшно… Дед постоял минуту, повыпендривался, сел. Теперь однокурсника очередь. А поезд разогнался, хорошо идет. Парень поднялся, руки в стороны раскинул: ничего не боюсь! Поля, леса проносятся, ветер в лицо… А над путями провод. Как раз ЛЭП проезжали, а какая тогда ЛЭП, вольт 200–300, — короче, провод над путями был. Прямо как лезвием голову срезало! — зловеще заключил папа.
— А дед?
— А что — дед? Кому нужны лишние проблемы? Спрыгнул да пешком пошел. Ивсе остальные врассыпную, чтобы свидетелями не быть. Тогда же не разбирались, сажали всех, мало ли там чего…
