Ольга Эрлер - Я и мои (бывшие) подруги
Так началась моя первая попытка поставить голос.
Она длилась года два-три и закончилась, по моим понятиям, неудачей. Голос хрип и садился после пятнадцати минут пения, а это явный признак того, что я что-то делаю не так.
Сложность обучения пению заключается в том, что технику невозможно объяснить вразумительно. Говорят много и витиевато — небо подними туда, дыхание направь туда, челюсть, язык туда, диафрагму (что это вообще за зверь, и где он обитает?) опусти туда. Но понять все это невозможно.
Похожее чувство бессилия возникало у меня, когда я училась водить машину. Мне трудно совместить в единицу времени и пространства массу разной информации.
Женщины, не обладающие техническими способностями, поймут меня. Вот и с пением так же. Я чувствовала себя идиоткой и бывала постоянно недовольна собой. Если метафоры и образы учителя остаются тебе непонятными, то толку не будет. Например, она все время твердила и каком-то состоянии «горячей картошки» во рту. Ну, какое это состояние, люди добрые? Выплевываешь все обратно, попирая все правила поведения за столом. Когда много лет спустя моя русская учительница по вокалу сказала мне:
«Зевни, не открывая рта, так оставь и пой», — я все поняла.
Я, наконец, поняла! Хиггинс, она, наконец, поняла!!!
Несмотря на то, что я не замечала за собой никакого прогресса или намека на маломальские способности к академическому пению, моя учительница предложила мне поступать в консерваторию. Я безмерно удивилась. Не забывайте, мне тогда было за тридцать! Разве в таком преклонном возрасте поступают? Какая же я была дура!
Поскромничала, побоялась, не верила в себя. Надо было попытаться! Попытка ведь не пытка. Что бы со мной стало?
Опять проклятая неуверенность, так обедняющая и грабящая нашу жизнь. Только сейчас, во второй половине жизни, я поняла связь между желанием восьмилетней девочки и последующими подступами к миру музыки и пения. Это же богом данный дар! Не великое дарование, нет.
Его получают избранные единицы — неограненные алмазы, из которых в Амстердаме делают бриллианты. Мне был дан в дар малодрагоценный, но неплохой камушек, скажем, янтарь. Море часто выбрасывает эти, на первый взгляд, невзрачные камушки на берег. Но его можно обработать до вполне миленького камня в колечко на каждый день. Мне бриллианты не нужны. Большой талант означает большую ответственность, большие труды и большие муки. А гении нередко несчастные люди. Назовите мне хотя бы одного благополучного из них!
Почему я написала сейчас именно об этом. В последние несколько лет я пою в хорах. Начала в академическом, регулярные спевки которого хорошо сказались на связках. Перепела массу классического и церковного репертуара. Как раз той музыки, которую я люблю и хочу петь. Попела в концертах, на публике, лизнула, как волк, свежей крови.
Свой первый академический хор я нашла уже в интернете. Хотя первоначально искала вообще-то русский хор, но компьютер мне его не выдал. А выдал иностранный академический, в котором я и осела на несколько лет. Но желание о русском народном хоре было высказано. Космос его услышал и помнил про него. По прошествии положенного срока Бог мне помог. (Помните еще, что он меня любит?) Как-то, возвращаясь с репетиции своего академического, в метро я услышала русскую речь. Говорили о репетициях, концерте. Я подошла — вы кто такие, что за хор, где находитесь, меня возьмете?
Все сложилось. А складывается то, что должно сложиться. Так я стала петь в двух хорах одновременно, да еще и дни репетиций совпадали. Бежала с одного хора на другой, получалось, что пела в день пять часов подряд.
Кто бы подумал, что я, воротившая нос от заезженной «Калинки» или еще более ужасной «Маруся, раз, два, три калина» — этого казачье-станичного шедевра, ничего не имеющего общего с настоящим фольклором, все это я буду петь со сцены, обряженная в псевдо-казачий костюм фиолетового цвета — цвета последней надежды. Причем петь хорошо, с душой, с огоньком, зажигая публику.
Вот так, не зарекайся от сумы, тюрьмы и пения народной попсы.
Пиком моей хоровой карьеры было участие в третьем хоре — полупрофессиональном, международном, серьезном. Две трети его участников составляли певцы-музыканты из семи европейских стран, одну треть — любители вроде меня. Исполняли большие произведения в сопровождении симфонического оркестра, с солистами из музыкальных агентств. Они, как ни странно, часто оказывались куда хуже, чем профи-участники хора, которые не нашли себе агентов или постоянной работы в оперном театре. Одним словом, коллектив был действительно солидный. И туда я попала по чистейшей случайности. Милые читательницы, вы уже заметили определенную тенденцию в моем попадании «куда-то» и непопадании туда, куда хочется.
Сначала я побывала в качестве зрителя на их концерте в Филармонии. Исполняли «Страсти по Матфею», мое любимое хоровое произведение Баха, четыре часа божественной музыки. Огромный хор, оркестр, хор мальчиков не уместился на сцене Филармонии, стояли в проходе.
Отличное звучание, а главное — музыка — сделали свое дело.
Я сказала себе: хочу, ой, хочу-у!!! Сказано — сделано.
Я пришла в этот хор сначала на разведку, просто посмотреть. Хормейстер — тенор из Испании, взял меня без прослушивания — ему хватило того, что он слышал при распевке. Он тут же дал мне в руки два тома партитуры произведения, которое они учили три месяца, и я стала петь с листа — в первый раз в жизни, по какому-то наитию! С листа я могу играть одной рукой на пианино, а петь не могу, не хватает знаний сольфеджио.
Мало меня «били» родители, когда я из-под палки занималась музыкой. Честно говоря, совсем не били. И зря.
Как я сейчас жалею. Сильна, как и многие, исключительно задним умом. Родителей надо слушаться, а учить надо все в детстве, позже — уже бесполезно.
На репетиции присутствовало человек пятнадцать женщин и два несчастных мужчины, что показалось мне весьма странным и несолидным. Потом я поняла, что мы — это только одна из многих групп сборного коллектива. Все участники съезжаются из нескольких стран Европы на заключительные репетиции и концерты, и всего в хоре звучит около семидесяти молодых хороших голосов.
Если бы вы знали, какое наслаждение петь с людьми, которые умеют петь! Это тебе не калинка-малинка в русском полупенсионерском хоре. Хотя и «Калинку» мы поем хорошо и с душой, а некоторые, за неимением уже сильного голоса — только душой.
И выступила я с солидным хором тоже не где-нибудь, а в Филармонии, лучшей музыкальной площадке столицы той страны, в которой я живу. К сожалению, пропела я там недолго, с полгода. А Баха попеть мне так и не довелось… Потом из-за работы, и по семейным обстоятельствам пришлось уйти. Но я не жалею. В моей жизни была целая площадь из роз.
Оперное пение такое же противоестественный процесс как, например, балет. Там выворачивают ноги и руки в обратную, чем предусмотрено природой, сторону. Посмотрите, как балерины и танцовщики ходят по улице. На сцене эта неземная походка выглядит восхитительно. В жизни — противоестественно. Жалко мучеников, они уже просто не могут ходить нормально, все кости-суставы деформированы. Зато, когда начинают танцевать — глаз не оторвать — просто волшебный полет бабочек и мотыльков. А все какой ценой! Не зря в тридцать пять лет идут на пенсию!
Так и пение, в нем нет ничего естественного, так мне кажется. В последнее время я снова занялась вокалом, ибо все еще не могу смириться с собственной несостоятельностью. Снова дышу в матку. Скажете, это нормально?
Для «полетности» голоса кричу с оскаленной пастью «на тот дом» — просто вопли Водоплясова. Произношу «о» как «а», «а» как «о», «и» как «ю» — так почему-то надо. Хрипну по-прежнему на десятой минуте и своими вокальными потугами привожу в ротацию косточки тех композиторов, произведения которых пытаюсь петь.
Выходит вой и писк — пением это назвать трудно.
Но что поделаешь. Мне дан в дар маленький невзрачный камушек. Может, мне еще удастся отшлифовать его до приличного блеска и вставить в простенькое колечко.
А, может, внутри него окажется комарик или муха — современница динозавров, и это повысит его ценность. Но даже если и нет. Янтарь так горит на солнце! Надо пытаться.
Попытка — не пытка.
Глава 7
Рита
На заре моей жизни в той стране, в которой я живу до сих пор, на языковых курсах я познакомилась с несколькими девочками и парой мальчиков. Мы находились в одинаковой ситуации: муж (жена) коренной житель, а для нас — иностранец, маленькие дети, нулевое знание языка, то есть, его плачевное незнание. К счастью, у всех была работа. А у некоторых счастливчиков и блатных даже по специальности. Так сложилась милая компания людей, с которыми при других обстоятельствах я никогда бы не познакомилась. Ну, где бы я встретила надменную литовку из семьи кинематографистов литовской киностудии? Или пронырливую житомирку, дитя природы, отхватившую себе мужа на две головы выше и на два порядка краше себя?
