Андрей Столяров - Не знает заката
В конце концов, бог с ней, с группой. Работу в Москве, где крутятся десятки подобных групп, я, уже обладая опытом аналитики, конечно, себе найду. Не окажусь просто выброшенным на улицу. Можно не волноваться. Но – Светка, Светка. Вот, в чем вопрос. Что после этого у меня будет со Светкой? Я ведь до сих пор очень хорошо помню, как она, дрожа, точно от температуры, сказала – осторожно протянув руку, коснувшись моей ладони: Давай заключим с тобой договор. Мы вдвоем – против всего остального мира. Давай заключим с тобой такой договор. Я хочу, чтобы у тебя было все: работа, известность, положение, деньги. Не думай, я лично и без денег могу. Но раз у каждого идиота есть, пусть будут и у тебя… Вот, я хочу, чтобы это у тебя было. И если здесь что-то потребуется от меня, я – готова. Но и ты, пожалуйста, будь готов. Пожалуйста… Мне ничего больше не нужно…
Это – маленькое кафе на Арбате, зима, поздний вечер, мороз, по-моему, градусов двенадцать – пятнадцать, пальцы, у меня во всяком случае, мерзнут, вспархивает к фонарям крупный рождественский снег; я еще работаю в своем хилом журнальчике – там все еле скрипит, еле движется, чуть ли не разваливается на части, начинается уже приватизация здания, потом, через пару лет, будет вместо редакции сверкающий новомодный бутик; перспектив, разумеется, никаких, предложения Светке я еще и не сделал, сложности с родителями, которые подозревают, что мне просто нужна прописка в Москве; кстати, не так уж и далеко от истины; ежедневно мотаюсь с тремя пересадками в Уткину заводь, комната в десять метров: тахта, стол, два стула, в углу – не работающий телевизор, нечего и думать, чтобы пригласить Светку туда: за стеной регулярно – завывания полоумной хозяйки, каждые два часа поет «обер е ги». А с другой стороны, уже явно что-то сдвигается. Прошло собеседование с Аннет, дана в результате знакомства на разработку пробная тема. Потом она разрастется в мой первый проект. Медленно, очень медленно поворачиваются в глубине колеса судьбы.
Так это было.
Светка мне не простит, если я вернусь из Петербурга ни с чем.
Бороться с подобными настроениями можно лишь одним способом. Я опустился в кресло, вытянулся, положив руки на подлокотники, прикрыл глаза, и секунд десять-пятнадцать сидел, ни о чем не думая. Этим был обозначен переход к нормальному состоянию. Затем я резко, будто от удара, распахнул веки, вскочил на ноги, выпрямил плечи, втянул живот, глубоко вдохнул-выдохнул, будто со сна, и сказал самому себе бодрым, приказным голосом:
– Ну что ж, пора за работу…
Главное тут было – ни на мгновение не останавливаться. И я действительно ни на мгновение не останавливался, пока вся земля из квартиры не была вытащена на помойку, пока пол посередине комнаты не был вымыт – трижды, чтобы грязи, поблескивающей крупинками, не осталось даже в щелях, и пока орудия труда, которыми я пользовался: веник, совок, ведро, половая тряпка, найденная на кухне, тоже не были вымыты со всей тщательностью, а потом – не разложены для просушки на старых газетах. Заняло у меня это где-то около часа, и вот, что значит простой физический труд: когда я, с удовлетворением обозрев результаты своей активности, двинулся в душ, настроение у меня было уже совсем иное – рабочее, энергичное, с желанием действовать дальше, не допускающее никаких вялых сомнений.
Я был готов к любым неожиданностям.
И они, разумеется, не заставили себя ждать.
Потому что едва я, чувствуя некую обновленность, вышел из ванной и, размахивая полотенцем, даже напевая что-то сквозь зубы, направился в кухню, чтобы заварить себе кофе, как раздался короткий писк и назойливо, будто голодный котенок, замяукал на столике сотовый телефон.
Звонил, конечно, Борис.
И, как обычно, даже не поздоровавшись, сразу же перешел к сути дела.
Во-первых, он сообщил, что уже в курсе последних моих событий. Авдей ему доложил, все подробности, так что не будем тратить времени на повторение. Разве что у меня есть нечто такое, о чем я решил Авдею не сообщать. Так есть или нет? Нет? Это уже хорошо. А во-вторых, он поинтересовался, смотрел ли я новости?
– А ты посмотри. Посмотри-посмотри!.. Сейчас будет по «НТВ» утренний блок. Есть там сюжет, который стоит увидеть. И, кстати, обрати внимание на Агапета. Он, на мой взгляд, даже более характерен, чем основной персонаж. Ну – все. Потом можешь не перезванивать. Я – отключаюсь, часа, наверное, на четыре. Тут требуется кое-что завинтить…
Напор Бориса меня всегда поражал. Его как будто напрочь не интересовало мнение собеседника. То есть, конечно, во время наших рабочих планерок, проводившихся раз в неделю, где согласовывались и приводились к общему знаменателю разные направления, он обязательно предоставлял слово каждому. Умудрялся даже не перебивать. Слушал, царапал что-то в своем блокноте. Однако по нетерпеливому лицу его чувствовалось, что он делает это исключительно для поддержания энтузиазма. Будь его воля, он ограничился бы начальственным распоряжением. А если кому-то это не нравится – ради бога, Москва большая, пойти можно в любую сторону. Лично он, Борис, никого насильно не держит…
Это тоже были издержки московского политического существования. В Москве человека, что бы он собою ни представлял, воспринимают лишь как функцию места, которое он занимает. Никого, в общем, не интересует – умен данный человек или нет, образован он или со школы не открыл ни одной книги, честен или его порядочность оценивается в определенную сумму. Даже говорить об этом считается не профессиональным. Важно лишь то, чем он в настоящее время является: министр, например, советник, консультирующий по таким-то вопросам, возглавляет какой-нибудь Комитет в Государственной думе. Пусть, наконец, мелкий клерк, таракан, в лупу его не видно, зато – правит бумаги в аппарате президента или правительства. Как только уйдет – станет никем. Как только вернется – будет опять внесен во все необходимые списки. Я к этому долго не мог привыкнуть. В первые месяцы то и дело получал замечания от Аннет. Она говорила: Зачем ты столько времени тратишь на этого балабона? – Я отвечал: Ну, интересный же человек, рассказывает хорошо, специалист по Средневековью. – Взгляд точно на идиота: Какое Средневековье? Он же ничего не решает… И обязательно добавляла: Ты эти петербургские причуды забудь…
Пришлось мне оставить кофе и включить телевизор. Экран засветился, заулыбалась оттуда девица, сжимающая упаковку стирального порошка. Она начала им пользоваться две недели назад, с тех пор все ее беды отошли в прошлое. Ах, вздыхала она, если б я знала раньше!.. К счастью, это был самый хвостик рекламы.
Что же касается собственно новостей, то начались они с показа дома, рухнувшего в Краснодольске. Это стало у нас незыблемым правилом: новости начинаются либо со взрыва, либо со столкновения поездов, либо с падения самолета: «никто из пассажиров и членов экипажа не выжил», либо, как тут – с обрушения здания и пожара. Скучать зрителю не дают. Каждую секунду напоминают, что жизнь коротка. И лишь после того, как машины «скорой помощи», завывая, отъехали, а мэр города, сделав скорбное и ответственное лицо, твердо пообещал в монитор, что «помощь всем пострадавшим будет оказана», пошел основной сюжет.
Президент, оказывается, пребывал на Дальнем Востоке. Как он там очутился, если еще вчера вроде бы находился в Москве, простому смертному не постичь. Президент у нас энергичный. Для него семь верст – не крюк. Существенным было то, что он посетил Дальневосточный институт моря, где беседовал с коллективом сотрудников, побывал на рыболовном сейнере – тут как залог процветания вытащили из глубин сеть, полную трепещущей рыбы, а в здании местной администрации встретился с представителями промышленности и бизнеса. Показали фрагмент его выступления: «Правительство уделяет Дальневосточному региону самое пристальное внимание… Богатейший край с неисчерпаемым потенциалом человеческих и природных ресурсов… Не все еще у нас, разумеется, делается так, как надо, но мы надеемся, что здоровые тенденции возобладают»…
Продолжалось это по моим часам около четырех минут. И чем дольше я всматривался в экран, тем более тревожное ощущение меня охватывало. Я, конечно, не специалист про имиджевым характеристикам. Образ, как и большинство людей, улавливаю лишь интегрально. Борис подобные вещи считывает лучше меня. Наверняка у него это все уже отхронометрировано до долей секунд, оцифровано, соотнесено с предыдущими записями. У меня, конечно, такой техники не имелось. Однако «торможение», как мы его между собой называли, было заметно, по-моему, даже невооруженным глазом. Дважды президент как будто с опозданием понимал о чем его спрашивают, также дважды, перед тем, как двинуться дальше, нерешительно замирал, точно пугаясь происходящего, а на совещании промышленников и предпринимателей, в течение которого его почти все время показывали крупным планом, он в середине своего выступления вдруг выдержал паузу – секунд, наверное, на пятнадцать. И не знаю, как остальным, а мне показалось, что он больше не выдавит из себя ни слова. Он словно забыл, какие вообще существуют слова. Кстати, не думаю, что это поняли телезрители. Все заминки его, все его мелкие колебания, вся его осторожность, будто у рыбака, идущего по тонкому льду, вполне укладывались в манеру «естественного поведения». Президент – живой человек, он тоже может сбиться, не сразу что-то понять, где-то запутаться. Ничего страшного в этом нет. Более того, часто вызывает симпатию. И надо очень хорошо знать его «норму», чтобы почувствовать разницу.
