Андрей Столяров - Свете тихий
Глаза его, как у рыбы, мертвы.
– Береженого бог бережет, – говорит он.
Мне его настроение чрезвычайно не нравится. Если уж скисает Ренат, значит ситуация в самом деле ничего хорошего не сулит.
У Рената на такие вещи – чутье.
От грозового фронта, вздымающегося на горизонте, никому не спастись.
К счастью, у Али пока все в порядке. Проект она завершила, успешно сдала, теперь – гора с плеч. Заказчик от получившейся картинки в восторге: домик-пряник, окаймленный глазурью, это гораздо интереснее, чем он ожидал. Предполагается, что данный проект станет теперь типовым, и как только документы в инстанциях будут окончательно утверждены, Аля получит следующий персональный заказ.
От кризиса она просто отмахивается. Не слушает радио, не смотрит по телевизору новости, не открывает газет.
Так прямо и говорит:
– Знать ничего не хочу! Пусть кризис будет у них, а у меня его нет!..
Конечно, лучше не знать.
Во многом знание много печали; кто умножает знание, тот умножает и скорбь.
Правда, это Экклезиаст.
А Аля, в отличие от Экклезиаста, скорбеть не хочет. Ее в настоящий момент волнует только цена на бензин. Она искренне не понимает, ну как же так? Цены на нефть во всем мире снизились раза в три, в Америке, твой Ерофей говорил, бензин резко подешевел, а у нас он как был, так и есть. Сколько я летом платила, столько же выкладываю и сейчас. Ну, скажи, скажи – почему?
– А кому это нужно? – задаю я встречный вопрос.
Аля даже подскакивает:
– Как это – кому?.. Мне это нужно, всем!..
Ах, Аля, Аля! Забыла, в какой стране ты живешь. Что значит всем?
Всем – это никому.
И потом, с чего ты решила, что у нас есть страна?
Лично мне уже давно кажется, что никакой страны у нас нет.
Есть территория, на которой мы временно проживаем. И принадлежит она вовсе не нам, а тем, кто превратил ее в высокодоходную корпорацию.
Мы в этой корпорации – миноритарии.
Наше дело – помалкивать и правильно голосовать.
А за это нам говорят, что мы – русские, то есть самый духовный и самый героический народ на земле.
Символические блага обмениваются на материальные.
Хочешь быть самым духовным – вот, плати и не возражай.
Аля и сама понимает, что сморозила глупость. Она немного краснеет, глаза у нее начинают блестеть. Тем не менее, ошибку она признавать не желает и в притворном гневе даже притоптывает ногой:
– Никакого кризиса!.. Ничего!..
Любопытно, что она, скорее всего, права. Перед Новым годом, встретившись у нее в Коломне, мы не можем попасть ни в одно здешних кафе. Перед первыми же дверями, за стеклом которых сияет яркий праздничный свет, нас заворачивает охранник, объясняя, что сегодня у них – корпоративная вечеринка.
– Занято на весь вечер. Мест нет.
То же самое происходит во втором кафе, в третьем, в четвертом… Везде – цветные гирлянды, везде – елки в огнях, музыка, столпотворение.
Кажется, что Новый год празднует сегодня весь Петербург.
– Так где же кризис? – насмешливо интересуется Аля.
Я тоже пребываю в недоумении.
Действительно – где?
Правда, опять-таки – оборотная сторона. Мы бродим по району Коломны, как беженцы из далекой страны. Цветные гирлянды, елки, музыка – не для нас. Мы – будто посторонние, эмигранты, занесенные сюда ветром судьбы. Ни знаем толком ни здешних обычаев, ни языка, а если даже и выучим, то в речи все равно будет слышен акцент. Мир этот для нас принципиально чужой. Мы тут гости, а не хозяева, временно, а не навсегда.
Горят желтые натриевые фонари.
– К тебе точно нельзя? – нерешительно спрашивает Аля.
Я чувствую, что она начинает дрожать. Мороз, хоть слабый, но, видимо, постепенно пробивает пальто. Однако сделать я ничего не могу. Когда Варвара устроила мне квартиру, за которую не нужно платить (повезло, какая-то дальняя родственница ее уехала на несколько лет за рубеж), то она поставила одно-единственное условие:
– Ты не будешь сюда никого водить. Никаких женщин. Где хочешь, только не здесь.
И я ей клятвенно обещал.
Поэтому я молчу.
– Ну, нет – так нет, – сразу же соглашается Аля. – Если дал слово, конечно, его надо держать. Обещания нарушать нельзя. Разве что – иногда…
И вдруг без всякого перехода, как будто продолжая эту же мысль, рассказывает, что Заказчик, тот самый, которого они называют с заглавной буквы, сегодня пытался преподнести ей в подарок кулон – такой, знаешь, с камушками, черненое серебро. В офис специально для этого приезжал.
– А предложение очередное он тебе сегодня не сделал?
– Так ведь это и есть предложение, – удивляясь моей непонятливости, отвечает Аля. – Если бы я кулон у него взяла, подразумевалось бы, что согласна.
– А ты не взяла?
– Представь себе, нет!
Она закатывает глаза, заламывает ладони и как бы в экстазе провозглашает:
– Видишь, на какие жертвы я иду ради тебя!..
Это, разумеется, шутка.
Однако мне от этой шутки не по себе.
Серафим – значит «пламенный», природный лидер, умеет добиться успеха, честолюбив…
Нет, все это ерунда!
К счастью, Аля никогда не падает духом надолго. Вот и сейчас она стремительно разворачивается и хватает меня за рукав.
– Ты уже решил, что мне подарить? Конечно, еще не решил!.. Знаешь, я придумала, подари мне елку!..
Мы, оказывается, стоим перед решетчатой загородкой, и мужик в телогрейке, подпоясанный красным праздничным кушаком, демонстрирует нам полутораметровую ель.
– Берите-берите!.. Иначе что это будет за Новый год?..
– Куда ты ее поставишь?
– Я знаю куда!.. Ну, я очень тебя прошу!.. Смотри – какая красавица!..
Елка действительно хороша. Ветки – разлапистые, упругие, иголки – одна к одной. Смоляной чистый запах, какого я уже лет пять не слыхал. И цена у нее тоже вполне приемлемая, если сравнить с масштабом обычных нынешних цен. Правда, масштаб этот все же не для меня: мне бы следовало сейчас считать каждый рубль. Но ведь – праздник, в конце концов, но ведь – Аля, но ведь нельзя же думать только о том, чтобы как-нибудь протянуть еще несколько дней.
– Ура-а-а!..
Аля чмокает меня в щеку.
– С Новым годом! – солидно, будто взвешивая каждое слово, говорит продавец.
– С Новым годом!..
– Спасибо, спасибо за ель!..
По дороге Аля мне объясняет, что ставить елку в квартире она, разумеется, и не думает. В самом деле – куда? Только – в ванную. А вот есть в парадной у нас, помнишь, такой тупичок, такой аппендикс, предбанничек, рядом с почтовыми ящиками. Там все время какие-то ребята толкутся, ну – окурки, конечно, пивные баночки, хуже, чем в общественном туалете. Она уже и просила их, и объявление крупными буквами вешала «не курить!» – бесполезно, отскакивает как от стенки горох. Так вот, елку она водрузит именно там. Именно там – в этом тупичке, предбанничке, в этом аппендиксе.
– Что?.. По-моему, хорошая мысль!..
– Украдут, – скептически говорю я.
Реакция следует самая бурная.
Аля немедленно останавливается, загораживает мне дорогу, поднимает обе ладони и подносит их к моему лице.
– Ну, кто украдет?.. Ну, кто?.. Ну, ты бы – украл?..
Когда она в таком настроении, ей лучше не возражать. Мы и в самом деле устанавливаем ель в закутке, откуда Аля предварительно выгребает целых шесть совков мусора. Для устойчивости я подсыпаю в ведро щебня, набранного во дворе, и протягиваю веревку от липкого смоляного ствола до водопроводной трубы. Аля же насаживает на верхушку серебряный шпиль и развешивает по ветвям два яруса мохнатой блестящей гирлянды.
Кроме того, она прикрепляет к стене аккуратный плакатик: «С Новым годом!!! Эта елка – для всех!!!», а затем, отойдя шага на три, любуется результатом.
– И не смей думать!.. Никто ее не украдет!..
Самое интересное, что она оказывается права. Ведь не зря же мы договаривались, что она всегда будет права. Ель стоит, как ей и положено, до старого Нового года, и никто, представьте, не думает ее ни красть, ни ломать. Более того, на ней появляются украшения, которые приносят, видимо, из разных квартир: шары, дутые шишечки, кольца, звезды, спиральки. Даже – насупленный Дед Мороз с посохом и холщовым мешком. А когда я ее, наконец, разбираю и выношу, то жильцы первого этажа, вероятно не выдержав зрелища, вновь открывшегося их глазам, делают в закутке ремонт: белят потолок, красят стены, кладут на пол светлый линолеум. И в дополнение ко всему водружают там громадную искусственную пальму, с перистыми плоскими листьями, с волосатым стволом, как будто вынырнувшую из учреждения советских времен. Окурки, баночки с пивом в закутке больше не скапливаются. Так Аля мановением пальцев улучшает мир.
Ну, конечно, не весь.
Какую-то его ничтожную часть.
И все равно, похоже на волшебство.
Однако это происходит несколько позже. А сейчас Аля торжественно провозглашает, что будет меня поздравлять.
Она так и говорит:
– Идем, я буду тебя поздравлять. Ты меня поздравил, подарил елку, теперь я поздравлю тебя!
