Хуан Мильяс - У тебя иное имя
в) наступает такой момент, когда каждый из героев догадывается обо всем, но при этом полагает, что остальные ничего не знают. И каждый считает, что имеет над остальными двумя власть, хотя в действительности ею не обладает;
г) никто ни о чем не догадывается. В этом случае все персонажи живут каждый своей жизнью и зависят от механизма, который может смолоть в муку каждого из них в отдельности или всех сразу. Их судьбу определит случайность и внутренняя логика повествования.
Хулио понимал, что любая из перечисленных схем может породить почти бесконечное множество различных вариантов дальнейшего развития сюжета и что бесполезно строить схемы сейчас, когда работа едва началась — пусть все решится по ходу дела.
Появился метрдотель в сопровождении худощавого типа лет тридцати, который представился Орландо Аскаратэ. Он был в потертой кожаной куртке, какие носят летчики, и защитного цвета рубашке со множеством карманов. Костюм дополняли джинсы и ботинки на толстой подошве. Взгляд был живой, но, казалось, скользил по тем предметам, что попадали в поле его зрения, не задерживаясь на них и не проникая в них. Он сел, не спросив разрешения, и заказал самые дорогие блюда из тех, что были в меню. Из напитков попросил минеральную воду.
Хулио, который, пока ждал, выпил виски, заказал к обеду еще и бутылку розового вина. Поэтому, когда принесли второе, он уже сознавал, что не контролирует происходящее — но не потому что был пьян, а потому что все, происходящее вокруг, воспринималось его органами чувств словно магма, в которой его личное присутствие значило не больше, чем присутствие в огромном океане одного моряка, потерпевшего кораблекрушение.
— Жаль, — посетовал он, — запивать такое мясо минеральной водой.
— Я не пью спиртного, — просто ответил молодой писатель.
Хулио подумал, что, если бы Орландо Аскаратэ повел себя вызывающе, можно было бы нагрубить ему в ответ, но дело в том, что он вел себя — начиная с опоздания на встречу и кончая тем, что заказал самые дорогие блюда — с лишь едва заметным высокомерием, которое никак не давало оснований для того, чтобы к нему придраться.
— Так вот, мы прочитали вашу рукопись, — приступил, наконец, Хулио к главному. — Мнения, должен признаться, самые противоречивые. Скажу больше: даже я — хотя обычно я рукописей не читаю — вашу вынужден был пролистать, чтобы вынести окончательное суждение и решить, будем ли мы ее печатать.
— И что решили? — напрямую спросил Орландо Аскаратэ, которого, вопреки ожиданиям Хулио, совершенно не смутило подобное начало разговора.
— Ну, окончательное решение пока не принято, — ответил Хулио, растягивая слова, чтобы выиграть время. — Но мне захотелось познакомиться с тобой — не возражаешь, если перейдем на ты? Хотелось составить о тебе полное впечатление. Рукописи для этого оказалось недостаточно.
— То, что я пишу, не имеет ко мне лично никакого отношения, — твердым голосом ответил на это молодой автор. — И мне не кажется, что решение о том, публиковать “Жизнь в шкафу” или нет, не следует принимать исходя из того, какое впечатление произведет его автор. Ваше издательство всегда так отбирает книги для публикации?
— Нет. Обычно это происходит по-другому. Но когда мы берем на себя риск издать книгу начинающего автора, к тому же не получившую единогласного одобрения, мы должны представлять себе, насколько рискованны наши инвестиции. Другими словами, “Жизнь в шкафу” не оставляет сомнений в том, что у ее автора есть будущее. Нам не страшно потерять сейчас вложенные деньги, если есть уверенность, что через некоторое время мы их вернем. Поэтому нам нравится знакомиться с молодыми писателями: это дает возможность оценить то впечатление, которое они могут произвести на публику, ну и тому подобное.
— Ясно, — коротко ответил Орландо Аскаратэ, продолжая есть. Хулио отпил еще глоток вина и подумал, что нужно быть осторожнее и хорошенько думать, прежде чем что-то сказать. Его снова стало слегка знобить. “Наверное, у меня тридцать семь или чуть больше”. Он посмотрел вокруг. Зал ресторана был полон. Руки обедающих и приборы, которые они держали, начали соединяться таким образом, что возникала знакомая мелодия.
— Ты будешь кофе или десерт? — нарушил он, наконец, воцарившееся за столом молчание.
— Десерт, — сухо ответил молодой писатель.
Хулио подумал, что хорошо было бы убить Орландо Аскаратэ. Заманить его в глухое место и там забить до смерти. А потом опубликовать “Жизнь в шкафу” под своим именем. Нет, не получится: рукопись уже прошла через многие руки. И все-таки мысль об убийстве доставила ему удовольствие. Он заказал после кофе еще виски, и вдруг снова пришел в прекрасное расположение духа. Хороший обед поднял ему настроение. Теперь можно было продолжить неудачно начатый разговор. И вскоре он уже признался молодому автору, что тоже пишет.
— И почему же ничего не публикуете?
— Скоро опубликую все. Через год или два. Сейчас я работаю над одним романом с очень запутанной интригой. И работаю над ним с большим увлечением. Раньше я не хотел ничего печатать — все написанное казалось мне упражнениями для пальцев. Другое дело роман. Это плод зрелой мысли. Я полагаю, что, если в возрасте от сорока до пятидесяти человеку удается написать неплохую вещь, он может считать, что всего добился.
— И каков же сюжет вашего романа, если не секрет, конечно? — поинтересовался Орландо Аскаратэ, не обратив никакого внимания на комментарий по поводу идеального возраста для новеллиста.
— Никакого секрета. Я свободен от подобных предрассудков. Есть писатели, которые, если расскажут, о чем пишут, то уже не могут дальше писать. У меня все наоборот. Одним словом, это история одного типа, которому исполняется сорок лет и с которым с того самого дня начинают происходить удивительные вещи. В этом возрасте внимательный человек замечает, что жизнь вокруг изменяется, что она начинает показывать свою изнанку. Меняется восприятие реальности.
— Сколько лет вам? — прервал Хулио начинающий автор.
— Сорок два.
— Выглядите вы моложе.
— Спасибо. Кажется, мы начинаем друг друга понимать. Ну, так вот. Тот человек начинает посещать психоаналитика, потому что его беспокоят некоторые странные вещи, что с ним творятся.
— Какие именно? — невинно поинтересовался Орландо Аскаратэ.
— Ну, например, иногда, особенно по вечерам, у него бывают приступы прозрения, и он начинает видеть жизнь такой, какая она есть. То есть он начинает сознавать, что реальность не становится лучше от того, что мы стараемся изменить ее — строим планы, разрабатываем проекты... Кроме того, у него начинаются слуховые галлюцинации: в самые неподходящие моменты он слышит музыку, связанную с событиями его юности. Одним словом, он начинает ходить к психоаналитику и через несколько месяцев знакомится с женщиной, с которой вскоре вступает в близкие отношения. Женщина эта оказывается женой его психоаналитика, но ни один из персонажей об этом не знает. Точнее, все трое об этом знают, но каждый полагает, что знает только он, а остальные ни о чем не догадываются. Как видишь, есть очень много вариантов развития сюжета.
— Хороший водевиль, — улыбнулся молодой писатель.
Лицо Хулио исказилось ужасом, но его собеседник никак не отреагировал на это.
— Как ты сказал? — смог наконец произнести Хулио.
— Смотрите сами: путаница, треугольник — отличная основа для возникновения забавных ситуаций, отсюда постоянное напряжение... думаю, это хорошая идея.
Подошел метрдотель и спросил, не за этим ли столиком сидит дон Орландо Аскаратэ.
— Это я, — отозвался молодой писатель.
— Вас просят к телефону.
Оставшись один, Хулио понял, что проиграл. Все перевернулось с ног на голову. Даже телефонный звонок, который по старшинству и по занимаемому положению должен был быть адресован Хулио, оказался адресованным молодому писателю. Он спросил еще виски и постарался унять все нарастающее чувство жалости к себе и чувство ненависти к Орландо Аскаратэ.
Финал встречи был еще менее утешительным. Молодой автор вернулся за столик с таким довольным выражением лица, словно только что подписал контракт с Голливудом, и продолжил разговаривать с Хулио вежливым тоном, но с отсутствующим видом, не принимая близко к сердцу темы, которые с большим трудом находил его собеседник. Когда Хулио, пытаясь спасти хотя бы остатки своего имиджа, решил изречь что-нибудь оригинальное и сказал: “Я заметил, что в те моменты, когда у меня интенсивнее потеют подмышки, я и пишу интенсивнее, словно один поток порождает другой”, — он услышал в ответ: “Извините, но я уже немного опаздываю”.
Хулио попросил счет и в последний раз попытался взять ситуацию в свои руки.
— Что ж, на днях мы вам напишем и известим, какое решение принято относительно публикации вашей рукописи.
