Костас Варналис - Дневник Пенелопы
— Чем же еще я занимаюсь всю жизнь? Всегда я думаю обратное тому, что слышу; и всегда говорю обратное тому, что думаю. Теперь же я хочу, чтобы ты сам мне все это перевернул. Не приукрашивал события, а превратился в колбасника. И опять-таки я тебе не поверю!
— Странно! Все цари и богачи, к которым я приходил петь, заискивали передо мною, подносили мне подарки и льстили, хотели, чтобы я сочинял как можно больше небылиц и про них самих, и про их род. И все они были мужчинами. А ты, женщина, не хочешь лжи?
— Хочу, и даже очень. Но только для других. Если ты вздумаешь говорить правду вне этих стен, я тебя повешу!
— Начнем с Елены. Ты слышала легенду и поэмы о том, как Парис похитил Елену. Так вот! Ни Парис ее не похищал, ни прекрасной она не была. Он — да! Он был прекрасен! И она его похитила!
Парис был мальчиком. У него еле усики пробивались. Невинным мальчиком, воспитанным в неге. Стыдливым. А Елене было уже за тридцать. И в любви она была умудрена. И была бесстыдной. Откормленная кобылица. Ее уже однажды похищали. К тому времени она уже дважды рожала и имела двух дочерей: одну внебрачную, другую законную. Ифигению и Гермиону.
Когда она была пятнадцатилетней девчонкой, ее похитил Тесей. Привез в Аттику и спрятал в Кюрке. Оттуда ее выкрали обратно ее братья Диоскуры и отвезли в Микены к своей сестре Клитемнестре, чтобы она могла там тайно родить. И Клитемнестра выдала Ифигению за собственную дочь, чтобы прикрыть позор незадачливой сестры.
Как мог Парис, который совершенно один в горах видел обнаженными трех прекраснейших богинь Олимпа — и это его не взволновало, — как мог он лишиться разума из-за увядшей немолодой женщины да к тому же у нее в доме, где он был связан по рукам и ногам священными законами гостеприимства?
Старый Приам отправил его в Элладу изучать людей. Чтобы он увидел и узнал «многих людей обычаи и образ мыслей». Чтобы познакомился со знаменитыми царями Запада после того, как познакомится с величайшими султанами Востока: персидскими, ассирийскими, еврейскими, египетскими.
Сначала он поехал к Менелаю, самому счастливому царю Мореи, потому что у него была самая скандальная в мире жена. Но приехал он ради Менелая, а не ради его супруги. Оттуда он должен был направиться в Ньокастро и познакомиться там с самым мудрым царем — славным Нестором. Потом — в Микены, к самому богатому царю Агамемнону, который еще при жизни выстроил себе гробницу из чистого золота! И наконец, он приехал бы и на Итаку, чтобы познакомиться с хитрейшим царем Эллады Одиссеем, у которого была честнейшая жена, — только у хитрецов бывают честные жены!
— Мерзавка! Она не пустила его сюда!
— Будучи скромным юношей, погруженным в занятия, он, живя в Спарте, только и делал, что читал, играл на лире, плавал в Эвроте и охотился на кабанов в лесах Тайгета. И ни разу не оглянулся, чтобы посмотреть в глаза царицы.
Когда Парис уходил на охоту, Елена просто места себе не находила. Вдруг, не ровен час, поутру он встретит в лесу сходящую с ума по мужчинам богиню девственности Артемиду, обольстительницу, совратившую уже много мальчиков: Адониса, Аттиса, Эндимиона, Ипполита. Ей надо было успеть.
Смуглый, сильно загорелый мальчик, с вьющимися волосами, лишь тень на верхней губе, а душа сияла в улыбке. И непорочный. Именно это обстоятельство и сводило ее с ума. А если уж в нее вселялся бес, ничто не могло удержать ее.
И вот Елена посылает своего мужа на Крит за бусами и целебной травой (болван ни в чем ей не отказывал), а также за волосом Минотавра, чтобы родить мальчика! Оставшись вдвоем с юношей, она тотчас же зазвала его к себе в комнату. И сказала, дрожа: «Ты возьмешь меня со всем моим приданым и со всеми сокровищами царства, и мы убежим из этого ада! Уедем к тебе на родину и будем жить в шалаше. Мужа я ненавижу. Он стар и глуп. Ты — первый мужчина, которого я по-настоящему полюбила».
Мальчишка разревелся. Это еще больше разожгло ее: «Если ты откажешься, я донесу Менелаю, как только он вернется, что в его отсутствие ты пытался меня обесчестить. Если тот, кого женщина любит, не желает ее, она способна совершить самые страшные преступления. Так Сфенобея налгала своему мужу Прету, царю аргивян, будто его друг Беллерофонт хотел переспать с ней, когда она этого не хотела, — как будто если бы захотела и она, то это было бы в порядке вещей! И Прет, легковерный, как все рогоносцы, убил своего друга, сына Посейдона, здоровенного верзилу, умертвившего трехглавую Химеру, оседлавшего Пегаса и поднявшегося на нем на Олимп!.. Точно так же и дочь Миноса и Пасифаи (любовником которой был бык), царица Афин Федра, когда ее пасынок, прекрасный, как бог, Ипполит, непорочный друг богини девственности, не пожелал ее, разорвала на себе одежды, распустила волосы и побежала к мужу, вопя: «Ипполит хотел меня обесчестить! Я не могу больше жить в этом мире!» И Тесей, такой же легковерный, как и Прет, убил единственного сына. Я рассказываю тебе все это потому, что ты не знаешь истории царских семей Эллады… Все в таком же духе, а то и хуже!»
Услыхав это, Парис испугался. И чем больше он бледнел, тем сильнее она краснела от страсти. Он лепетал: «Я не умею…» «Научишься!» — отвечала она. От страха он обещал бежать с нею в ту же ночь, как только скроется луна.
Обрадованная Елена приготовила возок, запряженный четырьмя мулами. Нагрузила его ящиками с драгоценностями и с нетерпением поглядывала на луну, которая передвигалась так медленно! А юноша, как только стемнело, вывел из конюшни рысака и во весь опор помчался к морю в надежде найти там лодку и уплыть в открытое море — пусть даже утонуть! Только бы удрать от этой менады!
Когда ей доложили об этом, она рассвирепела. Села в возок вместе со своим доверенным скопцом, хорошим конюхом и еще лучшим лодочником и приказала гнать мулов. Она настигла Париса на молу в тот момент, когда он отвязывал рыбачью лодку. Схватила его, связала, бросила в лодку и, подняв паруса, взяла курс на Марафониси.
На Марафониси она его развязала. Они провели там три дня и три ночи, лежа под соснами на ложе из укропа и мяты. Чем больше мальчик стонал, тем громче она вскрикивала. И вздыхали горлинки в гнездах.
— Вот подлая!
— Когда вернулся Менелай с бусами, травой и волосом Минотавра, ему хотели поведать о постигшем его большом несчастье осторожно, чтобы он не упал в обморок. Уразумев, в чем дело, Менелай запрыгал от радости. Ему только этого и надо было. Надоела ему эта мегера! За пятнадцать лет супружеской жизни он не слыхал от нее ни одного доброго слова. Только злоба, глупость и ложь! Ни ума, ни души. Пустая и холодная. Холодная и пустая с ним!
Он приказал принести еды и чего-нибудь выпить. Никогда еще у него не было такого аппетита. То и дело потирая руки, он посмеивался про себя: «Теперь я потребую, чтобы отец похитителя заплатил мне вдвойне и втройне против того, что взял у меня его сын. И отдельно за душевные страдания! В случае отказа — война. Если он согласится, все равно война; я не возьму ее обратно.
Вопрос уплаты я сделаю вопросом чести. Так мы поступаем всегда. Чести не только моей, но и Эллады! И не только ее царей, но и ее народов!»
И он поспешил в Микены, чтобы посоветоваться с братом. Потирал руки и тот, старейший из царей Мореи. Откуда ему было знать, что впоследствии и ему, как и его брату, придется тереть лоб. Лишь одна царица сохранила честь и своего мужа, и Эллады. Пенелопа! Богиня Верности и Добродетели!
— Сочини обо мне песню.
— Сейчас! Помоги мне, бог света!
Он просто преобразился. Засветился с ног до головы, окунувшись в свою стихию. Но у меня было такое впечатление, что песню эту он сочинил уже давно.
Дай, Гелиос, колесницу
свою мне, чтоб мог я взвиться
туда, где парит гора
над миром, где Додекада
богов сияет — Эллада —
их мать, дитя и сестра!
Зажгу я над той горою
преданий солнце второе,
что первого пресветлей:
твоей, Пенелопа, чести
светило, чтоб люди вместе
с богами молились ей.
Богов в их чертогах вышних
и даже солнца затмишь ты
невинность и благодать.
И скажет тебе светило,
чтоб ты на земле светила,
ему ж в небесах сиять[7].
— Прекрасно! — холодно сказала я ему, чтобы скрыть радость. — Я сделаю эту песню царским гимном. Его будут петь и играть в казармах, в школах, в храмах; на войне, на прогулках, на праздниках; на свадьбах, на крестинах, на похоронах. И каждый день при подъеме флага!.. Это действительно Гомер!.. А теперь продолжай рассказывать. Когда кончишь (уже занималась заря), зайдешь в казну.
Услышав слово «казна», поэт весьма охотно продолжал:
— Двое сыновей Атрея отправились по крупнейшим городам Мореи. И разослали по всей Элладе глашатаев поднимать царей, архонтов и народ. Прежде всего народ!
