Елена Сазанович - Нечаянная мелодия ночи
И этой осенью, которую я искренне полюбила, мне показалось, что я старею. И только гораздо позднее я поняла, что все начинают стареть именно в двадцать. Когда старость еще так далеко и когда так приятно в нее поиграть, зная что она еще не так нескоро наступит. С тридцати пяти начинается молодость…
А в свои двадцать, гуляя под моросящим дождем, ступая по мокрой рыжей листве, вглядываясь в тяжелое хмурое небо, мне нравилось чувствовать себя старой, уже отлюбившей, уже умиравшей от любви, уже с легким холодком в сердце.
Игнат, в отличие от меня не открыл в себе особой любви к осени. Потому что он любил все. И ему эта любовь к различным капризам природы казалась естественной, как и сами капризы. Мы ездили в новеньком блестящем «мерседесовском» автобусе. Он был очень по-капиталистически комфортабелен, не пах бензином и человеческими телами. Но он очень не подходил к этим древним маленьким городкам, к их стареньким домам с отвалившейся штукатуркой, к каменным мостовым и провинциальному запаху поздних яблок. И я думала, что вещи должны гармонировать с определенным пространством. Наш импортный автобус был здесь некстати. В нем не хотелось говорить по душам, как это бывает, когда едешь поздним вечером, в окружении мерцающих редких звезд, под шум резкого дождя, барабанящего по окнам. В нем редко хотелось и думать.
Мы довольно сблизились в этой поездке с Полиной. Во-первых, мы были единственными женщинами в этом небольшом коллективе. Во-вторых, мы были сообщницами. Я учила ее как вести себя с Игнатом. И мне это нравилось. Мне нравилось чувствовать себя искушенной в любовных делах роковой женщиной. И Полина слепо следовала моим советам.
Она держалась с Игнатом холодно, слегка высокомерно и отчужденно. И я подумывала, что сама вряд ли бы сумела воспользоваться своими же советами, если бы была страстно влюблена. Я не представляла себе страсть, замешанную на игре. Мне всегда казалось, что только честные отношения в любви могут победить. Но думая о брате, мне приходилось признавать, что это ошибка. Если бы Полина играла в открытую, он бы навеки сбежал и от нее, и от этих старинных городов, и от всего коллектива, не исключая меня. Но именно эта показуха, которую придумала я, и возымела действие.
Впрочем, возможно, не только в этом и дело. Просто у Игната не было выбора. А ему скучно было без женщин и вообще – он не мог жить, не будучи хоть немножко влюблен. И он тут же вновь увлекся Полиной, чтобы как-то заполнить свободные часы, которых у нас было предостаточно. Но об этом я, конечно, Полине не сообщила. И мне казалось, что Игнат уже жалеет, что потащил меня за собой. Он уже не нуждался в палочке-выручалочке. Но ответственность за меня по-прежнему чувствовал.
Мой брат и Полина все чаще исчезали вдвоем. А я скучала в гостиничном номере, измеряя его шагами и по-прежнему думая об осени. По-прежнему считая себя старой для легкомысленных развлечений. И по причине своей усталости и опытности не желающей ни с кем сходиться достаточно близко.
Впрочем, заводить близких знакомств был не с кем. Музыканты в группе Полины были типичными, какими можно было их себе представить. Длинноволосыми, разболтанными, уверенными в своей гениальности. Одежда, как и полагается, на них висела, они слишком много пили и слишком громко болтали.
И все же один из них, ничем не выделяющейся из остальной компании, на меня «запал». И мне это даже польстило. И я уже продумывала свой печальный монолог, который непременно произнесу. О том, что мне не хочется любить этой осенью. О том, что я устала от случайных интрижек. О том, что я непременно дождусь большой любви. Но она случится еще не скоро.
Он пришел ко мне как-то вечером с бутылкой шампанского. И не менее усталым взглядом на меня посмотрел. И я подумала, что это единственное что нас сближает. Усталость и равнодушие. И я ошиблась. Он неожиданно стал мне рассказывать о своей любви. Любви к Полине. Он был уже подвыпивший и поэтому изъяснялся не столь внятно, сколь откровенно. А я про себя подумала, какая же я самодовольная идиотка. Он действительно любил эту серую мышку. А может быть просто хотел любить. По-видимому, от его рассказов порядком устали его друзья и он решил искать во мне утешение. Он долго говорил, как Полина несчастна, что она беззащитна и ее нужно от чего то спасать. От чего – я так и не поняла, но смутно догадывалась, что от любви к моему брату. И он даже попытался найти во мне сообщницу.
– А она знает, что вы влюблены? – спросила я у него без всякого энтузиазма. Не могла даже я его выгнать просто так, тем более после шампанского.
– Она? – он вздохнул. И небрежно откинул длинную челку назад. У всех музыкантов были даже одинаковые жесты. – Она… Конечно, знает. К тому же она меня любила. Но тут появился твой брат.
А мне хотелось ответить, что мой брат ниоткуда не появлялся. Он был всегда. И никого не любил. Но я сказала совсем другое.
– Если они любят друг друга, вы вряд ли сможете этому помешать, – стандартная заезженная фраза. Мне нравились такие фразы. В них чаще всего была истина. Но это был не тот случай.
– Да никого он не любит… Твой брат… Думаешь я не знаю. Просто ему здесь скучно.
– А вам не скучно?
Он пошарил глазами по столу, словно надеясь отыскать еще одну бутылку. И безнадежно махнул рукой.
– Мне тоже скучно. Но если бы была Полина со мной, все было бы по-другому.
И он вновь стал рассказывать о Полине, о днях, проведенных вместе. Рассказывал он бесстрастно и нудно. И я подумала, если эти дни были именно таковыми, какими он их описывал, то лучше никогда не любить.
Но, похоже, он так не считал. И по-прежнему твердил бесстрастным голосом о своей страстной любви. Что впрочем не помешало ему невзначай прикоснуться к моей руке. Его прикосновение было горячим. И я резко отдернула руку. И я уже знала наверняка, что он скажет. Он именно это и сказал.
– Ты одинока, как и я. И какое имеет значение, кого мы любим?
Для меня это имело большое значение. Но отвечать ему мне не хотелось. И я ждала второго вопроса, который знала наверняка.
– Ты, наверное, еще никого не любила? Ты так молода.
Я уже любила и даже умирала из-за любви, но он этого никогда не узнает. К тому же той осенью я не чувствовала себя молодой. И не знала, что с годами это быстро пройдет.
Третий вопрос я не ожидала. Это был даже не вопрос, а предложение. Чтобы все гастроли провести вместе. Просто провести время, а потом как ни в чем не бывало расстаться. И я тогда дала себе слово ни с кем не проводить время, заранее зная, что вскоре расстанемся как ни в чем не бывало. С годами, правда, этот мой обет потерял силу.
Я выставила его за дверь. Без обид и гневных слов. Я была уверена, что наутро ему будет немножко стыдно. И в который раз подумала, что мне этой осенью хорошо именно одной. Без лишних чувств и эмоций. Впрочем, я себя от них защищала. И они были направлены исключительно на созерцание пожелтевшего, хмурого, дождливого мира. В котором существовала только я. И где-то мой любимый брат. Который в очередной раз себя обманывал. Но не думал об этом. Потому что не любил думать…
12
Однажды наш комфортабельный ультрасовременный автобус безнадежно завяз в глубокой грязи, возле какой-то совершенно заброшенной деревушки. И мне почему-то подумалось, что это символично.
Деревня действительно была ветхой. Казалось, она существовала отдельно от всего мира. В ней жили по своим законам. По своим убеждениям. По своей правде. Я ее полюбила с первого взгляда. Эти скошенные крыши, эти размытые дождем развилки дорог, этот запах парного молока и свежеиспеченного хлеба. Все то, что было так далеко от суматошного, истеричного города, от его высокомерия и снобизма. От его плакатно-рекламной маски, за которой скрывалось его истинное лицо. Здесь же напротив все было натурально, естественно, просто.
Игнат, похоже, как и я полюбил это место сразу же. Он даже стал тише, спокойнее и все чаще поглядывал на небо, которое здесь казалось именно единственно надежной крышей над головой.
А Полина долго морщилась, фыркала и пыхтела от негодования. Она чувствовала себя здесь чужой. В своем великолепном дорогом наряде, ярком макияже и осознанием, что она звезда. Вообще, за последнее время, точнее за время гастролей, эта уверенность в ней укрепилась. Пожалуй, прошлое к себе недоверие и недовольство канули навеки. Она стала самоуверенной, гордой и пыталась смотреть на всех свысока. Что впрочем позволял и ее огромный рост. Я считаю, что ее уверенность укрепилась не только из-за того, что гастроли по городам шли с шумным аншлагом. Ей действительно много аплодировали, ее действительно забрасывали цветами и восторженными записками. А у гостиницы атаковали многочисленные поклонники. В маленьких городах люди по-детски доверчивы. И безоговорочно верят столичной рекламе, столичному телевидению и столичным сплетням. Полину столица объявила звездой. И здесь ее приняли как звезду. При этом, в отличие от столицы, очень искренне. Иначе и быть не могло.
![Елена Сазанович - Смертоносная чаша [Все дурное ночи]](/uploads/posts/books/154688/154688.jpg)