Катя Ланге-Мюллер - Животная любовь
— Но это же противоречит всякой логике. Раз у вас тут одни дядьки воров вынюхивают, то этот ваш гнусный личный обыск вам вообще никогда не сделать, если вам в лапы попалась женщина, — разозлилась я.
— В инструкциях всегда мало логики, а вы — мой первый вор женского пола, так что придется подключить полицию, у них там есть сотрудницы, специально для таких как вы. — Детектив хитро заухмылялся, и, окончательно осознав, что перспектива вернуться назад, в родную армию, для него много важнее, чем моя судьба, и даже моя цветущая женская грудь ему неинтересна, я снова начала рыдать.
Да что же это такое, в конце концов! Что я за человек такой, если не в состоянии пару свечей украсть — меня обязательно поймают, и даже этого хмыря неспособна соблазнить, этого бывалого армейского служаку! Пузо голое ему показываю — а он ничего, никак его не разжалобить, слезы горькие проливаю литрами — всё впустую.
Мне стало вдруг так плохо, такое отчаяние, такая безнадежность навалилась на меня, такая бездонная печаль, что я, уже безо всякого тайного умысла, высоким, звенящим голосом высказала то, что в тот момент овладело всем моим существом:
— Ладно, тогда я покончу с собой.
Я до сих пор не знаю, то ли эта фраза его доконала, то ли мое нытье надоело, или это была часть его коварного плана, а может быть, сработала интуиция, но детектив вдруг схватил телефонную трубку и, когда я в ужасе уставилась на него, сказал мне:
— Подожди-ка.
— Что вы делаете?! — завопила я, решив, что он сейчас позвонит в полицию.
Детектив помотал трубкой:
— Успокойся, я кое-что придумал. Там, внизу, одна телефонистка работает, хорошая такая, скромная девушка, и она мне кое-чем обязана. Я ее сейчас вызову, попрошу тебя обыскать, и, если всё в порядке, мы с тобой спокойненько подпишем протокол для арбитражной комиссии — и ни полиции, ни суда, просто тебе впредь неповадно будет, и всё…
— Вы так думаете? — перебила я детектива, не чувствуя в душе особого облегчения. Почему он перешел на «ты»? И опять что-то трудноуловимое, бестелесно тягостное, не имеющее ни формы, ни запаха, повисло вокруг меня, неслышно, на цыпочках подкралось ко мне и настолько обострило мои и без того оголенные до предела органы чувств, что я уже не в состоянии была отличить реально происходящее от жуткого кошмара.
Детектив набрал номер из нескольких цифр, сверяясь с какой-то бумажкой, обеими руками прикрыл трубку и стал ждать. Я напряженно вслушивалась, но — то ли оттого, что я слишком далеко от него сидела, то ли оттого, что он изо всех сил старался сделать так, чтобы я ничего не расслышала, а может быть, оттого, что он просто разыгрывал комедию, — я не услышала никакого гудка.
— Кристина? — прошептал детектив. — Да, это я, да-да. Кристина, у меня к тебе маленькая просьба… Нет, лучше будет, если ты сама сюда придешь… А-а, ты там одна… А ты не можешь поручить пока сторожу принимать звонки? Так, понятно, разговор заказан, с Румынией? Понимаю, понимаю… Что ты говоришь… и шеф до сих пор здесь, ждет этого разговора, специально задержался?.. Ну да, конечно, это важно… Ей лет не больше, чем твоей дочери… Да нет, так тоже можно… Хорошо, тогда так и сделаем, как ты предлагаешь… Спасибо, до встречи, ага!
Говоря все это, отвечая на вопросы, которых я не слышала, детектив кивал, улыбался, курил, точно как во время настоящего разговора Я внимательно посмотрела на аппарат. Это был самый что ни на есть обыкновенный телефон, там даже не было лампочки, которая загорается у современного телефона во время разговора, а другой конец черного шнура терялся где-то среди горы хлама за спиной у детектива.
Детектив положил трубку.
— Да-а, — сказал он, изобразив на лице вековое раздумье белого медведя. — Ты ведь всё слышала сама, она не может сюда прийти, но помочь тебе все равно согласилась. То, что она предлагает, возможно только при условии, если ты нам доверяешь. Получается ситуация не очень приятная, но все равно лучше, чем попасть в полицию.
Я молча кивнула. Детектив встал, достал откуда-то снизу синий пластиковый мешок, перевернул его и вытряхнул содержимое наружу. Из мешка прямо на огнетушители посыпались какие-то заскорузлые, затвердевшие от пота разноцветные рабочие шмотки.
Детектив посмотрел куда-то мимо меня и педантично разгладил пустой мешок.
— Вот так, — сказал он глуховато, чуть понизив голос, — сейчас мы отправимся в ту, следующую дверь, там туалеты для рабочих, которые тут строят. Ты пойдешь в третью кабину и разденешься; все, что на тебе, до последней тряпички, положишь сюда, — он указал на мешок, — потом подашь мне все это из кабины. Я отнесу твои вещи к телефонистке, она их осмотрит, напишет в протоколе, что ничего из товаров нашего универмага среди твоих вещей нет, я вернусь назад, ты оденешься, поставишь свою подпись, запомнишь, что тебе запрещено посещать наш магазин, и можешь уходить. Все ясно?
— Да, — робко сказала я, — но разве вы сами-то не можете точно так же осмотреть мои вещи — я имею в виду, когда они уже будут в мешке…
— Ни в коем случае, — перебил меня детектив, — и вот что я тебе еще скажу: неужели ты, несчастная оборванка, тупая побирушка, вообразила, что я какой-нибудь маньяк и мне доставит удовольствие рассматривать твои грязные трусы? Всё, пошли или оставим эту затею вообще. — Детектив сунул мне в руки мешок и легонько подтолкнул в спину.
— О'кей, — выдавила я из себя через силу. Понимая, что мой плоский юмор не может ни спасти ситуацию, ни восстановить ту доверительность, которая, казалось, временами возникала между нами, я все-таки добавила: — Что ж, вам ведь тоже приходилось снимать с себя мундир и погоны.
Детектив закрыл на замок дверь в свою контору — кто его знает, что это было на самом деле, — чтобы, как он сказал, «в его отсутствие туда не проник никто из посторонних». Дверь, ведущая к туалетам, была не на замке, свободно открывались и двери в три кабинки. Он, видимо для контроля, открыл и закрыл каждую.
Детектив указал мне на последнюю кабинку:
— Это туалет для охранников объекта, — сказал он, — об этом все знают, в двери — дополнительный ригельный замок, поэтому никто не удивится, что он не открывается, хотя с виду внутри никого нет; но сейчас-то и так никто сюда не придет, рабочие уже в четыре, как правило, домой уходят. Но если, пока я не вернусь, кто-нибудь сюда наведается и будет дергать дверь, сиди тихо, ни звука, поняла? Я бы предпочел, конечно, вообще перекрыть доступ в этот отсек, но нельзя, этот туалет — один на весь универмаг, он все время должен быть открыт, на случай, если прорвет трубы. Вот, смотри, тут, рядом с умывальником, два толстых нарезных штифта, из меди, они — чтобы воду перекрывать; это пока у нас кранов нормальных нет, когда мы их еще дождемся…
Я вошла в кабину, закрыла задвижку и, не забыв, как грубо он меня обругал, даже не стала пытаться просить, чтобы он хотя бы на свой специальный ригельный замок меня не защелкивал, потому что упомянутые им рабочие все равно меня обнаружат, если придут, — ведь они, как известно, таскают с собой всякие инструменты, и особый ключ для ригельного замка у них наверняка с собой тоже есть.
Сложив в мешок все, что на мне было: пальто, пуловер, юбку, колготки, трусы, туфли, даже заколку для волос, я вдруг заметила, что оставила дома часы, и тут же мне пришло в голову, что детектив, не пожелав видеть меня раздетой, никогда в жизни не сможет узнать, всё ли я с себя сняла.
— Часов у меня с собой нет, — сказала я тихо. Я надеялась, что человек за дверью сообщит мне, наконец, который час, потому что я уже неизвестно сколько времени не видела часов и, кроме того, при этом мерзком подвальном свете да еще в таком состоянии я полностью потеряла чувство времени.
— Ну что, готова? Давай скорее, она там ждет. И без фокусов, не вздумай меня надуть. Если я сказал: «Всё в мешок», значит — всё, без разговоров, ясно? — прошипел детектив, словно бутылка лимонада, когда ее встряхнули, а потом стали открывать.
Я взобралась на крышку унитаза и перебросила мешок на ту сторону кабинки. Детектив взял мешок, перекинул его через плечо, вынул ключ из ригельного замка, сунул его вместе с другими ключами в левый карман брюк и ушел. У двери в коридор он остановился ненадолго и, не глядя на меня, молча повернул голову в мою сторону. Я помахала ему из кабинки — словно провожающему из вагона отходящего поезда.
И вот детектив исчез — исчез бесследно, я даже не слышала отзвук его шагов по коридору; только железная дверь со скрипом медленно поворачивалась на петлях, а потом, закрывшись наполовину, остановилась и замерла.
Я спустилась с унитаза, села на него, обхватив плечи руками, хотя мне казалось, что я вся горю. На какое-то мгновение я обрадовалась, что осталась одна и теперь мне не надо смотреть на этого человека, который скоро подарит мне свободу и поэтому запер меня голой и без сигарет в загаженном туалете.
