Метин Ардити - История одного предательства, одной страсти и трех смертей
— Да поможет нам Господь, — торжественно сказал он, поворачиваясь к Магде лицом. — Жизнь снова показала бедному священнику, который служит тем, кто еще более беден, как суров наш мир. Он состоит из страданий, голода, одиночества. А главное, Магда, из мук бесчестия, из прекрасных и глупых мук, выдуманных людьми, словно им не хватает того, что у них уже есть. Итак, быть может, ты права. Я не знаю… Если тебе кажется, что так будет лучше, отправь Павлину в клинику «Милосердие» в Пирее. Все жительницы Спетсеса знают, где она находится. Даже если, с Божьей помощью, не все в ней побывали…
— Все это должно навсегда остаться в твоем сердце, отец мой.
— Навсегда и останется, — сказал Космас. — Разве я предал тебя, когда семнадцать лет назад ты мне открылась? — И добавил: — Несмотря на то, что тайна твоя была для меня тяжелой ношей. Kirie eleison, с нами милость Господня.
Священник встал. Магда поклонилась, поцеловала ему руку и вышла из церкви.
На обратном пути Магда думала о наказании, которое Господь посылает брату и сестре, родившим совместное потомство, чтобы найти в себе силы по возвращении домой ранить свою дочь как можно больнее.
— Твой будущий ребенок — незаконнорожденный, — сказала она Павлине с каменным лицом. — Он будет жить в стыде, в унижении, в болезнях. А во что превратится наша жизнь? Разве ты можешь позволить себе стать матерью? Что будет со мной? Ты должна избавиться от этого ребенка!
Павлина ждала этих слов. Когда в начале октября у нее началась рвота, она подумала: «Ничего прекраснее со мной произойти не могло. И все остальное неважно».
Она посмотрела на мать и медленно, с расстановкой произнесла:
— Ты знаешь, мама, как я люблю тебя… Кроме тебя, у меня никого нет. Но этого ребенка я люблю больше всего на свете. Больше тебя, больше жизни, больше всего в этом мире. Больше, может быть, чем я любила папу. Никто не притронется к моему животу.
Тем же утром, немного позже, Магда вернулась в церковь Святого Спиридона.
— Она отказалась, не так ли? — спросил священник.
— Да…
— Я этого ждал. Я ее знаю, твою Павлину. — Он чуть заметно улыбнулся. — Есть, конечно, некоторые обстоятельства…
— А если открыть ей, что он ее брат, это ее не переубедит, как ты думаешь?
— Ты ничего ей не скажешь, Магда, — произнес Космас не терпящим возражений тоном. — Это ничего не даст.
Космас прослужил двенадцать лет священником в Трикале, своем родном городке. Множество детей родилось там от сестер и братьев. И каждый вырос нормальным и здоровым.
— Господи, спаси и сохрани. — Магда перекрестилась.
— Да будет так, — сказал священник, поднялся со скамьи и добавил: — Приходи ко мне часам к пяти, обсудим дела наши грешные. А я тем временем буду думать, что делать.
— Спасибо, отец Космас, — сказала Магда.
— Буду думать и молиться, само собой, — уточнил священник.
До полудня отец Космас был занят с прихожанами. На этот раз собеседование с ними оставило у него ощущение фальши. Разговор напоминал череду тщательно, до автоматизма отработанных движений в хорошо поставленном балете. В двенадцать тридцать Космас вышел из церкви и направился к доктору Михалису, единственному на острове врачу. Его одноэтажный дом, маленький, квадратный и без сада, стоял у дороги к Старому Порту. Когда пришел священник, в гостиной сидели три человека, четвертый находился в столовой, служившей одновременно приемным покоем. Как обычно, раздвижная дверь, делившая две комнаты, оставалась приоткрытой.
— Я не могу вылечить тебя от преклонного возраста, Коста, — говорил доктор пациенту. — В семьдесят два года у всех суставы болят. Это нормально.
Потом он пригласил отца Космаса.
— Что тебя привело? Ты же никогда ко мне не ходишь…
Космас кивком показал на дверь. Михалис небрежным жестом прикрыл ее, но священник встал и задвинул поплотнее.
— Что случилось? — спросил доктор. — Ты плохо себя чувствуешь?
Космас выдержал паузу, потом спросил вкрадчивым голосом:
— Помнишь семью из Афин, о которой ты мне рассказывал год или два назад?
— Да. И чего ты от них хочешь?
— Они по-прежнему ищут ребенка?
— Да, я уверен… Двух недель не прошло, как они мне опять об этом писали.
— Писали, говоришь? Из Афин? Давно ли из Афин пишут на Спетсес?
— Извини, я перепугал… Они мне об этом сказали, когда приезжали дом на зиму закрывать.
— Доктор, это не праздное любопытство. И я не хочу даже знать, кто они, но имей в виду, скоро появится ребенок, которого нужно будет усыновить.
Космас решил скрыть то обстоятельство, что родители приходятся друг другу братом и сестрой. Сказать об этом — значило бы нарушить тайну исповеди, а также поставить под вопрос усыновление ребенка. Магда и ее дочь уже сурово наказаны, стоит ли наказывать еще и ребенка?
Священник задумался: никто не пишет писем из Афин на Спетсес — это правда. Зачем искать ребенка на Спетсесе, если ты живешь в Афинах? Кто эти люди, знакомые Михалиса? Афиняне? Богатые буржуа из Патраса или Волоса, предпочитающие иметь дело с сельским врачом, а не со столичными акулами медицины? Иностранцы? Скорее всего, иностранцы… Поэтому-то они и писали доктору…
«В конце концов, — решил Космас, — это меня не касается. И чем, собственно, плох ребенок со Спетсеса? Люди здесь более здоровые и более честные, чем в Афинах. Михалис предлагает быстрое решение сложной проблемы, человек он надежный».
И Космас решил не копать глубже.
— Семья ставит два условия, — добавил доктор. — Гарантия греческого происхождения ребенка и отсутствие в его роду склонности к насилию.
Михалис тоже лукавил: усыновить ребенка хотели иностранцы, но закон не позволил бы им покинуть Грецию с младенцем. Им нужны были сообщники, вернее, клиника и гинеколог, который мог бы подтвердить документально факт рождения ребенка его приемной матерью.
Итак, каждый лукавил по-своему: Михалис — во благо родителей, а Космас — во благо ребенка.
— Люди хорошие, говоришь? Ты ручаешься?
— Великолепная христианская семья, вот что получит ребенок в качестве подарка ко дню рождения, — с уверенным видом заявил доктор.
— Храни тебя Господь, — сказал Космас на прощание.
После ухода священника врач позвонил на телефонную станцию и попросил соединить его с кабинетом доктора Маноса в Афинах. Звонок раздался только через два часа. Его собрат по профессии уверял, что готов в кратчайшие сроки организовать размещение в семье и тщательный уход за беременной Павлиной, а затем устроить все так, чтобы рождение ребенка произошло в частной клинике под чужим именем.
— Эти иностранцы люди состоятельные? — счел необходимым уточнить Михалис.
— Не волнуйся, тебе кое-что перепадет.
— Я не за этим к тебе обращаюсь, — обиделся доктор.
— Я знаю, будь спокоен. Как только найду семью, которая приютит младенца, я тебе позвоню.
По своему обыкновению, доктор Манос повесил трубку, не прощаясь. Пребывая в постоянном восхищении своими способностями инфернального интригана, однажды он решил, что эта репутация освобождает его от уз приличий и хорошего воспитания.
После восьми вечера Михалис получил от коллеги ожидаемое подтверждение. Он немедленно отправился к священнику.
— Я же говорил, что все образуется, — сказал доктор отцу Космасу. — Павлина будет жить у сестер Папазоглу, это две старые девы, с которыми мой коллега уже имел дело. Они обе портнихи, живут во Вьё-Фалере. Павлина должна отплыть на рейсовом катере «Нераида» послезавтра. Ну все, до свидания.
— Да пребудет с тобой Господь, — сказал Космас.
Погруженная во тьму Даппия казалась вымершей. Кошки попрятались, а собаки, бродившие вокруг кафе Стамбулидиса, вели себя непривычно тихо. Дождь лил так, словно разверзлись хляби небесные. Бурные потоки воды мчались по крутым улочкам, не успевая впитываться в глинистую почву. Едва проложив себе русло, они быстро меняли его, тут же создавая второе, потом третье. В итоге немощеная улица селения, по которой шел отец Космас, сверху донизу была испещрена похожими на изображения молний следами ручейков.
Хотя священник вымок с головы до ног, он пребывал в радостном и приподнятом настроении: его переполняло чувство благодарности. У Космаса возникло ощущение, что густая тьма, павшая на опустелую Даппию, есть не что иное, как проявление Божьего промысла, и что он, бедный, малограмотный священник, бросивший школу в двенадцать лет, оказался в самой сердцевине некой неисповедимой, высокой тайны. Его жизнь, до сего времени сводившаяся к отпущению мелких грехов повседневности, становилась отныне чем-то похожим на жития святых.
Драма, разрешение которой тяжким бременем легло на его плечи, стала для него нежданным воздаянием за беззаветное служение Богу. Милостию Господа на него возложена священная миссия! Ему суждено обеспечить рождение и жизнь ребенка, зачатого в великой любви, любви сестры и брата. Отец Космас чувствовал себя так, будто принимает участие в Сотворении мира. Он был необычайно горд тем, что именно ему была поставлена столь важная, ответственная задача. И эта гордость, в свою очередь, придавала ему спокойствие и уверенность в том, что он не ошибся в выборе жизненного пути.
