Леонид Шадловский - Красное море
— Куда? — Натан уже нетвёрдо стоял на ногах, и, чтоб не упасть, ухватился за край стола.
Птенец взял его за плечи, встряхнул, и Натан с удивлением почувствовал, какая сила в руках у этого столетнего старикашки. «А может он вечный, — подумал Натан, — может он этот, как его… “Горец”». И пьяно захихикал. Но на воздухе ему стало легче. В ночной темноте пахло полынью и цветами, ярко светила полная луна, освещая нежилую, неприветливую деревню, ноги мягко проваливались в траву…
— Бог ты мой! Хорошо-то как! — вздохнул Натан.
— Хорошо там, где нас нет, — философски изрёк Птенец избитую истину. — А тебя, поди, ищут везде? Ну, здесь-то не найдут, хотя, береженного бог бережёт. Уезжать тебе надо из Киева. Как можно дальше. Ты же еврей? Вот и мотай в страну предков. Здесь тебе жизни не будет, найдут, разорвут на части. Я хоть и не люблю жидов, но тебе добра желаю. К тому же ты Яшин родственник, а это много значит!
Они прошли за деревню, точнее, за те несколько покосившихся домиков, что ещё оставались в Нефедовке. Впереди, сколько мог видеть глаз, простиралось пепелище. Здесь все ещё, несмотря на прошедшие десятилетия, витал запах сгоревшего дерева, палёного человеческого мяса, собачьих трупов…Кое-где торчали закопчённые печные трубы, как памятники или кресты на кладбище. Здесь воздух все ещё был пропитан страхом и ужасом, настолько явственным, что у полупьяного Натана мурашки побежали по спине, и в животе похолодело. Птенец немного покрутился по пепелищу, ногой отбросил какие-то ведра, мусор, примерился и попытался что-то поднять.
—Помоги, — просипел он, и крякнул от натуги. Натан подошёл ближе, нагнулся, ухватился вместе с ним за кольцо и потащил на себя крышку, по своей тяжести больше напоминавшую могильную плиту.
Рассохлась, блин! — выругался Птенец и зажёг фонарь.
Внутрь вела лестница, по-видимому, когда-то здесь был погреб. Они спустились вниз. Вокруг стояли бочки с соленьями, были развешаны разные копчёности, видное место занимал самогонный аппарат…В углу у бетонной стены стоял большой кожаный диван, возле него радиоприёмник, пара табуреток, стол…
— Ну ты даёшь! — восхитился Натан. — Да здесь целый бункер! Любую бомбёжку, наверное, пересидеть можно.
— Любую, не любую, но хрен кто найдёт, — ответил польщённый старик. — Я его несколько лет строил. Может ещё и тебе пригодится.
Птенец отодвинул стол, сдвинул в сторону половик, под ним оказалась ещё одна крышка. Он поднял её, и Натан ахнул: деньги, много денег, в полиэтиленовых мешках, перевязанных бечёвкой. Ещё какие-то железные ящики из-под патронов. Птенец открыл один из них. Он был доверху заполнен золотыми цепочками, кольцами, кулонами…
— Видишь? — довольно хмыкнул старик. — Теперь это твоё.
— Моё?!
— А то чьё ж? Только обещай, похоронишь меня по-человечески, чтоб с попом, с молитвами… Похоронишь?
— Да тебе ещё жить и жить, Птенец. Но откуда столько?
— Не моего ума дело. Это Яша, вот у него и узнаешь, когда свидишься на том свете. Но это ещё не все. Деньги — ерунда, сегодня есть, завтра — уплыли. А вот в этом, — старик указал на полутораметровый деревянный ящик, — здесь то, что никогда не теряет цену.
Он поддел крышку. В ящике, в несколько рядов были уложены золотые слитки. У Натана разбежались глаза, такого он не ожидал. Он присел на табурет, глубоко вздохнул…Вокруг все стало темно, сердце гулко забилось в груди, Натан чувствовал каждый толчок…Сверху, на голову, опускался столб голубого цвета. Он видел его, он ждал его, он знал, что за этим последует.
— Дед…Птенец…Я сейчас…
Он не видел, как старик суетился вокруг, как укладывал его на пол, как просунул ему между зубов деревянную ложку…Натан не знал, сколько времени провалялся в обмороке. Но когда очнулся, старик сказал:
— Светает уже. Уходить тебе надо, — и добавил. — Знал бы, что ты эпилептик…Хотя, говорят, эпилепсия — болезнь гениев, как у Достоевского и Юлия Цезаря. Может, и прав был Яшка, не простой ты человек, на роду тебе написано…Ладно. Возьми с собой денег, сколько нужно, как устроишься, приезжай за остальным. В Киеве не оставайся, скорее всего, ищут тебя. То, что здесь лежит, наверняка, не только Яшке принадлежало. Он, хоть, и не говорил мне, но я не первый день на свете ковыляю, догадываюсь кое о чем. Я когда по его просьбе Косого убрал, слышал, наверное, после него много чего осталось. А вот куда делось, никто не знает. Подозреваю, что весь его общак здесь лежит. Но не моего ума это дело. Я Яшке жизнью обязан, я за него любого замочу.
Натан знал Косого, Косоротова Игоря Ивановича, директора овощной базы, дважды судимого, весёлого и общительного человека. Косой вместе с Яковом Моисеевичем отдыхал в обкомовском санатории, где они и познакомились. Вместе какие-то дела проворачивали, на бегах играли, подпольное казино организовали, но как-то проговорился Яков Моисеевич, что «быдло Косой, быдлом и подохнет». Натан тогда не придал значения его словам, он вообще не лез в его дела, но через некоторое время Косого убили. А Яков Моисеевич, как ни странно, радовался. И потирал руки. И приговаривал: «Я предупреждал, предупреждал…Дождался, падлюга». Натан знал, что Косоротов был держателем общака, но даже не догадывался, что после его смерти держателем стал Яков Моисеевич.
Из деревни Натан вышел другой дорогой, более дальней, кружной, но безопасной. Он все ещё чувствовал слабость после приступа, но пёр, как лось, через чащу, через берёзовые рощицы, обходя близлежащие хутора, замирая при каждом звуке человеческого голоса. В одной руке он нёс сумку, доверху набитую деньгами. Натан не знал, сколько там. Может, сто тысяч, а может, и миллион. Побросал не считая, выбирая только рублёвые пачки, пожал крепкую ладонь Птенца, и ушёл. Но точно знал, что вернётся.
К вечеру Натан добрался до Белой Церкви. Он понимал, что ехать в Киев ему нельзя. Тогда куда же? Союз большой, с такими деньжищами хоть на край света можно. Но на край света не хочется. Что-то там Яков Моисеевич, перед тем как из окна выпрыгнуть, насчёт Ленинграда заикался. И даже адрес давал, кажется. Вот только вспомнить бы…Бог с ним, все равно надо подальше отсюда. Была не была, Питер так Питер! Хорошо бы на самолёте, но документов нет, придётся на поезде. Может оно и к лучшему, на поезде безопаснее.
В Ленинград Натан прибыл через два дня. Все это время он провёл в общем вагоне. Ему казалось, что в общем затеряться легче. Народ все время менялся, одни выходили, другие занимали их места… Все двое суток он провалялся на верхней полке, подложив под голову сумку с деньгами. Первое время он волновался, но когда въехали на территорию России, успокоился. Никто его не искал, никто не гнался за ним…
Витебский вокзал встретил его так же, как и всех, кого встречал и провожал: шумом, гамом, бомжами и цыганками, проститутками и милиционерами…Натан покрутился по вокзалу, посмотрел на паровоз, на котором когда-то Ленин приехал в Россию, выпил пива и подошёл к грузчику:
— Слушай, братан, где тут можно угол снять?
Грузчик скептически осмотрел его помятый, кое-где порванный костюм, единственную, довольно непрезентабельную сумку, и достал из кармана «Беломор»:
— Кури. Откинулся недавно, что ли?
— Да, — не стал отнекиваться Натан. — Так где можно снять?
— Ты не светись здесь, — посоветовал грузчик. — Не дай бог, на ментов нарвёшься. Ксивы, небось, нету?
— Нет. А что, ты можешь достать?
— Покумекать надоть. Меня Вовчик зовут.
— Толя. Анатолий, — Натан пожал протянутую руку.
— Вот что, Толик. Дуй до конца платформы, там налево, под вагонами пролезешь, забор увидишь. Пройдёшь метров пятьдесят, дырка будет. Вот там и жди меня.
Натан быстро нашёл указанное место. Вовчик подошёл минут через тридцать. Ещё раз критически осмотрел его.
— Приодеть бы тебя, а то менты враз прицепятся.
— Ты не переживай, Вовчик. Деньги имеются, — Натан чувствовал, что этому человеку можно доверять. Он открыл сумку.
— Нифига себе! — присвистнул Вовчик. — Грабанул кого? Ладно, не моё дело. Но бегать с такими деньгами по Питеру, резону никакого. Поехали ко мне.
Они поймали такси. Натан никогда не бывал в Ленинграде, потому не мог определить, куда они едут, но Вовчик его просветил:
— Погоняло у меня Купец, и живу я в Купчино.
Для Натана Купчино — все равно что Гавайи, пустой звук, да и кличка Купец не вязалась с обликом Вовчика. Купец должен быть толстый, с золотыми часами на пузе, с окладистой бородой…Он сказал об этом новому приятелю. Вовчик рассмеялся:
— Ничего, все ещё впереди. И пузо будет, и часы золотые…Будем живы, да на воле…
Квартира, куда привёл Вовчик Натана, была небольшая, однокомнатная, чистенькая… В комнате стояли два дивана, стол, сервант и старенький черно-белый телевизор.
— Небогато живёшь, — заметил Натан.
— Мне богато жить закон не позволяет. Я ж вор! Пошли на кухню, выпьем, побазарим…
Натан все ещё сомневался, стоит ли посвящать Вовчика во все перипетии своей жизни, но, немного поразмыслив, решил, что без помощника в чужом городе ему не обойтись. Он рассказал о Якове Моисеевиче, о жене, только про Птенца умолчал. Зачем «грузить» человека ненужными сведениями. Вовчик слушал молча, не перебивая, постукивал пальцами по столешнице. Потом долго думал.
