Салман Рушди - Флорентийская чародейка
Лицо Абул-Фазла закаменело.
— Как ты смеешь низводить моего господина до уровня женщины! — произнес он почти шепотом. — Считай, что тебе повезло: у тебя в руках свиток — я вижу, он действительно скреплен печатью королевского дома Англии, что гарантирует тебе, как послу, личную неприкосновенность. Если бы не это, будь уверен — твоя дерзость дорого бы тебе обошлась: я велел бы бросить тебя под ноги бешеному слону, который привязан здесь, неподалеку, специально для того, чтобы избавляться от таких наглых свиней, как ты.
— Ваш император известен во всем мире как несравненный ценитель женской красоты, — отозвался Могор дель Аморе. — Уверен, Его Величество Алмаз Востока нисколько не чувствовал бы себя оскорбленным сравнением с Ее Величеством — самой великолепной драгоценностью Запада, — невзирая на то, что она женщина.
— Мудрецы-назаретяне, присланные к нам португальцами из Гоа, невысокого мнения о самой великолепной драгоценности, — сказал всесильный министр, пожимая плечами. — Говорят, она богоотступница, слабый правитель и скоро ее свергнут. Говорят, ее соотечественники сплошь воры, а ты, вероятно, явился сюда шпионить.
— Португальцы и сами сплошь пираты да грабители, — упорствовал Могор. — Ни один разумный человек не должен верить их речам.
— Отец Аквавива принадлежит к общине Иисуса, он, как и ты, итальянец, а его соратник, отец Монсеррат, — из Испании.
— Они прибыли к вам на корабле под флагом мошенников-португальцев, а это означает, что они и сами дикие португальские псы.
Над их головами вдруг загремел хохот, как будто над ними потешались сами боги, и звучный, густой бас произнес:
— Пощади его, уважаемый мунши[20] Сохрани ему жизнь хотя бы до того момента, пока мы не прочтем доставленное им послание.
Шитые серебром шелковые занавеси разошлись вплоть до стен, и на самой верхушке каменного древа все узрели раскинувшегося на атласных подушках и сотрясавшегося от приступов безудержного смеха Абул-Фатха Джелаль-ад-дина Мухаммада Акбара собственной персоной, в данный момент более всего похожего на гигантского пестрого попугая.
***Он проснулся с чувством непонятной тревоги, и даже самые изощренные ласки возлюбленной не могли его успокоить. Посреди ночи его разбудило истошное карканье вороны, ненароком залетевшей в опочивальню к Джодхе. В то жуткое мгновение, когда черное крыло коснулось его щеки, императору со сна померещилось, что наступил конец света. Слуги прогнали птицу, но императора продолжало трясти. Вторую половину ночи его одолевали недобрые вещие сны. В какой-то момент ему привиделось, будто ворон — вестник конца света — вознамерился вырвать из его груди сердце и расклевать его, подобно тому как на поле брани в Ахаде поступил Хинд из Мекки с поверженным дядей Пророка Хамзой. Если жалкий трус смог уничтожить непобедимого, могучего Хамзу, то и его в любой момент может сразить бесшумно прилетевшая из темноты черная и безобразная, как ворона, злая стрела. Удалось же птице, несмотря на многочисленную стражу, проникнуть в его покои и коснуться крылом его лица, — значит, и убийца вполнe может подобраться к нему совсем близко.
Мучимый страхом смерти император оказался беззащитным перед внезапным чувством симпатии, напоминавшим первую любовь.
***Прибытие мошенника, назвавшегося послом, вызвало у него любопытство, и после того как по его наущению Абул-Фазл вдоволь поиздевался над юным бродягой, настроение у императора стало значительно лучше. Абул-Фазл, который на самом деле был человеком весьма общительным и дружелюбным, умел, как никто другой в Сикри, притвориться свирепым, и Акбар, наблюдая поверх голов комедию допроса, почувствовал, как черные ночные тучи постепенно рассеиваются.
«А самозванец держится отменно», — подумал Акбар. К тому времени, как император дернул шнуры, поддерживающие занавеси, и обнаружил свое присутствие, он уже находился в отличнейшем расположении духа, однако совершенно не был готов к тому чувству, которое завладело им, едва он встретился глазами с золотоволосым гостем.
Это была любовь с первого взгляда — или что-то весьма на нее похожее. Сердце его забилось учащенно, словно у влюбленной девы, он испустил глубокий вздох, и на щеках его заиграл румянец. Как он красив, этот молодой повеса, как уверен в себе, как независим! И было в нем еще что-то, не видное глазу, — некая таинственность, и это делало его привлекательнее сотни придворных. Сколько же ему может быть лет? (Император плохо определял возраст фаранги.[21] Этому могло быть всего двадцать пять, но, возможно, и все тридцать.)
«Он старше, чем наши сыновья, по возрасту он не может быть нам сыном, — подумал Акбар и сам удивился, как ему в голову могла прийти такая дикая мысль. — Уж не имеем ли мы дело с колдовством? Может, на нас воздействуют чары? Что ж, сделаем вид, будто ни о чем не догадываемся. Пока что ничего страшного не произошло».
Император считал себя достаточно искушенным для того, чтобы вовремя уклониться от удара кинжалом и не выпить отравленное питье. Он решил довериться влечению сердца и разобраться в причине столь неожиданной симпатии.
Неизбежной расплатой за власть является отсутствие и жизни правителя каких-либо сюрпризов. Император озаботился выработкой сложнейшей системы осведомления, дабы обезопасить себя от любых неожиданностей, однако Могор дель Аморе сумел поразить Акбара и уже по одной этой причине заслуживал пристального внимания.
— Зачитайте нам королевское послание, — молвил Акбар, и Могор, изогнувшись, отвесил нелепо-глубокий поклон, а когда распрямился, то держал свиток уже в развернутом виде, хотя ни император, ни Абул-Фазл не заметили, как и когда он умудрился сломать печать. «Ну и артист! — сказал себе император. — Нам это по душе». Самозваный посол меж тем прочитал послание по-английски, а затем весьма бегло стал переводить его на фарси.
«Ваше Величество, непобедимый и могущественный государь, — читал он, — приветствую тебя, господин Зелабдим Эчебар и владыка Камбея».
Абул-Фазл насмешливо фыркнул:
— Зелабдим?! Надо же! Да еще и Эчебар! Это что за птица?
Император хлопнул себя по бедрам и разразился неудержимым хохотом.
— Это мы и есть! — сквозь смех проговорил он. — Это нас называют падишахом Эчебаром и владыкой легендарного Камбея. Бедная темная Англия! Нам жаль народ, которым правит столь невежественная королева!
Могор приостановил чтение, ожидая, когда умолкнет императорский смех.
— Продолжай, — махнул рукою Акбар. — Великий Зелабдим повелевает тебе читать дальше. — Он снова захохотал и платком смахнул выступившие слезы.
«Посол» снова отвесил поклон, причем с еще большей грацией, и продолжил чтение. К тому времени, как он закончил, и император, и его министр вновь подпали под обаяние его чар. В письме же далее говорилось: «В интересах развития торговли, а также в интересах достижения иных взаимовыгодных целей мы предлагаем Вам заключить союз. Как нам стало известно, Вы провозгласили себя Непобедимым, и, поверьте, мы нисколько не оспариваем Ваше право так себя называть. Однако есть некто, именующий себя таким же образом. Заверяем Вас, что мы полагаем это лицо недостойным подобного прозвания. Мы имеем в виду, о могучий владыка, презренного епископа римского Григория ХIII, чьи планы по поводу земель Востока могут быть для Вашего Величества весьма опасны. Уверяем Вас, что отнюдь не со святыми целями шлет он своих служителей в Камбей, Китай и Японию. Этот самый епископ затевает сейчас войну против нас, а его католические прихвостни при Вашем дворе — все до одного предатели и шпионы.
Берегитесь приспешников его! Заключите союз с нами, и совместно мы уничтожим всех недругов наших. Знаю, тело мое, тело женщины, немощно, зато я обладаю истинно королевским мужеством, а в груди у меня бьется сердце мужчины — сердце короля Англии. Не иначе как с презрением думаю я о том, что какой-то подлый епископ осмеливается выступать против меня и моих союзников, ибо я обладаю не только властью, но и силой, вполне достаточной для того, чтобы победить. А когда прах всех недругов наших развеют ветры, Вы, Ваше Величество, будете рады тому, что вступили в союз с Англией».
Когда «посол» завершил свой перевод, императору стало ясно, что за какие-то считанные минуты его угораздило влюбиться второй раз; его неожиданно охватило страстное желание обладать той, которая обратилась к нему с посланием.
— Как ты полагаешь, Абул-Фазл, может, нам стоит без промедления сделать эту женщину нашей женой? — восликнул Акбар. — Королева-девственница, рани Зелабат Гилориана Пехлеви — красиво звучит, а? Мы полагаем взять ее в жены немедленно.
— Великолепная мысль! — воскликнул Могор дель Аморе. — А вот и медальон с ее портретом, она посылает его в знак своего всемилостивейшего расположения. Вы будете очарованы ее красотой, которая превосходит красоту и изящество ее слога.
