Нина Федорова - Уйти по воде
Домой она вернулась, волоча подвернутую ногу: оказалось, что заработала растяжение связок. Мама перебинтовала ей щиколотку эластичным бинтом, уложила на диван, подсунув под спину подушки, принесла в комнату чай и даже сгоняла Илью в магазин за шоколадным пирожным – «в утешение болящей».
Катя пила чай и ела пирожное, полная мрачной торжественной решимости.
В последнее время она сама себя не узнавала Липкий туман, окутавший ее жизнь, сгущался все сильнее, заполняя душу острой мутной тоской, от которой не было спасения, – тоска все чаще прорывалась слезами, тихими одинокими ночными истериками, которые, однако, не приносили облегчения Конечно, она знала, что быть счастливой все равно не получится – когда ты счастлив, это дурной знак, значит, Бог отвернулся, раз не посылает скорбей «Счастья на земле захотели? – всегда издевательски спрашивал в проповедях отец Митрофан. – Его вам никто не обещал!» Счастья она и не хотела, она просто хотела хоть немного унять эту больную, истеричную тоску, но тоска не унималась
У православных людей не бывает депрессий, Катя это твердо знала – нужно чаще исповедоваться и причащаться, но после исповеди и причастия ей становилось почему-то еще хуже, душа как будто сильнее истончалась, как будто теряла последние лоскутки кожи
Ей все время хотелось жить полнее, ярче, интереснее, хотелось разнообразить свой вечный маршрут: дом – университет – библиотека – храм Хотелось страстей, сильных чувств, впечатлений, хотелось, в сущности, всего того, что так осуждалось в православных книжках для девочек, всего, что было греховно, – быть привлекательной, нравиться, влюбляться и влюблять в себя В конце концов, хотелось любви – настоящей, всамделишной, взрослой Девочки-однокурсницы встречались с мальчиками, гуляли, где-то бывали по выходным, а Катя сидела дома. Иногда подруги вытаскивали ее на выставку, на концерт, в театр, но Катя большую часть жизни жила затворницей, она слишком боялась «мира», даже и сейчас, когда почти к нему привыкла; к тому же в университете много задавали, поэтому она все выходные сидела дома за уроками, читала или играла с Аней и Ильей. Какие тут могли быть знакомства? Да и могли ли они быть вообще?
Завязывать серьезные отношения можно было только с православным, но православных женихов-то и не было как будто. Почти все выросшие мальчики почему-то перестали ходить в храм, да и многие выросшие девочки тоже Оставшиеся же были в основном странными Эти, как правило, нервические юноши ввергали ее в особенное уныние – перспектива выйти замуж за какого-нибудь такого болезного отрока Катю удручала. В храме, тем не менее, женились – в основном пока Митины ровесники, старше Кати на пять-семь лет, и, видя, как нарасхват идут даже самые завалящие женихи, она вздыхала Про неправославных и речи не шло – это было предательством, отречением! Одна не особо благонадежная девочка из школы вышла как раз за невера, но она вообще перестала ходить в храм и даже вроде забеременела до свадьбы; вторая, хотя и благонадежная, познакомилась с будущим мужем по Интернету, конечно, с неправославным, и это долго обсуждалось приходскими знакомыми – как же так, как же! Хотя потом он стал ходить в храм и они даже обвенчались, все равно ощущение совершившегося беззакония у Кати осталось – как можно уйти в чужой лагерь, как можно смешиваться с ними, с другими? Он ведь все равно неблагонадежный.
Во всех православных книжках для девочек и девиц писали, что главное – это твой внутренний мир, что девушка не должна стараться нравиться и привлекать к себе внимание «плетением волос» Суженый разглядит тебя и под семью покрывалами: настоящему, «правильному» суженому вся внешняя красота не важна – оставь ее для пустых, блудных девиц.
Не разглядит! – вот в чем была горькая правда Катя неожиданно поняла – девушка, пренебрегающая этим самым презренным «плетением волос», привлекает соответствующих юношей – а ей такие болезные отроки никак не нравились Бесполые существа нравятся таким же бесполым существам. Но могла ли она конкурировать здесь со светскими девушками? Она же с давних пор старательно вытравливала из себя все женское, потому что приукрашивать себя, наряжаться – это грех, так стоит ли теперь удивляться, что мальчики обращают внимание не на нее, а на других?
К тому же оказалось, что со внутренним миром у большинства светских девушек тоже все было в порядке, – в них была личность, стержень, твердость, которые Катя всегда считала гордыней Она долгие годы вытраливала из себя не только женское, но и суть свою, и личность, стараясь все время стать смиренной, послушной, благочестивой, «правильной», методично убивая в себе себя – живую, веселую, прежнюю хулиганку. Не смела никогда возражать, иметь собственное мнение, спокойно позволила бы и унизить себя, – и была уверена, что это правильно, по-христиански Она всегда думала, что это-то «благочестие» и нужно для семейной жизни (так ее учили!). Может быть, у православных мужчин это и ценилось, но тем, с которыми она сталкивалась сейчас, наплевать было и на смирение, и на скромность Им была важна личность, ее настоящая суть, которой у Кати уже не осталось – слишком глубоко она ее похоронила. Не было у нее того самого прекрасного внутреннего мира, вот в чем дело! Она имела все шансы быть правильной православной невестой, выросшей для правильного православного жениха, но именно православные женихи ее и не привлекали А как общаться с мирскими – она не знала
Мама как-то принесла книжку для молодежи – о любви и православной семье, Катя эту книжку тут же утащила к себе Батюшка-автор писал довольно бойко и интересно. Главная его мысль заключалась в том, что выйти замуж по любви невозможно. Он очень аргументированно объяснял, почему: любовь не возникает с первого взгляда, любовь надо терпеливо взращивать, поэтому замуж нужно выходить не по глупой влюбленности, а по «духовному расчету» – подбирать подходящего кандидата, с которым удобно растить любовь А еще лучше выбирать не мужа себе, а отца своим детям. Катя вспомнила сразу же Дашу и отца Маврикия («Вот будет у тебя жених, будешь его любить»), от книжки незнакомого батюшки ее передернуло так же, как тогда от слов Дашиного духовника. Духовник, батюшка – вот в чем еще была проблема православного замужества, жених не просто должен был быть православным, его обязательно должен был одобрить духовник Тех, кто выходил замуж без благословения, потом Бог наказывал: рождались дети-уроды, или муж начинал пить и изменять, или просто жизнь в браке не складывалась.
Получалось, что и здесь тоже был туман, проклятая раздвоенность – влюбляться, как мирские, она не могла, а выходить замуж «православно» – не хотела Любви, да, любви Катя хотела, страстей, встреч, расставаний, sine te, Julie, vivere non potest (без тебя, юлия; жить невозможно (лат.)) – так было выведено огромными белыми буквами на стене Первого гума, эту надпись она всегда видела утром, когда шла в университет, и каждый раз мечтала – вот бы и ей хоть раз так же повезло, как этой неведомой Юлии! Но замужество казалось Кате скучнейшим болотом, к тому же всегда и везде ей толковали о кресте супружества, о том, что семейная жизнь – это тяжкий, почти невыносимый подвиг. При слове «православная семья» (а другой у нее быть не могло) ей рисовался какой-то неведомый, заросший по глаза бородой муж, куча чумазых детишек, выстроенных по росту для вычитывания утреннего правила, «Домострой» на ночь, бесконечные пеленки и кастрюли…
Конечно, неземной прекрасный ангел только выигрывал от такого сравнения Именно поэтому в минуты острой тоски ей так нравилось грезить об Олеге, бесконечно тянуть эту успокоительную жвачку – такая «любовь» была вроде бы не греховной, но при этом скрашивала серые будни, давала душе хоть какую-то пищу. «Несчастная любовь» – это ведь гораздо лучше, чем никакая
Сейчас, за чаем и пирожным, уложив на подушку забинтованную ногу, она вдруг разозлилась на себя
Дело ведь не только в этой глупейшей попытке догнать Олега, дело в том, что нужно наконец признаться себе честно – так больше жить нельзя Она выросла из этой истории, как из детской одежды, та девочка, которая оставляла на парте «Лествицу» и благоговейно вздыхала после помазания, поглядывая на сурового юного алтарника, больше не вернется. Ангел-хранитель был нужен ей, а не нынешней Кате – нынешняя слишком ясно видела, что с ангелом не может быть ничего земного: ни страстей, ни простой человеческой любви, да и ангел-то на самом деле был типичным «болезным юношей», странноватым, нервным, сложным – герой какого-то чужого романа, но просто привычный, знакомый, вот она и принимала его за своего
Дело было и не в этой детской истории вовсе, просто она боялась жить, боялась выходить на свет, открыть наконец глаза, начать что-то менять. Как будто леший водил ее кругами по заколдованному лесу, а она не могла и не хотела вынырнуть из этого дурного сна: «Порчена ты, девка», как сказала та странная бабушка в метро.
