Лея Любомирская - Лучшее лето в её жизни
Маленькая русалочка
– Я сегодня на рынке Паулу встретила. Он тебе привет передает.
– Спасибо… погоди, это какого Паулу?
– Ну, у которого девочка в инвалидной коляске.
– А, этого! Ну надо же! Я его сто лет уже не видел! С тех пор как ходили с ним в «Маленькую русалочку» киянд[31] есть.
– КОГО есть?!
– Киянд. Ну что ты на меня так смотришь? Ты что, не знала, что их едят?
* * *– Выбирайте, какая понравится. – Официант махнул рукой в сторону огромного – во всю стену – аквариума и отошел к стойке.
– Слушай, я не могу, – сказал Паулу, делая шаг назад. – Серьезно, не могу. Пошли отсюда. Пойдем лучше в бразильский ресторан. Или в «Короля-каракатицу», я плачý.
– Брось! – Луиш Мигел сунул в рот сигарету и похлопал себя по карманам в поисках зажигалки. – Когда ты еще попробуешь киянду, их завозят раз в жизни. – Он помахал официанту и показал пальцем на свою незажженную сигарету. Официант кивнул.
– Я переживу. Нет, серьезно. Как их вообще можно есть? Ты посмотри на них!
Луиш Мигел посмотрел. Маленькие пухлые киянды безо всякого интереса таращились на него из аквариума и вяло шевелили короткими хвостами. Вид у них был осовелый, как будто они покурили лиамбы.[32]
Подошел официант с зажигалкой. Луиш Мигел прикурил из его рук.
– Еще не выбрали? – спросил официант.
– Минутку, ладно? – Луиш Мигел подмигнул официанту и похлопал Паулу по плечу. – Давай-давай, нечего строить из себя девочку. Можно подумать, ты никогда раньше не ел рыбу!
Паулу нервно сглотнул.
– А ты уверен, что это рыба? Ты твердо в этом уверен?
– Я могу принести вам справочник, – в вежливом голосе официанта явственно послышались оскорбленные нотки. – Не думаете же вы, что мы подаем нашим гостям… эээ… человечину?!
– Нет-нет, что вы! У меня и в голове не было! – Паулу смешался, покраснел и усилием воли заставил себя посмотреть на киянд. Они были все так же неподвижны и все так же тупо таращились на него через толстое зеленоватое стекло. Паулу постучал пальцем по стенке аквариума. Одна из киянд медленно, как будто с усилием, подняла крошечную ручку и тоже постучала.
– Вот эту, – сказал он, и Луиш Мигел одобрительно кивнул.
– Варить, жарить, на решетке? – спросил официант, примериваясь к киянде веревочным сачком на длинной палке.
Паулу дико посмотрел на него.
– Ни в коем случае! Живую, в пакет с водой, и объясните, чем ее кормить!
Луиш Мигел печально вздохнул и покрутил пальцем у виска.
* * *– А дальше что?
– Дальше всё.
– А что с кияндой-то?
– Сдохла. Почти сразу. У нее вирус какой-то был, что ли, или паразиты, я уже не помню. Их же контрабандой сюда завозили. Набивали в трюмы, не разбираясь – больные, здоровые… Потом продавали в рестораны. В «Маленькой русалочке» несколько клиентов заболели, ее из-за этого санитарный надзор закрыл. А сейчас вообще киянду нигде не купишь, ищи не ищи…
– Погоди, а девочка в инвалидной коляске тогда кто?
– Ну, кто-кто… Дочка. Я слышал, что у нее с рождения что-то такое с ногами, не то парализованы, не то что. Симона, жена Паулу, хотела ее сдать в интернат, а Паулу встал на уши и не позволил. Вроде они поэтому и развелись.
– Уууууууууу… а я-то подууууумалааааааа…
– А ты решила, что это он киянду в коляске возит?! Дурочка моя!
* * *– Манана, полпятого, иди пить витамины! – зовет Паулу.
– Не пойду! – звонко кричит Манана из ванной. – Я занята! Я купаюсь!
Паулу наливает в ложку желтую маслянистую жидкость и осторожно, чтобы не расплескать, идет с нею в ванную.
При виде него Манана немедленно ныряет с головой, но тут же выныривает, фыркая и отплевываясь.
– Давай, – говорит Паулу и подносит ей ложку, – открывай рот.
– Не хочу, – бубнит Манана, мотая головой и не разжимая рта. – Невкусно!
– Зато полезно. Давай-давай, а то ты вчера опять сток забила чешуёй. Если не будешь принимать витамины, у тебя весь хвост облезет, как в прошлом году.
Круглые Мананины глаза наливаются слезами, она выхватывает у Паулу ложку, швыряет ее через всю ванную, потом закрывает лицо руками и басовито, с подвываниями, рыдает.
– Ну, Манана, – растерянно бормочет Паулу, присаживаясь на край ванны. – Ну что с тобой сегодня?
Манана приподнимается и порывисто обнимает Паулу за шею. Паулу нежно гладит ее по длинным мокрым волосам.
– Я хочу… ножки! – сквозь слезы выговаривает она.
Свинка
– Почему она не ест? – расстроенно спрашивает Моника. – Ну почему же она не ест?!
Моника расстелила на скамейке бумажную салфетку, поставила на нее крошечную фарфоровую свинку – почти совсем круглую, бело-розовую, улыбающуюся – и уже десять минут подносит к нарисованному пятачку то кусочек пиццы с грибами, то помидорку черри.
Еще одну помидорку она сунула себе в рот, но пока не раскусила, перекатывает ее за щекой, как леденец.
– Несколько дней уже, – потерянно говорит Моника и кладет пиццу на салфетку. – Как ты думаешь, что с ней? Может, она не любит пиццу? Может, надо было купить гамбургер?
Успокойся, Моника, молчу я. Успокойся, пожалуйста. Она и не должна есть. Ты посмотри на нее: она же неживая. Она просто фарфоровая безделушка. Безделушки не едят пиццы. И гамбургеров не едят. Чего ты, в самом деле?
– Сама ты – безделушка! – Моника воинственно вздергивает подбородок. – Раньше-то она ела! На той неделе еще ела! Салат ела, и бутерброд, и еще шоколадный мусс! Два мусса – вначале свой, а потом мой!
Я думаю, тебе показалось, молчу я. Вряд ли она съела бутерброд, салат и два мусса. Скорее всего, ты их сама съела и не заметила. В задумчивости. Знаешь же, как это бывает.
– Не знаю, – сердито говорит Моника. – У меня такого не бывает. Это, может, ты ешь и не замечаешь, а я… – Моника берет с салфетки пиццу и снова начинает тыкать ею в нос свинке. – Ну поешь, миленькая, – просит она, – пожалуйста, поешь! Тебе обязательно надо поесть! Хоть капельку!
Моника, молчу я. Моника, не сходи с ума. Прекрати кормить фарфоровую свинью. Прекрати, Моника, Моника, прекрати, Моника…
– Не ест… – Моника прерывисто вздыхает и встает со скамейки. – Не хочет. А знаешь, как ела, когда я ее только нашла? Оооооо… ты б видела! Больше меня! – Моника кладет пиццу на салфетку. Потом достает изо рта помидорку черри, обтирает ее о свитер и кладет рядом с пиццей. – Пойду я, ладно? Устала очень, а еще дела всякие…
Эй, молчу я. Свинку-то возьми! Подумаешь, не ест. Не выбрасывать же из-за этого бедную безделушку!
Моника оборачивается.
– Нет, – говорит она. – Не возьму. Ей у меня надоело. Ты только проследи, пожалуйста, чтобы ее кто-нибудь хороший нашел, ладно?
Ладно, растерянно молчу я. Прослежу.
– И не называй ее безделушкой! – кричит Моника и машет мне рукой.
* * *– Ну что? – спрашиваю я. – Доигралась? Свинья ты. Монику расстроила.
– Так надо, – хмуро отвечает свинка, нюхая оставленный Моникой кусочек пиццы. – А Моника твоя переживет.
Высокомерно пожимаю плечами и отворачиваюсь. Не спорить же с фарфоровой безделушкой. Может, ей и правда надо.
Через несколько секунд со скамейки раздается громкое чавканье.
– О, твоя голодовка закончилась! – говорю я ехидно. – Приятного аппетита!
Но фарфоровая свинка меня не слышит.
– Какая гадость, – бормочет она с набитым ртом, – терпеть не могу холодную пиццу.
Обезьянка
– Ты пойдешь на выставку? – спросила меня моя соседка по квартире Нанда Абукассиш, бесцеремонно копаясь в вещах, разложенных на моем туалетном столике (на самом деле у меня нет туалетного столика, но, когда я заняла эту комнату, я повесила над комодом круглое зеркало, с одной стороны оно нормальное, а с другой – увеличительное, чтобы можно было как следует рассматривать свой нос после ванны. А на самом комоде поставила мозаичную египетскую шкатулку с украшениями, положила кремы – для лица, для тела и один, с экстрактом шелка, для зоны декольте, а еще расческу, маникюрный набор и прочие мелочи, совершенно необходимые любой девушке).
– Ой, какая прелесть! – сказала Нанда, вытаскивая из шкатулки маленькую белую обезьянку с абсолютно живой рожицей. Обезьянку пару дней назад прямо при мне вырезал пожилой негр из клыка бородавочника. Негр хотел за фигурку пятнадцать евро, но у меня не было пятнадцати, и он продал мне ее за двенадцать пятьдесят, билет на метро и шоколадку. – Где взяла?
Я отобрала у Нанды обезьянку, положила ее обратно в шкатулку, закрыла шкатулку на ключик, а ключик вытащила и спрятала в медальон. Просто так, чтобы позлить Нанду. Нанда показала мне язык и взяла с комода расческу.
– Ну так что? – спросила она, начесывая челку на глаза. – Ты пойдешь на выставку?
