Али Смит - Отель – мир
Тогда, в детстве, Лайз мучила мысль: куда разошлись тысячи пластинок с лицом ее матери на конверте? Кто купил их и принес домой, какие комнаты они повидали? И где они теперь? Эта улыбка. Проникновенный голос. Может, в пластиночном раю? Или лежат стопками в магазинах подержанных товаров, за крадеными проигрывателями? А может, они заперты внутри допотопных музыкальных автоматов по соседству с допотопными костюмами-тройками дома у ее престарелых поклонников вместе с альбомами Вала Дуникана, Лины Мартелл, Бобби Краша, Лины Заварони?[23] На гребне славы Дидри еженедельно выступала в телепередаче с куплетами собственного сочинения на темы последних новостей. Самое популярное ее творение, Старая перфокарта, подобралась к вершине хит-парада Сто лучших поп-синглов; это была шуточная жалоба перфокарты, испещренной мелкими дырочками, на появление новых компьютеров, которые вытеснили ее с товарками из употребления. Дидри совершила турне по провинции и осчастливила автографами на альбомах множество пенсионеров.
То было двадцать лет назад, когда Лайз была маленькой. Теперь тогдашние пенсионеры в могилах, ее седеющей матери давно за пятьдесят, и она время от времени выступает по местному радио, а слушатели потешаются, передразнивая ее акцент. Прошедшие годы принесли ей много горя. Дидри, утоли моя печали.
С болезнью Лайз на нее свалилось счастье. Ровно в четыре часа, пританцовывая в такт музыкальной темы собственного сочинения, она влетала из коридора в комнату, как чертик из коробочки, как героиня третьесортной комедии в комнату больной дочери, не настоящую, а сооруженную армией профессионалов – повсюду столики, ящички, безделушки на стенах, разбросанные книги, которым полагается находиться в обычных комнатах, – зрители видят три стены и готовы ржать и хлопать в ладоши, покатываясь от тупого каламбура, неудачной остроты и пошлой шуточки, уже как следует закусив расистскими или в меру неприличными анекдотами комика на разогреве. И тут навстречу теплым аплодисментам выплывает Дидри в воздушном шарфике, вроде бы само сострадание, но все-таки сияющая от счастья, потому что именно в этот период своей жизни (период как отдельная совокупность более-менее последовательных моментов жизни, которая состоит из тысяч, даже миллионов головокружительных возможностей) она веселее и счастливее, чем долгие-долгие годы, и вся раздувалась от великой важности своего нового великого проекта.
Знаешь, на полном серьезе сказала она Лайз в первый же день своей счастливой жизни, через три недели, как та слегла, сказала, опустившись на колени у ее кровати и приблизив лицо почти вплотную, но так, чтобы оно не расплывалось в неясное пятно, с тобой происходит нечто сокровенное, чудесное. Помнишь, как у Уильяма Данбара?[24] Что-то такое, слаб и растерян человек, как ива на ветру. Сей преходящий мир – обман[25], помнишь? Твоя болезнь – откровение. Мистическое состояние духа. В нашем мире безумие – признак гениальности, моя девочка; в безумии пророков посещали откровения; и тебя ждет нечто подобное. Нет худа без добра, Лайз, так ведь, нет худа без добра, верно?
Твоя девочка! На ковре, перед крепко зажмурившейся Лайз сидела Дидри с восторженной улыбкой. Она прямо тряслась от возбуждения. Через какое-то время Лайз услышала, как мать встала и пошла мыть руки (она часто их мыла, боялась заразы). Она напевала и в ванной, возясь с полотенцами. Вот оно – истинное вдохновение. Через три дня она объявила о начале работы над новой эпической поэмой «Отель – мир».
Сейчас, лежа в постели, Лайз лишь туманно припоминала суть отрывка из этого опуса, прочитанного матерью; предмет гордости Дидри, метафизическая белиберда о сети отелей «Глобал», в которой работала Лайз, с рифмами вроде спиральный – спинальный, вечность – увечность, вдохновленный – зараженный. (Если бы кто-то попросил Лайз процитировать строчку-другую, она бы вспомнила от силы пару слов, а вот как на самом деле выглядела, к примеру, четвертая строфа:
Когда-то ты стояла в Холле,
Моя дочурка, на часах.
Теперь ты заперта в неволе,
Как постояльцы – в Номерах.
Здесь ключ в двери – предупреждение,
Вид из окна – лишь точка зрения.
Вся атмосфера – принуждение,
А в мини-баре – Страх.)
Дидри садилась у нее в ногах, помахивая вертикально поднятой шариковой ручкой. Почти каждый раз она просила, ну, расскажи мне что-нибудь. Ну же, доченька. Сегодня-то сможешь? Я помогу тебе сосредоточиться. Постарайся ради Дидри. Лайз. Лайз! Расскажи мне что-нибудь. Например – про свой отель. Про обычные, ежедневные дела. А уходя в половину седьмого, она снова повторяла уже в дверях: и все-таки, Лайз, если будешь в состоянии, если почувствуешь силы, запиши для меня все, что с тобой произошло. Все, до малейшей подробности. Кто знает, это может быть важно.
Дело продвинулось лишь до восьмой строфы, а Дидри задумала целую поэму; в расчете на долгую упоительную болезнь. Но главное, самое главное, что Дидри придет. Вот-вот придет. Даже в зоне безвременья, где втайне от суматошного внешнего мира протекают дни больной, в четыре часа наступает время Дидри.
Лайз лежала в постели, рассматривая переплетения проводов на потолке. Лежать в кровати и смотреть вверх было мучительно. К голове по шее текла пульсирующая боль. А оказавшись под черепом, бурлила в извивах мозга. Боль пахла экскрементами и псиной. Боль растаптывала в прах все, что знала Лайз. Она была тяжелее стада бизонов. Она поднимала пыль, сквозь которую до Лайз доносился гул. Опиши мне все, что с тобой произошло, жужжала мать-поэтесса. Опишите свои симптомы, говорила врач. Заполни меня, требовала официальная анкета в руке. Принеси мне яблони, принеси, не помню что, пела женщина из супермаркета, грациозная, цветущая.
Принеси не помню что. Она никак не могла вспомнить слово из песенки про супермаркет Келлогз, и это сводило ее с ума. Сколько в этом слове слогов, два или три? Лайз не помнила. Вы чувствуете не масло. А только вкус еды. Во всей песенке была только одна рифма: слово Мацола рифмовалось само с собой. Слава богу. Какое облегчение! Просто, как кукурузное масло.
Как заполнить оставшуюся часть анкеты
В разделе Дополнительная информация на каждой странице опишите своими словами, каким образом ваша болезнь / нетрудоспособность влияет на выполнение повседневных дел. Опишите:
боль, утомление, затрудненность дыхания, которые вы ощущаете при выполнении повседневных дел
боль, утомление, затрудненность дыхания, которые вы ощущаете после выполнения повседневных дел
Вам необязательно выполнять действия, перечисленные в анкете. Напишите, способны ли вы их выполнять, исходя из ощущений, связанных с вашей болезнью / нетрудоспособностью.
При необходимости вы можете продолжить описание на стр. 18.
Лайз лежала в постели. А может, полеживала? Лежала и симулировала? Лайз засомневалась. Ей стало не по себе. Возможно, вы здоровы. Докажите, что вы действительно больны, говорилось в анкете. Она старалась двигаться как можно меньше. Она просто роняла страницы на пол, пока не дошла до восемнадцатой. Та была почти в самом конце анкеты. Дополнительное место было размером 6 на 6 дюймов. Что бы ей такого написать. Но рука бессильно упала; она слишком долго висела в воздухе и начала побаливать.
Она может написать о том, что при каждом визите жаждет услышать любопытная Дидри.
Возможно, Дидри позабавило бы открытие, что знакомые горничные Лайз, по крайней мере кто побойчее, вытирают туалетные сиденья в номерах, где царит особый беспорядок, полотенцами для лица. Что, когда постояльцы уходят из отеля, они обожают мерить одежду, развешанную в шкафу и разложенную по полкам. Что рыться в чемоданах постояльцев для них – профессиональный долг. А излюбленная шалость горничных – это включать дорогие фотоаппараты, оставленные в номерах, чтобы аккумуляторы постепенно разряжались, к досаде богатых постояльцев.
А еще на Дидри наверняка произвело бы впечатление обилие беспорядочных невидимых плевков в блюдах с доставкой в номер и в ресторанной еде, попадающих туда на кухне отелей «Глобал», независимо от важности гостя и размера чаевых, а особенно ее поразило бы количество бактерий (включая те, что живут в моче), которые видны под обычным микроскопом поверхности мятных леденцов, ждущих постояльцев в большой вазе дымчатого хрусталя на стойке дежурного, за которой ее дочь проработала восемнадцать месяцев после окончания колледжа и до начала болезни.
Впрочем, Дидри привели бы в восторг любые, самые пустячные сведения, например, о весе простыней, которые разносят горничные (это огромная тяжесть, а персоналу, как правило, не разрешается пользоваться главным лифтом), или что миссис Белл зазывает каждую новенькую в помещение за стойкой и заставляет во время обеденного перерыва упражняться с туалетной бумагой, пока девушка не научится загибать кончик рулона под определенным углом. (Не для того, чтобы доставить удовольствие мне, приговаривала миссис Белл, постукивая карандашом по столу, а чтобы показать, с каким вниманием относятся в отеле «Глобал» к уборным; наше слово-девиз, девочки? Забота о клиенте. Одну девушку уволили, официально – за нечистоплотность, но на самом деле за другое: она сказала, что девиз миссис Белл состоит из двух слов.)
