Рут Джабвала - Жара и пыль
— Наваб? — спросила Оливия. — Ну да, если б захотел!
— Не забывайте, что он мусульманин, — ответили ей.
— Да, но не такой. Не фанатик. Боже ты мой, — она даже засмеялась от этой мысли. Но лица ее собеседниц оставались мрачными. Она настаивала: — Он такой современный. Да ведь в этом отношении он почти как один из нас. Я хочу сказать, он вовсе не суеверен или узколоб, вовсе нет. Он совершенно раскрепощен.
— Вы и впрямь так считаете? — ровным голосом спросила миссис Кроуфорд.
— Ну конечно. Я же слышала, что он говорил о самосожжениях, прямо как англичанин. Он был возмущен, говорил, что это варварство.
— Конечно, говорил, ничего удивительного. Сати — индуистский обряд. Совсем другое дело, если б это был ислам. Совсем другое.
Оливия им не поверила. Нет, возражать или спорить с ними она не стала — в этом-то и была загвоздка, она никогда не могла ничего сказать, у нее права не было, ибо они знали об Индии все, а она ничего. Но Наваба она знала лучше их. Для них он всего лишь человек, с которым они иногда имели дело на официальном уровне — индийский правитель, но ей, ей он… да, друг. Настоящий друг.
Она думала, что ей станет лучше, когда они уйдут, но на самом деле ей все равно было очень тревожно. Это они виноваты, пришли, наговорили всяких ужасов, да еще о Навабе. Она беспокойно ходила по своей гостиной, нервно поправляя цветы в вазах (в это время года цвели только сильно пахнущий миндалем олеандр и жасмин, одурявший, как наркотик). Шуман никак ей не давался, и она захлопнула крышку пианино. Начала было писать Марсии, но та была в Париже, да и объяснить что-либо в письмах было невозможно.
Снаружи послышался шум подъехавшего автомобиля. Наваб! Ее сердце забилось неизвестным ей чувством. Оливия открыла дверь, ведущую на веранду, и увидела слуг; они сидели в кружок, сдвинув головы. При виде ее они быстро поднялись. Пыль мгновенно набилась в глаза, ноздри, между зубами и клубами ворвалась в комнату.
— Это я! — крикнул кто-то из машины. Это был Гарри, а не Наваб.
Он поспешил за ней внутрь, и дверь снова быстро закрыли. Но за эти несколько мгновений песок пустыни толстым слоем покрыл ее пианино и желтый шелк ее кресел.
— Вы один? — спросила она.
Гарри кивнул. Казалось, он был очень доволен тем, что приехал, и сидел, откинув назад голову и прикрыв глаза.
— Я должен был приехать, — сказал он. — Уж очень стало…
Он замолчал, когда вошли двое слуг. Они принялись рьяно выбивать мебель. Гарри и Оливия молчали, дожидаясь, пока слуги уйдут. К тому времени Гарри вроде передумал продолжать начатую фразу и принял легкомысленный тон:
— Я просто зажарился, мне нужен был Оазис.
— Что происходит в Хатме? — Он не ответил и снова прикрыл глаза. Она продолжала: — Я слышала, там какие-то беспорядки? В чем дело? Ну, говорите же! Вы обязаны мне рассказать!
Помолчав, он ответил с видимым раздражением:
— Откуда мне знать? Я же во дворце живу, а там ничего подобного не происходит.
— Чего подобного?
— Откуда мне знать, — повторил он. — Я у себя в комнате просидел весь вчерашний день и все сегодняшнее утро. Чем еще заняться в такую убийственную, чудовищную жару? Вы за окно смотрели? Видели, что творится? Стоит этим песчаным бурям начаться, и не видно им ни конца, ни края. Неудивительно, что все с ума посходили, — он надолго замолчал, словно боясь сказать лишнее, но вскоре снова заговорил, и очень быстро: — Я и сам чуть не помешался. Сидя взаперти и думая обо всем, что происходит. Не спрашивайте, что именно! Я не знаю. В прошлом году было то же самое, и в позапрошлом. Но теперь, слава Богу, мне было куда уйти. Когда я попросил автомобиль, он сказал: «Конечно-конечно, дружище». Хотя он был занят по горло, он все равно нашел для меня время и обо всем подумал. Даже шоферу объяснил, как лучше ехать, чтобы ни с кем не столкнуться. Мы и не столкнулись. С базара только какие-то крики доносились, но это ведь могло быть что угодно. Когда я спросил его, безопасно ли ехать на машине, он сказал: «Это на моей-то машине?» Он подумал, что я здорово пошутил. Оливия, сыграйте что-нибудь. Что хотите.
Она села за пианино и, когда начала играть Шумана, Гарри сказал: «Чудесно», — словно человек, которому предложили холодный напиток. Но через какое-то время она почувствовала, что он больше не слушает, и позволила рукам соскользнуть с клавиатуры на колени. Он даже не заметил, что она перестала играть.
— А вообще, если подумать, — сказал он, — во дворце — еще хуже. И все из-за этих головорезов: разгуливают туда-сюда, обычно их во дворце и не увидишь, но теперь они расхаживают повсюду, будто хозяева, и прямо к нему лезут, будто у них право есть. А уж он как рад их видеть, узнать, с чем пришли, а уж если они ему понравятся, обнимает их, словно братьев. Видели бы вы, что это за типы… А здесь кто-нибудь есть?
— Только слуги, по-моему.
Она глянула в окно — как и следовало ожидать, там, под домом, они и сидели тесной кучкой, не тронувшись с места. Ощутив, что за ними наблюдают, они поднялись и разошлись. Оливия вернулась и села рядом с Гарри, чтобы он мог говорить, понизив голос:
— Он и сам странно себя ведет. Я его раньше никогда таким не видел. В сильном возбуждении, не может спокойно усидеть на месте, все ждет чего-то, не знаю чего. Глаза горят — правда, горят. И все ему смешно. Раскачивается на пятках и смеется, — Гарри прикрыл глаза. — Он потрясающе хорош собой. — Гарри произнес эти слова не с удовольствием, а устало.
Хотя Дуглас пришел домой в тот вечер очень поздно, Гарри все еще не уехал. Если он Дугласу и не нравился (а Оливия знала, что это так), муж ничем не выдал своих чувств, а наоборот, казалось, был рад его приходу. Он и слушать не захотел, что Гарри поедет домой в столь поздний час, и приказал шоферу Наваба отправляться в Хатм без него. Гарри принял приглашение с облегчением и сел с ними за стол, который Оливия красиво убрала цветами и свечами.
Гарри остался на ночь, и на следующий день, и еще на день. Они с Оливией отлично скрашивали друг другу время. Пыльная буря, шумевшая снаружи, их не волновала, они заперли все двери и окна и уютно устроились в желтых креслах. Оливия играла отрывки из «Паяцев», а Гарри пел форсированным голосом, прижав руку к груди. Они не заметили, как вошла миссис Кроуфорд, а когда заметили, она не позволила им остановиться и присоединилась к ним своим чистым контральто. «Как замечательно», — сказала она и засмеялась, такая молодчина.
Она пришла поговорить о Симле. Сказала, что не хотела уж очень настаивать, но ей кажется, что Оливия не совсем понимает… (тут она обратилась к Гарри за поддержкой).
Он поспешил на выручку:
— Не стоит вам сидеть здесь летом, Оливия. Это невыносимо.
— Но вы же справляетесь…
— Да какое там! — Он тут же смутился, словно человек, обнаруживший больше чувства, чем позволяют приличия. И попытался скрыть это за шуткой: — У нас-то, конечно, грандиозные планы срочно выехать в Массури. Мы даже пару раз запаковали и распаковали вещи. — Он снова издал нервный смешок: — В прошлом году было то же самое, и в позапрошлом… В конце концов, никуда мы не поехали. Бегум там не нравится, вот она все и откладывает поездку. То ей нездоровится, то расположение звезд не благоприятствует путешествию, то филин не вовремя ухнул — каждый раз что-то не так, и всегда в последний момент, когда мы уже готовы выходить из дому. Я уже привык, как и остальные. Один раз мы все же поехали, это было в мой первый год здесь. У него великолепный дом в горах, в швейцарском стиле с примесью церковной готики, очень впечатляет. Да и вид тоже. Оттуда видна даже эта знаменитая гора — как она называется? Ну та, где Шива вроде бы сидел среди вечных снегов? Правда, времени наслаждаться видом не было. Дохлую летучую мышь нашли, и не где-нибудь, а в спальне самой бегум, ну, а это, конечно, ужасная примета, так что пришлось нам быстро собирать вещи и срочно возвращаться домой. А по возвращении три недели подряд нужно было безостановочно обряды совершать. — Внезапно он повернулся к миссис Кроуфорд и быстро заговорил: — Мать все зовет меня домой, она нездорова, и я беспокоюсь. Она одна живет в квартире, видите ли, и уже три года прошло.
— Это много, — сказала миссис Кроуфорд.
— Поначалу уговор был всего на шесть месяцев, но стоит мне заикнуться о возвращении домой — в основном, из-за матери, он сердится. Терпеть не может, когда от него уезжают. — Затем он добавил: — Это все потому, что он очень привязывается к друзьям, он очень любящий. Сердечный. У него доброе сердце. — Гарри смотрел в пол.
Через некоторое время миссис Кроуфорд сказала своим ясным деловым голосом:
— Знакомы ли вы с четой Росс-Милбанк? Он был районным уполномоченным в Коунпоре. Они теперь едут в отпуск — в Бомбей, в пароходную компанию «P&Q», — по-моему, на «Малодже» поплывут четвертого числа. Они у нас остановятся на пару дней. Мы ждем с нетерпением. Это действительно одно из преимуществ Индии, не правда ли — гости приезжают из всех уголков страны.
