Бернард Вербер - Древо возможного и другие истории
Гюстав Рубле все предусмотрел еще при жизни.
В завещании, составленном перед экспериментом, доктор просил, чтобы тело его не хоронили в фамильном склепе. Поскольку наука помогла ему освободиться от ярма, Гюстав платил ей любезностью, предоставляя в ее распоряжение эти несколько килограммов внутренних органов, хрящей, костей, крови и желез. Пусть ученые делают с ними все, что им заблагорассудится.
— Папа умер? — спросил сын Гюстава. — Нет, конечно. Он жив. Он просто… сменил облик, — ответила ему потрясенная мать.
Маленькую девочку тошнило.
— Ты хочешь сказать, что папа теперь вот это? И она показала пальцем на мозг, плавающий
в питательном растворе.
— Да. Вы больше не сможете с ним говорить или услышать его, но он все время о вас думает. Я, по крайней мере, в этом убеждена.
Валери Рубле теперь только поняла, что произошло. Дети вырастут без отца. А она состарится без мужа.
— Что же мы будем с ним делать, мама? — спросила маленькая девочка, показывая на сосуд, в котором мирно плавала розовая студенистая масса.
— Мы поставим папу в гостиную. Так мы все-таки будем его все время видеть.
Сначала сосуд торжественно царил посреди комнаты. Подсвеченный, словно аквариум, он был окружен почтением, как тот, кем он был: главным членом семьи.
Дети иногда разговаривали с тем, кто был похож на большой розовый овощ, парящий в жидкости.
— Ты знаешь, папа, я сегодня в школе получил хорошие оценки. Я не знаю, слышишь ли ты меня, но я уверен, что ты этому рад, правда?
Валери Рубле с горечью смотрела на своих детей, беседующих с сосудом. Она замечала, что и сама порой говорит с мозгом. Она спрашивала его советов, главным образом, о ведении семейного бюджета. Гюстав был (когда-то) так силен в этом, что она надеялась: ответ в конце концов как-нибудь просочится сквозь стенки сосуда.
Что же касается доктора Рубле, то он жил в покое, недоступном чувственной стимуляции. Он не спал, не грезил: он размышлял. Вначале, конечно, он сомневался, правильное ли решение он принял. Гюстав думал о своей семье, о друзьях, о пациентах, чувствовал угрызения совести от того, что покинул их. Но очень скоро исследовательский азарт взял свое, и доктор погрузился в уникальный эксперимент. Сколько отшельников до него мечтали обрести подобный покой! Теперь, даже если его убьют, он не почувствует боли. Скорее всего.
Перед ним расстилалась бескрайняя степь его знания, знания вообще. Ему принадлежала бесконечная панорама его внутреннего мира, суля самое немыслимое путешествие — прыжок в бездну.
Годы шли. Валери Рубле старела, а на розовом мозге ее супруга не появилось ни одной морщинки. Дети вырастали, по мере их взросления сосуд занимал все меньшее место в их жизни. Когда купили новый диван, Гюстава, не долго думая, запихнули в угол гостиной, рядом с телевизором. Никто больше не подходил поговорить с ним.
Идея установить рядом с отцом аквариум родилась только спустя два десятка лет. Раньше на это, быть может, и не решились бы, но за двадцать лет плавающий в прозрачном сосуде мозг, честно сказать, превратился в часть обстановки. Вслед за аквариумом с рыбками рядом с Гюставом появились цветы в горшках, затем африканская скульптура, потом — галогенная лампа.
Валери Рубле умерла, и ее сын Франсис в приступе гнева чуть было не разбил сосуд с этим столь ко всему равнодушным мозгом. Гюстав так никогда и не узнает, что же случилось в этом мире. Его жена умерла, а ему, по-видимому, на это наплевать. Есть ли хоть какое-нибудь чувство у этого куска плоти?
Сестра Карла удержала брата в последний момент: сосуд уже был поднят над кухонной раковиной. Но припадок ярости не прошел без следа: Гюстав переехал из гостиной на кухню.
А годы шли и шли…
Карла и Франсис умерли, в свою очередь. Перед смертью Франсис сказал своему сыну: "Ты видишь этот мозг в сосуде? Это мозг твоего деда, размышляющего вот уже восемьдесят лет. Ему надо помогать. Поддерживай нужную температуру и меняй время от времени питательный раствор. В общем-то ему для жизни нужно всего лишь немного сахара. Литра глюкозы ему хватает на полгода".
И Гюстав продолжал размышлять. За десятилетия он проник во многие тайны. Экстракция собственного мозга дала ему не только возможность абсолютной сосредоточенности, она продлила ему жизнь. И если вначале было трудновато, то теперь эффективность его медитации росла быстро и неуклонно. Он решал все больше задач и решал их все быстрее. Эти решения пересекались, рождали новые вопросы, на которые, в свою очередь, находились новые ответы. Мысль его ширилась, подобно кроне дерева, ветви становились все длиннее, тоньше и сложнее, переплетаясь и выпуская новые ветки.
Конечно, иногда ему не хватало вкуса пирожных со взбитыми сливками, его жены Валери, его детей, некоторых телевизионных сериалов, неба, покрытого облаками или звездами. Он охотно бы посмотрел на ночь какой-нибудь фантастический фильм. Он грустил о некоторых ощущениях: о наслаждении, о холоде, о тепле. Даже о боли.
Без стимуляторов, скажем честно, жизнь приятнее, но и скучнее. Но он не раскаивался в том, что решился на эксперимент, пусть цена и была высокой. Он понял смысл жизни, устройство мира. Гюстав научился черпать в себе самом невиданные силы. Исследуя такие участки мозга, о существовании которых и не подозревают простые смертные, он открыл 25 уровней сознательного воображения, каждый из которых насчитывал сотню сложнейших фантазмов. Он изобрел революционные концепции. Какая жалость, что он не мог поделиться ими с остальными людьми! Под 25 уровнями сознательного воображения он нашел 9872 уровня бессознательного воображения. Он только теперь по-настоящему полюбил органную музыку, ту самую, что таит в себе самый широкий выбор тональностей. Какая жалость, что у него больше не было ушей для того, чтобы еще раз услышать этот инструмент! Внук Франсиса умер, но перед смертью сказал своему сыну:
— Ты видишь сосуд там, наверху, на кухонном буфете? В нем мозг твоего прадеда. Меняй иногда в нем питательный раствор и не выставляй его на сквозняки.
А Гюстав продолжал размышлять и исследовать свое сознание. Теперь его занимало не воображение и не воспоминания, а нечто совершенно другое. Он назвал этот участок мозга «Осмосом». Это был способ мыслить, раньше никогда не применявшийся человеком и позволявший «осмосировать» все, начиная с самых простых концепций.
"Осмосирование" веселило разум и открывало новые уровни воображения. Уровни, расположенные под бессознательным. Расположенные как раз в участке Осмоса.
— Мама, а что это за кусок мяса в банке там, наверху?
— Не трогай его, Билли.
— Это рыба?
— Нет, все не так просто. Это один из твоих предков. Он живой, но от него остался только его мозг. Наша семья хранит его как сувенир. Надо только следить за его температурой и подкармливать глюкозой.
Два дня спустя Билли привел к себе домой приятелей. Все были заинтригованы банкой.
— Вау… давай ее снимем и посмотрим поближе?
— Нет, мама сказала, что ее нельзя трогать. Под Осмосом Гюстав обнаружил еще более потрясающий участок, где рождались самые фантастические сны и приступы безумия. Он окрестил находку Онирией. Она включала 180 000 уровней понимания и вдохновения и сотрясалась волнами совершенно сюрреалистических идей. Гюстав был счастлив, ему было уже совсем не скучно в своем сознании.
И вдруг он ощутил какое-то покалывание.
— Нет, перестань! — кричал Билли. — Если ты выльешь на него весь кетчуп, мне на ужин не останется!
Мозг Гюстава Рубле почувствовал изменения в составе питательной жидкости. Новый компонент спровоцировал появление чудесных галлюцинаций. Волны превратились во взрывы света. За десять минут он пробежал все 180 000 уровней Онирии.
Дети заметили слабые сокращения мозжечка.
— Он живой. Это штука двигается. Похоже на то, что твой предок любит соус! А если добавить немножко уксуса для пробы?
Вспышка. Обрызгивание дало еще больший эффект. Невероятный эффект. Страшные события потрясли внутренний мир Гюстава: черные торнадо, всплески светящейся оранжевой жидкости среди темно-синих скал, моря дымящейся крови, какие-то смеющиеся лица, летучие мыши с головами в виде морских коньков-карликов…
Разум Гюстава путешествовал в потустороннем мире всех галлюциногенных препаратов. Трава на лужайке превратилась в крошечные острые шпаги, Гюстав был рад тому, что у него даже во сне нет больше ног. Его летящий мозг лишь слегка поцарапался о заточенные кончики. Он приподнял лужайку, словно кусок паласа, и обнаружил под Онирией новый мир: «Катарсис». Это была целая вселенная со звездами, галактиками, планетами, и вся она размещалась в его мозгу, как раз под его снами. В глубинах чудесного мозга Гюстава таился добрый миллиард звезд.
Когда мать Билли вернулась домой, ее ждал там удивительный спектакль: дети покрыли мозг предка взбитыми сливками «шантийи» и сухофруктами и продолжали бросать в банку все, что подвертывалось им под руку.
