Эльфрида Елинек - Алчность
О, как красиво, солнце как раз пошло погулять на крутом берегу! Но так мало, что темнота, которой я тут же была наказана, показалась мне ещё темнее. На другой стороне озера на мгновение вспыхивают окна гостиницы, значит, около пяти часов — время, когда солнце, в это время года безобидное, как спящий младенец, решительно больше ничего не может, кроме как встать, расплатиться и начать покидать гостиничный сад — начало, которое тут же и покидает тебя. Большинство гостей и так сидят внутри, потому что снаружи ещё очень холодно. Нечто похожее происходит и на сельской дороге, которая тоже охотно, хоть и бегло, знакомится с шинами машин; они быстро приникают друг к другу, могли бы подружиться, но уже пора, пожалуйста, следующий, чтобы резина об неё потёрлась, облысела и отжила своё. Эти шины всегда оставляют от себя лишь дуновение, фук, или мёртвого, в том числе мёртвых животных: кошек, змей, ежей, зайцев, даже косуль и оленей, которые будут потом отброшены на обочину пира жизни, задавая, со своей стороны, пир для червей и муравьев. Солнце скоро скроется. Поднимется ветер. Вода в озере (кажется, одна только я остаюсь на месте, неутомимая в моём изобразительном раже!) от этого едва закурчавится, — где же они, грациозные волны, уж могли бы быть хоть чуть-чуть позаносчивей. Или они окаменели от страха? Смолкли сами перед собой, оттого что нет у них нежного, милого лица, которое они могли бы поднять, чтобы рассмотреть друг у друга и одобрить? О гостинице мне хотелось бы знать больше, а вот на кухню я не хотела бы заглядывать до того, как поем, а потом тем более. Экскурсанты всё ещё плетутся мимо неё, проезжают велосипедисты с таинственными, редкими металлами, из которых состоит их спортивный инвентарь, поблёскивают на солнце отражатели, а их задки не могут вызвать одобрительных желаний — слишком скоро, на наш взгляд, они снова скрываются. Что ещё? Там, напротив, дорога идёт к альпийским источникам (на велосипеде четверть часа, пешком — смотря как), дающим воду для венского водопровода, — достопримечательность, которая достойна того, чтобы посетить её, но вот приметить её больше нельзя. До забора источников это была красивая цель экскурсии, теперь вода, к сожалению, остаётся дома, а дом у неё построен, по мере её запросов, из камня и бетона — и, почём мне знать, из керамических труб? — и, как всё, что долго сидит дома, больше не интересно ни для какого примечания. Слышно, как она журчит, слышно, как она шумит или что уж там она делает, но больше нет ни игры света, ни бурной радости, ни радужной пыли, ни спешки по камушкам, ни кипящего извержения из земли, не сидеть нам на корточках, брызгаясь водой. Вода теперь по-настоящему схвачена, в трубе, и в городе она течёт в наши стаканы и кастрюли, так откуда же у меня берётся чувство чего-то неправедного? Каково бы мне пришлось, если бы мне пришлось вместо этого давиться грунтовой водой с питательными нитратами из Миттерндорфской низины!
Так. Семьи понемногу пускаются в обратный путь. Маленьких детей заталкивают в коляски, отряхивают руки, находят свои парковки и, шелестя гравием, снова покидают их, — живое, что и так-то с трудом удаётся удержать вместе, стремится окончательно разойтись. Те, кому нужно оставаться вместе, связываются в пучки, которые скоро снова растеребят, они ждут не дождутся этого, пары, прохожие, родственники сортируются и добровольно складываются в паззлы, где они разумно совмещаются с их часто весьма непривычными хобби. Плавание, теннис, лыжи, туризм. Они осматривали эту местность, а то и вовсе в ней живут и должны проделать лишь небольшой путь, в основном на велосипеде, чтобы вернуться домой. Но велосипеды аборигенов, обычаи которых состоят в том, что им вечно нужно что-то, что уже есть у приезжих, эти колёсные козлы, совсем другие. Это предметы простые, без спортивных амбиций, куда уж им. А горные велосипеды и их весёлые владельцы в их смешных нарядах неразъединимы, как пальцы одной руки. Их много, они только мелькают; нам, стоящим, они говорят «прощай» ещё до того, как нас увидели. Что же делать здешним, если они уже искали эти вещи в торговом центре районного города, сначала среди распродаж? Ведь дети деревенских живьём вырежут из своих родителей смелые имитации гоночных велосипедов и будут за это (чаще, чем городские дети) биты, потому что так много на них потрачено. Тела на взрослых велосипедах образцово упакованы, часто даже в национальное, баварское, чистое, хотя всё чаще видишь на телах горцев шорты и спортивные куртки. Недостойное время, куда ты гонишь твоих жителей, к чему ты их подгоняешь, если им некуда поехать? Но не обманывайтесь, хоть я то и дело пробую провести какой-нибудь обман, чтобы упростить себе дело, многие уезжают далеко, в такие края, где я, например, никогда не была. Но я вообще пока что нигде не была, не потому, что там меня могут опутать какие-то грехи, а потому, что грешить лучше дома, где Бог даже о грозе предупредит меня заранее по телевизору, медленно, чтобы можно было записать, по грехам ли кара. Грехи наши тяжкие, зачем же ещё и сюрпризы.
Итак, дети будут увешаны добычей, которую им навязали их родственники или они сами выпросили. А когда у кого-то на них зла не хватает, их рёв доносится аж до озера, но не дальше, озеро — это предел. Оно заглатывает всё. Это я уже говорила, но это продолжает назойливым образом занимать меня: обычно дети любят собираться у воды, они там плещутся, ищут камешки и кидаются ими друг в друга, брызгаются, карабкаются на надувные матрацы или надувных животных и зачарованно смотрят вдаль, где такие животные нет-нет да и канут в воду беззвучно, или куда лодки убегают от них в последний путь, чтобы заняться гимнастикой на волнах. Они выклянчивают деньги для катания на лодке, дети, лучше всего на педальной, она абсолютно никогда не переворачивается, здесь таких три, но вид у них совсем заброшенный. На дне болотится немного стоячей воды, мутной, грязной, и как она попала внутрь? Для течи её маловато, для баловства водных озорников — многовато. Лодки однозначно запущены, мне это ясно, но чего они ждут, если никто не хочет на них кататься? Наверное, скрип стоит, если нажать на педали этого, как его, ну, как в фисгармонии, только здесь не органные мехи, а вид лопастного гребного колеса из пластика, — итак, если эти штуки привести в действие, лодка задёргается и рывками двинется вперёд, хоть бы смазали разок эту балясину! Там есть даже руль, как у скутера, с которым могло бы не повезти. Как уже случалось со знаменитыми на весь мир людьми, мужьями, отцами. Младших братьев можно припугнуть, садясь в неё и отплывая, мол, лодка сейчас непременно затонет, потому что долго ей на воде не продержаться, но я-то хоть умею плавать, а ты пока нет, вот. Такие речи вести можно, но здесь их никто не ведёт, это было бы лишним. Не говорят о вещах, которые обычно принимаются только в письменном виде, поскольку здешние люди записаны у жизни не на очень хорошем счету. Если давать им в кредит, так только по записи. Дети в общественном саду, правда, напрямик топают к горкам и качелям, откуда можно катапультироваться прямо в навозную кучу — где роются куры и где огурцы и тыквы пока что сами от горшка два вершка, — если наловчиться и если родителям надо сперва посмотреть рекламу по телевизору, а потом запустить стиральную машину, но они всегда возвращаются очень скоро. Этих расплющенных экраном, ярких и вечно весёлых родителей, которые без конца стирают, они знают лучше, чем собственных, у которых на это совсем мало времени, но новые моющие средства и не требуют затрат времени, всё происходит в мгновение ока и по мановению руки. Телевизор тоже под рукой, он стоит в кухне-столовой. Может, родители только потому запрещали детям одним переходить трассу, чтоб они не попали на озеро? Нет, никаких шансов, я никак не могу чего-то постичь в этом великом озере, — ну, не такое уж оно и большое, скорее маленькое, по сравнению с Байкалом, который тоже уже не тот, что раньше. Родители могли бы пойти вместе с детьми, ведь не такие уж они жестокосердые, чтобы запретить детям кататься на лодке, это очень дёшево и даже ещё подешевело. Выход есть всегда, только у озера я лично выхода не вижу. Вида нет никакого. Поначалу все радовались, что теперь и у нас есть озеро, такое таинственное и красивое, это привлечёт сюда приезжих и окажет им гостеприимство, а некоторым последние почести, но потом озеро занемогло, и не могли ничего сделать. Почему бы не вылить туда проверенные добрые альгициды? Вдруг бы исчезли альги, водоросли, но тогда бы озеру пришлось переварить и гербициды, а у него и без того несварение желудка: водоём мертвее мёртвого. И искусственная вентиляция, если бы мы могли её себе позволить, привела бы лишь к временному успеху, потому что если бы озеро однажды задышало, оно уверовало бы в присутствие духа. Вода надменна, ничего не поделаешь. Поэтому пусть лучше будет неуравновешенным, да? Пусть уйдёт, хлопнув дверью, тогда мы могли бы рядом сделать новое, вот именно, прямо рядом, нет, лучше вон там, напротив. Как это будет? Многие будут против. Чуть дальше вверх по реке есть большая запруда для местной электростанции, но там ничего не выйдет. Там вода должна работать, у неё нет времени для игр и спорта. А ради удовольствия ведь не станем же мы проделывать взрывчаткой ещё одну дырку в мире, а?
