Барбара Пим - Несколько зеленых листьев
Подойти просто к дверям и позвонить? — думала Эмма. Или лучше постучать в окно, поскольку сестра ректора стояла у окна, глядя на улицу, а мысли ее, по-видимому, были чем-то заняты? Заметила ли она ее? Видела ли она, что Эмма поднялась на крыльцо с чемоданом, полным вещей?
И тут Дафна увидела ее. Она положила «Собаку — слугу человека» обратно в коробку и пошла открыть дверь.
— А! Вы принесли вещи, — деловым гоном заметила она. — Заходите, пожалуйста.
Эмма еще ни разу не была в доме ректора, поэтому, хотя она собиралась только оставить вещи и сразу уйти, решила не упускать возможности и посмотреть, что собой представляет дом.
— Я как раз была занята разбором вещей… — Дафна ничуть не огорчилась, что ее отвлекли, и кроме того, она всегда была рада компании другой женщины, испытывая то чувство уюта, которого не способно было дать ей присутствие мужчин, по крайней мере тех мужчин, которые ее окружали: ее брата Тома и соседних священников. Возможно, столь узкий круг знакомств не позволял сделать вывод…
Две женщины — одной было за пятьдесят, другой — за тридцать — настороженно оглядывали друг друга. Они уже раза два-три встречались и даже беседовали во время прогулки, хотя Дафна чувствовала, что Эмма слишком молода и совсем не такая, как она, — вроде занимается наукой? — чтобы стать близким другом, но в это мрачное утро она искренно радовалась ее приходу.
— Всего несколько вещей, — сказала Эмма, вынимая содержимое своего чемодана. Было как-то неловко демонстрировать поношенную юбку, севшую от стирки вязаную кофту и старое белье, хотя и совершенно чистое. — Боюсь, никто не захочет этого купить, — виновато заключила она.
— Пожалуй, — согласилась Дафна. — Деревенские женщины теперь носят такие красивые вещи. На поношенные они и смотреть не хотят — это мы их покупаем. Разумеется, ничего плохого в этом нет, — добавила она, чувствуя, что должна чем-то утешить Эмму. — Теперь такой нищеты, как была когда-то, не существует.
Эмма надеялась, что они смогут поговорить о чем-нибудь другом, и мучительно подыскивала, что бы ей сказать. Она видела, что комната, в которой они находятся, хотя и была обезображена узлами вещей, предназначенных для благотворительного базара, и деревянным столом, на котором Дафна их сортировала, была по-настоящему красивой с живописной лепниной на потолке.
— Это ваша гостиная? — спросила она. — Какая чудесная комната!
— Видите ли, гостиной как таковой у нас нет, но если бы была, то, наверное, в этой комнате. Когда не удается воспользоваться Залом собраний, прихожане собираются здесь. Даже благотворительный базар можно здесь провести, — засмеялась она.
Опять про благотворительный базар.
— Какой сегодня противный день, — заметила Эмма, глядя, как с листьев на дорожку капает вода.
— Да, правда. Было так чудесно, только зацвели нарциссы, казалось, будто… Подождите — как насчет стаканчика шерри? Я знаю, у Тома где-то есть бутылка.
Это трогательное уведомление о состоянии винных запасов ректора смутило Эмму. Бутылка может оказаться не совсем полной, когда Тому понадобится вино. Но Дафна настояла, и Эмма была вынуждена признать, что шерри может значительно улучшить настроение. В последний раз она пила шерри в компании тогда, когда ее навестил Грэм Петтифер, вспомнила она, недоумевая, почему припомнила об этом сейчас при совершенно иных обстоятельствах. Больше она с ним не увидится, а от их встречи ничего памятного не осталось. Только вот стол и два стула стояли так же, и двое людей пили шерри — вот ей и пришло в голову…
— …к новому доктору, как мы до сих пор его называем, — говорила Дафна, — к Мартину Шрабсоулу, — она с удовольствием произнесла его имя, — а не к доктору Геллибранду.
— О нет, я предпочла бы доктора Геллибранда, — сказала Эмма. — А почему бы нет? По словам мамы, он очень славный. Люди обычно больше доверяют пожилым врачам. К счастью, правда, мне не приходилось болеть.
— Доктор Шрабсоул проявил ко мне такое участие, — настаивала Дафна. — Он сразу понял, в чем моя беда. По-моему, так важно иметь хорошего доктора, которому веришь. У нас доктор — самая важная персона, разве не так?
Эмма удивилась. Если не считать владельца поместья, то самой важной персоной следует считать приходского священника, а не доктора.
— Видите ли, поскольку ректор мне брат, да к тому же я старше его, то вы сами понимаете, я так считать не могу. Когда мы были детьми и играли в разные игры, у нас была присказка, которую я помню по сей день:
Груши, сливы,
Вишни ком,
И тогда выходит Том…
— А я такой считалочки не знаю, — засмеялась Эмма. И повторила: — И тогда выходит Том…
— Его жена умерла, знаете? — спросила Дафна таким тоном, будто что-то объясняла. — О, это было очень печальное событие — он так и не сумел забыть Лору. И мне пришлось, отказавшись от собственной жизни, взять на себя все обязанности по ведению его хозяйства. А я всегда хотела иметь собаку.
Эмма опять удивилась:
— А что вам мешает завести собаку? Живете за городом, проблем с прогулками нет, никто не смотрит жалобно из окна, когда уходишь на работу…
Теперь была очередь Дафны удивиться. Ее воображение не поспевало за воображением Эммы.
— И правда, запирать ее не нужно, — подхватила она. — Не могу понять, почему у меня до сих пор нет собаки… Ведь мне уже пятьдесят шестой год.
Поглядев на нее, Эмма заметила, что шерри заставило Дафну не только рассказать нечто сугубо личное, но и вогнало ее в краску. По-видимому, пожилым дамам не следует пить, подумала она, или, скажем, женщинам в возрасте. Но с каких лет начинается этот возраст?
— Я, наверное, заведу собаку, — сказала Дафна, когда Том вернулся к ленчу.
— Собаку? Зачем?
— Ты же знаешь, мне всегда хотелось иметь собаку, — выпалила она.
— Да? Первый раз слышу.
— О, Том, ты же знаешь, как страстно я люблю и любила животных.
Том выслушал ее молча, вспоминая домашних животных их детства: кроликов, морских свинок, и да, действительно, однажды у них была собака. Но считать, что ребенок, совавший листья салата сквозь решетку клеток, в которых содержались кролики, страстно любил животных?.. Забавно. И если ей верить, значит, все эти годы Дафна была лишена радости? Своим эгоизмом он мешал ей осуществить ее заветное желание!
Войдя в гостиную, где они иногда после ленча пили кофе, он натолкнулся на коробку с вещами, поверх которых лежала картинка с изображением «Собаки — слуги человека». Снова ему вспомнилось детство и очень смутно — первое причастие Дафны, хотя он не мог бы сказать, почему именно этот предмет вызывал у него подобные мысли. Зато он задумался о тех, кому в его приходе вскорости предстояло первое причастие, и решил, что пора договориться с викарием из соседнего прихода объединить — обе церемонии в одну. Том знал заранее, как все это произойдет: все обязанности будут на нем, потому что соседний викарий был очень ловок сваливать ответственность на других. Может, следует спросить совета у Адама Принса — его-то уж, не сомневался Том, никогда не заставишь делать то, чего он не захочет.
Он вытащил из коробки «Собаку — слугу человека» и стал ее рассматривать. Не было ли чего-либо подобного у Киплинга, и не у него ли взято это изречение? Но Дафна этого знать не могла, поэтому ей он только и сказал:
— Если хочешь взять собаку, возьми. Что тебя останавливает?
8
Мартин Шрабсоул наблюдал за своей тещей. Он сидел напротив нее, совершенно позабыв о телевизоре, ибо был целиком поглощен ею, но записей никаких не делал. Он не хотел беспокоить ее, хотя особой чувствительностью она, по его мнению, не отличалась.
Магдален Рейвен было далеко за шестьдесят. Небольшого роста, она была склонна к полноте, хотя Мартину и удалось отучить ее от употребления сахара с чаем и кофе, и теперь у нее в сумке в маленькой красивой коробочке, подаренной ей одним из внуков, всегда были с собой таблетки сахарина. Мартин запретил ей также сливочное масло, и теперь возле нее во время еды всегда стояла пластмассовая мисочка с каким-то сложным раствором, заменяющим масло. Эвис было дано распоряжение кормить мать свежими фруктами, а не пудингами, и отказывать в печенье во время второго завтрака. Таким образом, Мартин выполнял свои обязанности терапевта и рекомендовал теще именно то, что он рекомендовал своим пожилым пациентам. Но порой ему приходила в голову мысль: а действительно ли ему хочется, чтобы его теща прожила как можно дольше? Она была вдовой, а Эвис — ее единственной дочерью, и сейчас, когда она перебралась жить к ним, дом стал явно мал для троих взрослых и троих детей. В данный момент думать о покупке большого дома не приходилось. Но если за матерью Эвис не присматривать и не ухаживать, если позволить ей есть белый хлеб, сахар, масло, пирожки и пудинги, которые ей были так по вкусу и которых ей так не хватало, тогда, если говорить откровенно, а не деликатничать, ей суждено умереть в одночасье, и у Шрабсоулов появились бы деньги купить новый дом. Эта мысль, в тот же миг подавленная, не раз посещала Мартина во время ночных бдений. И разумеется, после того как это случалось, он становился еще более внимательным к здоровью своей тещи. Сейчас он был несколько обеспокоен сообщением в одной из воскресных газет, что отдельные виды искусственных заменителей сахара (в США, конечно) вызывают у мышей, как доказано, рак. «Не могли бы вы пить чай или кофе совсем без сахара?» — по долгу врача спросил он, но Магдален ответила, что нет, не может. И ответила довольно решительно. Даже во время войны она не пила чай без сахара, что, кстати сказать, делали многие.
