Алиса Поникаровская - Игра в ошибки
Лиана осторожно коснулась его пальцев.
— Не уходи, – сказала она, глядя в его тоскливые огромные глаза. – Иди ко мне…
…И был пир во время чумы, и не осталось страха, она улетала куда-то далеко-далеко, и в ее руке была его рука, она чувствовала его тепло, качалась на его волнах, ныряла в них, растекаясь и становясь им, она плакала и шептала что-то бессвязное, касаясь губами его губ, его рук, его тела, он целовал ее глаза, полные слез, и не было страха, не было, не было…
Ее все еще качало на сказочных волнах, когда рука Ивара легла ей на лоб, и сквозь блаженное полузабытье Лиана услышала его голос:
— Да ты вся горишь! У тебя есть градусник?
«Зачем? – хотела спросить Лиана. – Мне так хорошо…»
Губы ее приоткрылись, и в тот же миг она провалилась в бесформенную темноту, судорожно сжимая руку Ивара.
«… ночевать к ее родителям. Михалыч несколько раз тревожно, словно предчувствуя что-то, заглянул ей в глаза:
— Все будет хорошо?
— Конечно, – Алиса улыбнулась, смутно представляя, что именно он имеет в виду.
— Я утром позвоню, – сказал Михалыч.
— Хорошо, – еще раз улыбнулась Алиса. – Ну, я поехала. Пока.
— Пока, малыш, – Михалыч легко коснулся губами ее щеки. – До завтра.
В одиннадцать часов вечера снова началось. Алиса пыталась отвлечься, тупо уставившись в телевизор и не понимая ни одного сказанного слова. Она шла на кухню и делала там что-то машинально, но глаза ее все время останавливались на телефоне. Это было какое-то безумие, ее трясло все сильнее, и она снова не могла разобрать, ее это или навязанное. Телефон, скромно стоящий в коридоре, упорно бросался в глаза изо всех углов квартиры, она отчаянно боролась с собой, но какой-то дьявол внутри нее требовательно и настойчиво шептал: позвони, позвони, позвони… В двенадцать она сдалась, подошла к телефону и дрожащими пальцами набрала номер. Ее трясло так сильно, что дважды она ошибалась цифрой и, ругнувшись про себя, нажимала на рычаг. «Отойди от телефона. Это знак», – пробилась к ней какая-то ее часть. Алиса сделала шаг в сторону, но трубка, казалось, приклеилась к руке, а диск с цифрами искривился, усмехнулся, всем своим видом давая понять, что недоволен ее слабостью: ну, что же ты, звони, звони, ну!
Когда в трубке раздался голос Кима, ноги Алисы подкосились, и она осторожно опустилась на пол рядом с телефонной полкой.
— Да? Алло? Вас не слышно, – сказал Ким. – Алло?
Алиса молчала, сжимая рукой трубку. «Как влюбленная школьница…» – пронеслось у нее в голове.
— Алло? Будете молчать? – спросил Ким, и Алиса поняла, что он прекрасно знает, кто это звонит и почему молчит.
— Ну, молчите, – сказал Ким. – А я пока…
Алиса услышала, как трубку положили на стол, потом раздался перебор гитарных струн. Алиса сжимала трубку и чуть не плакала, Ким играл на гитаре для нее, и только для нее, она ловила эти звуки, вбирала в себя, и больше не о чем не думала и ничего не понимала.
— Алло? Вам еще не надоело? Еще поиграть? – осведомился Ким.
Алиса молча кивнула: да, словно он мог ее видеть.
Он снова заиграл и на этот раз играл долго, очень долго, у Алисы затекли ноги от неудобного положения, но она боялась пошевелиться, боялась сдвинуться с места, что-то пропустить… «Спасибо…» – шепнула она про себя и осторожно положила трубку на рычаг. Ей было хорошо и покойно…
Утром зазвонил телефон, она знала, что это Михалыч, и кляла себя за вчерашнюю слабость, обещая, что никогда больше, никогда, никогда…
— Да, – сняла трубку Алиса.
— Забирай свои вещи, и как можно быстрее, – сказал Михалыч. – Я не хочу тебя больше видеть.
— Что случилось? – мгновенно все поняв, спросила Алиса.
— Ах, ты не знаешь, что случилось? – издевательским тоном спросил Михалыч. – Хватит комедию ломать, увы, зрительный зал пуст, ты только зря потратишь силы в напрасном ожидании аплодисментов. Я сижу у Кима на работе. Он мне рассказал про твой вчерашний звонок. Что, не удержалась? Я знал, что не удержишься, знал еще позавчера вечером, когда ты уезжала.
— Я не звонила, – сказала Алиса, проклиная все на свете. – Послушай…
— Да что ты говоришь?! – взорвался Михалыч. – Наверное, это я звонил, и это мне полночи играли на гитаре! Я просто забыл, простите, с памятью проблемы в последнее время! В общем, ты поняла, сегодня и завтра вечером я дома, забирай вещи, и чтобы я тебя больше никогда не видел.
Алиса плакала, в голове звучали невесть откуда всплывшие строчки из песни Михалыча:
«…Но ничего не исправишь, ведь руки – вата,
Так, так, так держать,
После поймешь и узнаешь, что руки – вата,
Так…
Быть – это можно, но вольно, ведь руки – вата,
Так, так, так держать,
А бритвой не сделаешь больно рукам…»
Дрожащими пальцами она набрала номер в надежде что-то объяснить, но трубку снял Ким, и все то, что накопилось внутри нее за последнее время, вся ее боль, ее метанья, безысходность ситуации вылились в дикий истерический крик:
— Я ненавижу тебя! Слышишь?!! Ненавижу!!!
Алиса бросила трубку и зашлась в рыданиях.
«Может, так и лучше, – уговаривала она себя по дороге к Михалычу за вещами. – Дальше так продолжаться все равно не могло… Чем раньше все закончится – тем лучше… Им друг на друге надо было жениться, – внезапно со злобой подумала она. – Прекрасная вышла бы парочка… А все же жаль…» – она вспомнила ночные сиденья с Михалычем и снова чуть не расплакалась.
Михалыч открыл ей дверь, насмешливо прищурившись, глянул на ее бледное лицо.
— Привет.
— Привет, – непослушными губами отозвалась Алиса, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не заплакать.
Она складывала вещи, Михалыч курил, сидя в своем любимом кресле и поглядывал на нее с видом победителя.
— Я сегодня все не увезу, – сказала Алиса. – То, что осталось, заберу завтра.
— Ради бога, – великодушно согласился Михалыч. – Что ты теперь собираешься делать?
— Тебе это интересно? – удивилась Алиса. – Какая разница…
— Ну, все же? – настаивал Михалыч.
— Это уже мои проблемы, – ответила она и вышла из комнаты, волоча за собой сумки.
Пока она одевалась, Михалыч стоял в дверях и смотрел на нее.
— Я приеду завтра, часов в восемь вечера, – сказала Алиса, проглотив тугой комок, стоящий в горле. – Ты будешь дома?
— Да, – серьезно ответил Михалыч. – Как раз репетиция кончится…
«Зачем?!» – хотела крикнуть Алиса, но сдержалась и бросила пустое и ничего не значащее:
— Пока.
— Пока, – Михалыч закрыл за ней дверь.
В эту ночь она пила у подруги водку и плакала. Наливала себе рюмку за рюмкой, не замечая и не обжигаясь, опрокидывала в себя и плакала снова. То ненавидела, то жалела, то просила прощенья, то прощалась, пила и плакала, плакала и пила…
На следующий вечер она была у Михалыча, выплакавшаяся, собранная и неестественно спокойная.
— Как репетиция? – безразлично спросила она, укладывая в сумку оставшиеся вещи.
— Нормально, – Михалыч помолчал и спросил. – Зачем ты это сделала?
— Какая теперь разница, – устало отмахнулась Алиса. – Ты даже слушать ничего не захотел, зачем теперь что-то объяснять… Кому это нужно… Наверное, все должно было так кончиться. Он же все время стоял между нами, ты не на минуту не давал мне о нем забыть… Он тебе и друг, и музыка, и жена… При чем здесь я?..
— Я просто понял, зачем ты это сделала, – сказал Михалыч.
Алиса подняла на него глаза: издевается? Но Михалыч был грустен и серьезен.
— Тогда и вовсе незачем ничего объяснять, – произнесла она. – Мне пора, уже поздно. Всего хорошего тебе.
— Подожди, – остановил ее Михалыч. – Я все понял. Не уходи. Я люблю тебя.
— Слишком поздно, – Алиса покачала головой. – Ты не оставил мне выбора. Я решила вернуться к мужу. Прости.
Михалыча затрясло:
— Я люблю тебя, ты не можешь уйти!
— Слишком поздно, – повторила Алиса, чуть не плача.
В глазах Михалыча появились слезы:
— Малыш, не уходи… Все не может кончиться так.
— Может, – всхлипнула Алиса.
Михалыч подошел к ней и прижал ее к себе.
— Я никуда тебя не пущу, – Алиса увидела, что он плачет. – Я люблю тебя, слышишь, я не смогу без тебя… Я все понял, теперь все будет не так, прости меня и… останься…
Алиса гладила его волосы и плакала вместе с ним.
— Я не могу, не могу, слишком поздно, я уже обещала…
— Малыш, не делай этого! Ты будешь об этом жалеть всю жизнь! Мы будем об этом жалеть… – поправился Михалыч. – Поверь мне, все будет не так, все будет совсем по-другому… Я правда, очень тебя люблю…
Алиса вырвалась, отвернулась, плечи ее вздрагивали, Михалыч осторожно повернул ее к себе, приподнял лицо, убрал с него волосы и взглянул в большие заплаканные глаза:
