Татьяна Огородникова - Очаг вины, или Любовь, диагноз и ошибка одного нейрофизиолога
Генрих застыл в раздумье. Он всегда имел дело с подопытными животными, которых исследователи между собой называли «материалом», иногда с пациентами, подписавшими добровольное согласие на эксперимент... Но чтобы человек специально отыскал его, в период, когда деятельность лаборатории можно было считать законченной... Генрих почувствовал сладковатое дуновение энергии перемен. Он знал, как это пахнет. Боясь спугнуть волшебные флюиды, ученый замер.
Борис, собравшись, вернулся к повествованию:
– Так вот, когда я думаю о ней как об отдельном злобном маленьком животном, с которым невозможно ни договориться, ни подкупить, ни выманить из норы никакими привадами, я впадаю в панику. Тогда я пью. Это бывает редко. В один из таких дней я завалился к Гале – ну, к моей теть Гале, – и все ей рассказал. Как раз Макс был дома. Он и посоветовал мне прийти к вам.
Лысый снова затаился, словно анализируя, достаточно ли этого рассказа для того, чтобы Генрих понял, зачем он явился. Уловив некоторую недосказанность, он спохватился:
– Понимаете, я могу договориться со всеми. У меня много – очень много денег. Огромный бизнес. Мое второе имя – Мусорщик. Я владею свалками и заводами по переработке. Тысячи людей работают на меня, я – щедрый и строгий хозяин. Все создал своим умом и руками. У меня нет семьи, потому что за меня с моей малышкой не пойдет даже проводница поезда дальнего следования, нет партнеров и друзей, с которыми мне пришлось бы что-то делить. Я невероятно богат и успешен. Но я не могу договориться с ней, с моей малышкой. Она сжирает мою голову, мой мозг. И я знаю – она победит. Если, конечно, не произойдет чуда. А Макс сказал, что вы и есть тот человек, который может сотворить чудо. Вот. – Он вздохнул и впервые за весь рассказ посмотрел на Генриха. – Сделайте чудо. Со мной...
Генрих не проявил ожидаемой реакции. Он произнес всего одну фразу:
– А почему, собственно, вы с Максом решили, что я – волшебник?
Борис вдруг сделался очень серьезным, взгляд его стал строг и прям. Лицо вмиг постарело лет на десять, уголки рта опустились. Казалось, он устал бороться, и его тело демонстрировало эту усталость, когда хозяин отпускал рычаги управления.
– Макс не говорил, что вы – волшебник, – тихим голосом ответил гость. – Он просто сказал, что если и есть человек, который возьмется за решение моего вопроса, то это – вы. А Максу я просто верю, потому что он любит меня как брата – родного брата. – Он помолчал. – Вот и все.
В кабинете советского образца повисла томительная пауза, которую могло взорвать всего одно короткое слово. От этого слова зависела жизнь человека. В этот миг Мусорщик почти физически ощущал, как в воздухе происходит предательское колебание чашек весов между «да» и «нет».
Генрих уже давно принял решение, поэтому сейчас думал о том, как профессионально и безразлично милый растерянный человек по имени Борис Мусорщик окрестил ситуацию: решение моего вопроса. Вот как, оказывается, называется чудо с другой стороны.
– Так вы сможете? – с надеждой спросил гость.
Ответа на этот вопрос не знал никто. Действительно, никто, кроме Генриха.
– Хорошо...
Хорошо
Высокий порог эмоциональной реакции, приводящий к эмоциональной тупости, – серьезная проблема, хотя на первый взгляд она может казаться выходом для человека, переживающего эмоциональный стресс. Он или она остаются глухими как к личным, так и к общечеловеческим проблемам.
Н.П. Бехтерева– Хорошо, я попробую, – неожиданно прервал молчание Генрих. – Но вы должны знать, что я не работаю с человеческим материалом.
Бориса немного передернуло. Генрих, не заметив смятения гостя, продолжил:
– Все исследования, которые мне необходимы для теоретической части, я уже давно сделал. Сейчас мне нужна конкретика для привязки к формулам. Лишь после моего собственного анализа я смогу сказать, насколько могу быть вам полезен.
– Я к вашим услугам, – кротко ответил Мусорщик и, похоже, сам смутился от высокопарной фразы.
– Не волнуйтесь, я не стану делать вам трепанацию. Мне достаточно компьютерных и импульсных исследований вашего мозга. Но, кроме того, мне нужна ваша полнейшая откровенность.
– Я готов, – спокойно ответил Борис.
– И еще! Мне понадобится ваш анамнез – в смысле название и размеры вашей «малышки».
– Не вопрос. Когда?
– Чем скорее, тем лучше.
– Через пару дней нормально?
– Сейчас! – твердо ответил ученый.
– В принципе у меня все выписки в машине, но я не готов был так сразу...
– Какая вам разница, когда умирать? А для меня важен каждый час, – спокойно констатировал Генрих. Он снова напомнил Борису Мефистофеля, не хватало только бородки, заостренной книзу. Наверное, бесстрастное отношение к вопросам жизни и смерти должно быть непременным атрибутом гения.
Генрих был спокоен только внешне. На уровне подсознания он предвкушал близость невероятно важного открытия. Холодок пробежал по его позвоночнику, вздымая мурашками кожу и впиваясь в нижнюю часть волосяного покрова головы. Впадина на шее покрылась испариной. Генрих понял – нет, он почувствовал, что в лабораторию явился объект – именно тот, который оказался в нужное время в нужном месте.
Честно говоря, ученого мало интересовали деньги. Он спокойно наблюдал, как лысоватый пришелец суетливо выходит их кабинета, чтобы принести больничные выписки из авто. В голове гения все клокотало и сигналило: это – ОН. Тот, будто почувствовав мысли Генриха, вдруг запнулся на выходе:
– Да, я не просто так говорил о деньгах. Я действительно богат. Если вам удастся привести меня в норму, – он запнулся, – ну, вы понимаете, что я имею в виду, – я готов финансировать все дальнейшие исследования, связанные с аналогичными проблемами. Если моего слова недостаточно, спросите у Макса – он, надеюсь, даст мне лучшие рекомендации.
Мусорщик продолжил свой путь, а Генрих, не меняя позы, окликнул Арину и попросил ее заварить крепкого чаю. Гость вернулся ровно через семь минут. «Надо же, как они умеют, – подумал ученый. – Меня на машине не пустили на территорию лаборатории ни разу. Генрих точно знал, что от улицы Лопатина, на которой обычно паркуются посетители, до входа в лабораторию ходьбы – десять минут в одну сторону при хорошей погоде. Зимой, в гололед, люди могли выписывать пируэты на стеклянном льду пятнадцать, а то и все двадцать минут. Только за ненужные двести рублей, сунутые в неплотно сжатый кулак хамоватого охранника, можно было позволить себе припарковаться в непосредственной близости от корпуса. В этом случае можно уложиться в семь минут, чтобы дойти до машины, взять из нее необходимые документы и вернуться назад, в лабораторию.
В руках у пришельца была толстая история болезни.
– Я вожу ее с собой, потому что знаю, что может пригодиться. – Он помолчал. – А может, и нет...
– Борис, мне нужно буквально тридцать – сорок минут, чтобы ознакомиться с подробностями вашей биографии. Затем нам придется уточнить, насколько верен диагноз – поверьте, что в наших условиях это займет не больше получаса. После этого мы с вами поговорим.
Генрих протянул руку за папкой документов. Мусорщик даже как-то нехотя расстался с бумагами.
– Если хотите, Арина поможет вам провести время небесполезно, – напоследок бросил Генрих.
– Нет, нет. Спасибо. Мне есть, чем заняться, – поблагодарил лысый и устало опустился в кресло.
Генрих скрылся в таинственном зашкафном пространстве. Он будто растворился в стене. Так же внезапно, как материализовался, когда появился. Борис остался ждать. Он тупо листал научные журналы, в основной массе посвященные нейрохирургии и исследованиям извилин. Наткнувшись на статью Бехтеревой, гость внимательно проштудировал ее. Он с большим уважением относился к именитой династии, тем более теперь, когда от работы мозговедов зависела его жизнь. Те полчаса, которые Генрих отвел Борису для переговоров со смертью, больной использовал по назначению. Благодаря уникальным экспериментам, согласно статье, действительно иногда случались чудеса. В душе Мусорщика зародилась надежда.
Прошло очень много времени – гораздо больше, чем ученый обещал потратить на изучение «малышки». Борис, похоже, привык ждать. Он застыл как сомнамбула и даже не встрепенулся, когда услышал уверенный голос ученого:
– Что сказали врачи?
Бо открыл глаза и вопросительно посмотрел на Генриха.
– Когда они собираются вас оперировать?
– Я не уверен в дате, потому что не уверен в результате. Единственное, что мне известно, – чем раньше, тем лучше. Если я опоздаю с принятием решения, я опоздаю на всю жизнь. – Лысый пожал плечами. – Собственно, поэтому я здесь. Если вы откажетесь мне помочь, я должен буду определиться с датой. Скорее всего, я решусь на операцию. Конечно, не хотелось бы жить как растение, но ведь они же... – Борис замялся, – я имею в виду, такие больные не понимают, что с ними происходит...
