Алексей Каплер - Полосатый рейс (сборник)
— А… пожаловал наконец сам товарищ Кочура, — саркастически приветствовал его Глушко. — Ну, спасибо, что забежал… мы и так и этак вызываем тебя — пропал куда–то директор. Фабрика есть, дым идет, а директора нету. Затерялся. Ну, ну… присаживайся, расскажи, как ты там с мировой буржуазией объяснялся?… Да не стесняйся. Это наш человек — Сажин — бывайте знакомы… Ну, давай, Павло, по порядку…
Глушко поворошил свою черную, пружинящую шевелюру, облокотился о стол и приготовился слушать. Приоткрылась дверь, в кабинет заглянул Беспощадный.
— Что у тебя? — спросил Глушко. — Зайди. Беспощадный подошел к столу.
— Прочти, товарищ Глушко, — это акт ревизии. Ничего там в Посредрабисе не случилось. Он петь, понимаешь, поехал учиться.
— Спасибо. Можешь идти. Ну, так как было дело, Павло? — обратился Глушко к матросу.
Матрос потянул носом воздух, вздохнул.
— Был, конечно, разговор, товарищ Глушко, — сказал он. — Откуда мне было знать, кто он такой?…
— Нет, ты давай по порядочку…
— Ну, взяли мне в ВСНХ обратный билет. Оказалось, в международный вагон, двухместный купе, будь он неладен… Сел. Входит еще пассажир. Человек как человек. Поехали. Разговорились. Я, конечно, достал бутылку. Хорошо–ладно, говорим про то, про се. Он по–русски как мы с тобой, холера бы его взяла… Ну, зашел разговор про нэп. Вот он спрашивает — как вы, товарищ, думаете… Заметь, он меня товарищем, гад, называл… Как вы, товарищ, думаете, вот концессии берут в России иностранцы — это как, надолго?
— А ты ему? — спросил Глушко.
— А я ему говорю — по–моему, ни хрена не надолго. Пусть они только построят нам заводы, идиёты иностранные, мы им сейчас же по шее…
— Ты, кажется, не про шею ему сказал? И насчет «ни хрена» тоже как–то иначе выразился?
— Откуда ж мне было знать, кто он? С виду человек. И я же только сказал, что сам лично так думаю…
— Это он с господином Пуанкаре разговорился, — повернулся к Сажину Глушко, — с крупнейшим капиталистом, который только что подписал выгодный для нас договор на концессию… Между прочим, это сын бывшего французского президента…
— …Так по–русски же чешет…
— Чешет, чешет… он на русской женат. Ну, услыхал господин Пуанкаре такие речи от нашего Павла да узнал, что он директор большой фабрики, большевик — уж он–то должен знать, какие планы у красных… И только доехали они до Одессы, француз обратным поездом в Москву и расторг договор.
Наступила пауза.
Матрос тяжело вздыхал.
— Эх ты, умник! Выдвинули тебя директором такой фабрики… Видимо, надо было тебя в Наркоминдел выдвигать… Ты же прирожденный дипломат… Ладно, поднимись к товарищу Косячному. Он тебя давно ждет.
Глушко подошел к двери, прикрыл ее плотнее и вернулся к Сажину. Сел рядом.
— …Ах, черт, нэп, нэп… Все бы хорошо, да начинает, замечаю, кое–кто из наших, из рабочего брата, сбиваться… Черт бы их побрал… Ну ладно, Сажин, давай–ка займемся твоим устройством… — Глушко обошел стол и взялся было за телефонную трубку. Но взгляд его упал на акт ревизии, принесенный Беспощадным, и он, положив трубку на место, сказал: — Да, так вот же освободилось как раз одно место… И между прочим, там нужен подкованный человек — нужен заведующий Посредрабисом.
— Чего? Посред…
— Посредрабисом. Это безработные артисты, музыканты, ну, и прочие. Нечто вроде артистической биржи труда…
— Позволь, при чем тут я? Я же партработник…
— Вот–вот, там как раз и нужен партийный работник. Искусство, брат, область идейная, и очень тонкая область.
— Но я ни черта в нем не смыслю, да, по–честному, и не уважаю это занятие. Когда на сцене взрослый мужик открывает рот, издает звуки, и это и есть его работа, — мне, если хочешь знать, сдается, что надо мной просто подсмеиваются…
— Погоди, погоди, придет время, артисты еще членами партии станут.
Сажин искренне рассмеялся:
— Может быть, и партийные балерины будут?…
Теперь расхохотались оба.
— Ну, пусть я хватил, — сказал Глушко, — ладно. В общем, договорились. Если что — поможем. Оклад, сам знаешь, у всех у нас один — партмаксимум: девяносто целковых. Не густо, но кое–как выворачиваемся. Ты ведь холостой? Вот мне похуже: жена, двое мальцов… Площадь тебе дадут — завтра зайди в жилотдел, а сегодня переночуешь у меня — я позвоню жене. Вот адресок. — Прощаясь, Глушко задержал руку Сажина: — А все–таки чертовски трудное время, скажу я тебе… Ну, пока, брат, дома увидимся…
По Ланжероновской улице шел товарищ Сажин. Он добыл из кармана френча большие старые часы — было ровно девять — и подошел к двери, рядом с которой помещалось название учреждения: «Посредрабис». Перед дверью, ожидая открытия, столпились актеры. Сажин дернул дверь — она была заперта.
— Не трудитесь, — сказал виолончельным голосом пожилой артист, — Полещук никогда еще не приходил вовремя.
И Сажин вместе со всеми стал ждать.
— …Нет, вы посмотрите, этот авантюрист Качурин опять набирает концерт, — сказала стоявшая рядом с Сажиным актриса своей собеседнице. Обе они смотрели на ярко одетого молодого человека — клетчатый пиджак, галстук–бабочка, кремовые брюки и кепчонка на затылке. Он записывал в блокнот имена актеров, с которыми вел тут же на улице шепотом переговоры.
— Тогда успел смыться, — ответила вторая актриса, — а то сидеть бы ему как миленькому… бросить людей, сбежать с кассой…
— Этого я не потерплю! — волновался за спиной Сажина маленький толстячок. — При моем голосе и моей тарификации не брать в поездку… Кого? Меня!
— Я ничего не говорю за ваш голос, — отвечал угрюмый лысый человек, — но…
Оглушительное кудахтанье и кукареканье заглушило продолжение диалога, — грохоча по булыжникам, проезжала подвода, груженная куриными клетками. Пьяный биндюжник нахлестывал кобылу. Куры и петухи орали вовсю.
Появился наконец секретарь Посредрабиса Полещук. Он шел подпрыгивающей походкой, то и дело почесываясь и водворяя на место вываливающиеся из толстого ободранного портфеля бумаги. Полещук удивленно посмотрел на очкастого посетителя в поношенном френче, галифе и сапогах. «Вы ко мне?» — спросил он Сажина, отпирая дверь.
— Я Сажин, отныне заведующий Посредрабисом, — резко ответил Андриан Григорьевич, — и хочу получить объяснение — почему вы сочли возможным явиться на работу с опозданием на тридцать минут.
— А… так это вы… — равнодушно произнес Полещук, — можете зайти. Вот вам кабинет. Будете восьмой.
— Что значит «восьмой»?
— То значит, что я уже пережил семь таких заведующих.
— Вы секретарь?
— Теперь — да, секретарь.
— Что вы хотите сказать этим «теперь»?
— Теперь — значит теперь. А в прошлом — я хочу, чтобы вы это знали, — в прошлом я артист цирка Арнольд Мильтон.
— Я тоже хочу, чтобы вы это знали, — никаких опозданий я не потерплю, каким бы замечательным артистом в прошлом вы ни были. И вам придется написать мне за сегодняшнее опоздание объяснительную записку.
— Хорошо, — Полещук пожал плечами.
— А теперь пригласите ко мне Качурина.
— Кого?…
— Качурина. Кем он тут у вас числится?
— Администратор… — удивленно ответил Полещук. — Откуда вы его знаете?… Сейчас кликну…
Подойдя к жесткому креслу, Сажин тщательно протер бумажкой сиденье, затем протер стол, выбросил бумажку в корзинку и сел. В кабинет заведующего вошел Качурин.
— Привет. Новый зав? Очень приятно.
— Снимите головной убор, — сказал Сажин.
— Простите?
— Головной убор снимите.
— А… пожалуйста, — Качурин смахнул кепочку и положил на стол. — Вы меня вызывали?
— Будьте добры, уберите головной убор со стола.
— А… пожалуйста, — молодой человек снял кепку со стола.
— Вы что — набираете концерт?
— Да. Имею предложение с Николаева.
— Из, — сказал Сажин.
— Простите?…
— Из Николаева.
— Так я же говорю — предложение с Николаева, они хочут…
— Хотят.
— Так я же говорю…
— Позовите, пожалуйста, секретаря, — прервал его Сажин.
— Пардон?
— Секретаря, пожалуйста, позовите.
— А… Это можно, — Качурин открыл дверь и поманил пальцем Полещука. — Новый зовет, — кивнул он в сторону Сажина.
Полещук вошел и показал Сажину кнопку звонка под столешницей.
— Когда надо — звоните. Ну, что у вас там, Качурин?
— Я организовал приглашение: Николаев, три концерта в клубе моряков.
— Что вы можете сказать об этом человеке? — спросил Полещука Сажин. — В двух словах…
— Даже в одном, — ответил Полещук, — жулик. Энергичный, но жулик.
— Какое вы имеете полное право… — начал было Качурин, но Полещук его оборвал:
— Может быть, рассказать херсонскую историю? Или что вы в Фастове с актерами устроили?…
— Так вот, Качурин, — сказал Сажин, — если я вас еще раз здесь увижу — не взыщите. Все.
