М. Моррис - Современная вест-индская новелла
«Однажды я в мыслях унесся далеко, страшно далеко от нее. Она тотчас же почувствовала это. И взяв птицу-музыканта, что жила вместе с нами, сомкнула мои пальцы на этом живом букете из перьев… В тот же миг я ощутил, как в меня проникли трепетные струи ее любви, безмерной, как сама жизнь».
С трудом разобрал я еще один отрывок:
«Она берет меня за руки, прикладывает ухо к моей груди и долгими часами слушает, как бьется мое сердце. Есть у нас такая забава: она превращается в водопад, а я в пловца, ныряющего в неистовый поток ее иссиня-черных волос».
Эрл Виллбарроу был еще молод, однако его постоянно терзала мысль о быстротечности жизни. Вот что он пишет об этом:
«Хотя мне кажется, что я вовсе не старею, не дряхлею, я предчувствую, что когда-нибудь угасну мгновенно, как свеча… Пусть это случится не скоро, ибо она не умеет плакать… Она обнимет мое тело и будет сжимать его в своих объятиях до тех пор, пока сама не окажется в объятиях смерти. Она умрет от голода, но не оставит меня. Так, по ее словам, поступали некогда жены великих вождей, сходившие в гробницы вслед за своими мужьями…»
Вполне возможно, что очарованный лейтенант владел всеми тайнами племени хемессов, тайнами, проникнуть в которые так хотелось бы каждому из нас. Несомненно, во всяком случае, что ему приходилось общаться и с другими представителями народа вьен-вьен.
«Я лицезрел великое божество хемессов в огромном подземном зале. Она обучила меня священным пляскам своего народа и поведала мне сказания великих ареитов древности…»
Мне с трудом удалось разобрать последний листок этой ветхой, изорванной и пожелтевшей рукописи с буквами, полусмытыми дождем или выцветшими под солнцем:
«С наступлением периода дождей мы начинаем трубить в огромные раковины, и наши братья и сестры отзываются нам со всех окрестных гор. Потом мы собираемся вместе, поем и пляшем до сухого сезона. Эта музыка растравляет мне душу, наполняет все мое существо щемящей тоской, но даже в этой тоске есть нечто такое, что роднит меня с ней…»
Вот и все, что я могу поведать вам об очарованном лейтенанте, о терпкой поэзии той диковинной любви, от которой вспыхнула и, подобно бенгальскому огню, почти мгновенно сгорела его жизнь среди отрогов гордой горной гряды Бассэн-Кокийо. Подобно эльфу, он каждую ночь носился по горам вместе со своей подругой, опьяненный величием вершин, зеленью земли, трепетом вод и дыханием ветров. А дни проводил в пещерах, где хранятся сокровища, накопленные касиком Золотого Дома, грозным Каонабо. Он был посвящен во все древние чары, обучен песням и танцам великой королевы Анакаоны, прозванной Золотым Цветком, тем самым песням и танцам, которые до сих пор исполняют в лунные ночи владычицы окрестных гор и вод.
Иные говорят, что индейцы вьен-вьен, последние потомки гаитянских хемессов, наследные хранители сокровищ будущего, живущие на недоступных горных вершинах, существуют только в воображении таких простаков, как я. Пусть себе болтают, что им заблагорассудится! Я-то видел рукопись лейтенанта Виллбарроу, где он утверждает, что встретился с последними потомками хемессов, и у меня нет никаких оснований сомневаться в этом. Ни виски, ни сумасшествие не могли бы породить столь потрясающий человеческий документ.
Мой друг, шериф Селом, поведал мне также, что однажды ночью, во время яростного сражения между вооруженными патриотами, приверженцами Шарлеманя Перальта, и отрядом американских солдат, младший лейтенант Виллбарроу был взят в плен морскими пехотинцами. Многие из стариков очевидцев рассказывали мне, как лейтенант и его подруга, связанные по рукам и ногам, предстали пред военным трибуналом и были расстреляны на месте за государственную измену и переход на сторону неприятеля. Крестьяне подобрали тела и достойным образом предали их земле, соорудив над могилой небольшое надгробие, белеющее неподалеку от пещеры, прозванной «Пастью».
Их расстреляли, но, несмотря на это, в округе ходит молва, будто в лунные ночи Владычица вод как ни в чем не бывало расчесывает свои буйные волосы, сидя на берегу одного из Голубых прудов, поднимающихся по склону холма. Может быть, у лейтенанта Виллбарроу и его подруги были дети? Так или иначе, честь и хвала тому народу, который умеет столь бережно хранить свои предания!
Р. Депестр (Гаити)
ТЕНЬ, ПОТЕРЯВШАЯ СВОЕГО НЕГРА
Перевод с французского М. Ваксмахера
Уроженец острова Тортю, Альсендор Дьевей переселился на юг Гаити, в Кап-Руж, через несколько месяцев после того, как страну оккупировали янки. Он сражался с захватчиками в рядах како́[18] и партизанил среди холмов севера до того дня, когда, преследуемый отрядом морской пехоты, вынужден был, чтобы избежать виселицы, перебраться в другой департамент. Случай привел его на пустынное плоскогорье Кап-Руж. Здесь он чуть ли не даром приобрел небольшой клочок земли — тот самый, что десять лет спустя стал подлинной жемчужиной местных плантаций. А тогда здесь была сухая, заросшая колючим кустарником саванна, где с незапамятных времен хозяйничали лишь вороны да змеи. Никто из крестьян не хотел браться за этот участок. С наступлением темноты каждый старался обойти его стороной; поговаривали даже, что по ночам сюда слетаются ведьмы и оборотни со всего департамента. Нет, решиться обрабатывать эту чертову землю значило самому прослыть колдуном.
Изгнанный с родного севера, Альсендор Дьевей решил, что уж лучше прослыть колдуном, чем вести неприкаянную жизнь бездомного бродяги. Его покровитель Атибон-Легба[19], владыка гаитянских дорог, думал Альсендор, поможет ему очистить эту землю от дьявольской погани. Такое решение было актом мужества, если не подвигом; и за этот подвиг ему пришлось долгие годы расплачиваться дорогой ценой.
Первую и самую трудную задачу задала ему почва. Беспощадная долголетняя эрозия изгрызла ее, словно полчища крыс. В теле земли открылись глубокие раны, где пенилась застывшая лава, приводя в отчаянье брошенные в почву семена. А если зернышко маиса, проса или гороха все же решалось выставить наружу свою антенну — маленькую зеленую надежду в каплях росы, — то южное солнце сразу же заводило похоронную песню. Немногим из этих смелых ростков удавалось дожить до вечера, чтобы пожелать доброй ночи луне и звездам. А дождь, не находя на своем пути ни деревьев, ни корней, где бы он мог хотя бы на миг присесть и отдохнуть, — дождь в ярости рвал когтями израненное чрево земли.
Сколько раз Альсендор Дьевей уже готов был признать себя побежденным! Но снова и снова брал верх темперамент борца. В глазах настоящего негра биение сердца должно быть песней любви, ласковой, вдохновляющей человека на труд и на битву жизни. В этом и заключалось истинное благородство, которое Дьевей, сам не отдавая себе в том отчета, ценил превыше всего. Вот почему каждый раз в часы уныния мужество открывало перед ним родник юной силы, позволяющий людям укрощать строптивую природу.
Через несколько лет проклятая саванна стала настоящим островком здоровья для благодарных растений: фруктовые деревья, маис, бататы, горох, маниока, даже такие любители влаги, как маланга и сахарный тростник, победили колючую злобу кактусов. Вороны, не находя себе места в этом мире торжествующей зелени, отправились искать удачи в другие края. Колибри, дикие голуби, овсянки, горлицы, дрозды, райские птички, цесарки, «мадам Сара»[20], пальмовые птицы, змеевики расположились среди ветвей со своими оркестрами и партитурами. Земля, снова возвращенная вечному круговороту жизни, влившаяся благодаря неутомимым рукам могучего негра в свое естественное русло, щедро расточала ему ласки, с улыбкой называя его своим капитаном, словно женщина, которая расцвела от любви.
Альсендору удалось справиться и с другой эрозией, разъедавшей ему сердце, — с враждебностью местных жителей. Эта победа была для него неизмеримо дороже той, которую одержал он над злой волей почвы. Дружба с землей без дружбы с людьми — вещь столь же бесполезная, как золотой кувшин, ставший врагом родниковой воды. Чтобы золотой кувшин жизни обрел свою истинную ценность, его нужно наполнить нежностью до краев, ибо она утоляет жажду лучше самой чистой ключевой воды. А когда человеческие отношения превращаются в пустынную бесплодную саванну, где эгоизм, это ложное солнце, губит зеленые ростки маиса и где доброта, этот благодатный дождь, не находит рук, сильных, как корни, которые дали бы ему заслуженный отдых, — тогда жизнь на земле обращается в прах, ее преследуют ненависть и страдания, и только терпеливая работа братства и мира может вернуть ей сверканье капель росы на крыле щебечущей птицы. Именно так понимал Альсендор суть человеческой жизни. И скоро он перестал быть в глазах соседей «чужим» и «опасным». Он участвовал в кумбите[21] и во всех деревенских обрядах и празднествах; теперь все признали его высокие достоинства; все увидели в нем человека умного и энергичного — одним словом, вождя. И когда в один прекрасный день Альсендор собрал односельчан, чтобы изложить перед ними свой проект создания в деревне кооператива (этот проект не давал ему покоя с тех пор, как он разговорился с мэтром Ориолем, адвокатом из Жакмеля), он увидел перед собой людей, готовых повиноваться каждому его слову.
