Виктор Дьяков - АРМЕЙСКИЕ БУДНИ сборник рассказов
- Я румын... У нас в стране все нации наделены одинаковыми правами, но поверьте, обидеть представителя малого народа очень легко. У нас ведь нет ни республики своей, ни автономии, ни какого другого национального образования, нас всего несколько тысяч по всему Союзу. А у меня ко всему ещё и отец инвалид, калека, я с детства не мог рассчитывать ни на чью защиту. А ведь отец у меня человек заслуженный, он воевал в том самом соединении, где начальником политотдела был Леонид Ильич Брежнев...- Виктор словно обрёл крылья. Так вдохновенно он ещё никогда не врал.- Отец не раз там на переднем крае слушал речи армейского комиссара Брежнева, и вдохновлённый ими шёл в атаку, не щадил ни жизни, ни здоровья сражаясь за Советскую Власть. Он верил в Советскую Власть, и меня воспитал в этой вере. И я верю так же как он, верю в её высшую справедливость. Потому я с детства мечтаю стать армейским политработником, так как считаю, что советские политработники являются умом, честью и совестью нашего времени. Я считаю, что только в их славных рядах, я стану истинным представителем той ленинской гвардии, к которой принадлежит бывший командир моего отца, генеральный секретарь ЦК КПСС, Леонид Ильич Брежнев...
Виктор проговорил без перерыва минут пятнадцать, поломав весь график работы приёмной комиссии, по которому на одного абитуриента следовало затрачивать не более пяти минут. Члены комиссии слушали, что называется, открыв рты. Обычно абитуриентов, являвшихся пред их "светлые очи" била дрожь, они были скованы, напряжены и безропотно принимали выносимый вердикт. Когда Виктор, наконец, замолчал, несколько секунд в кабинете стояла какая-то неловкая тишина, пока председатель нашёл, что сказать:
- Ннда... Это очень интересно...однако... Что вы там говорили об отце? Он у вас прикован к постели?
- Так точно, парализован!- Виктор выпучил глаза на полковника, словно собирался его загипнотизировать. Но тот, похоже, уже боялся встречаться с ним взглядом и не поднимал глаз от папки с личным делом.
- Срочной службы, значит, вам служить ещё год... Ну что ж пусть сестра ещё потерпит, а через год вы уволитесь и поможете ей.
- То есть как?...- выразил искреннее удивление Виктор на столь неадекватную реакцию на образец его ораторского искусства.
Но полковник, похоже, решил, что времени с этим хлюстом и так потеряно слишком много и уже не давал ему произносить слишком много слов:
- Да так будет лучше, и быстрее. Ведь в училище четыре года учиться придётся, и ещё неизвестно куда вас потом направят. А тут вы уже через год домой вернётесь, непосредственно поможете сестре. Ей-то, наверное, уже пора и о себе подумать, замуж выходить?- полковник оправился от словесной "лавины" Виктора и смотрел ему прямо в глаза, смотрел вроде бы серьёзно, но в глубине таилась усмешка-издёвка: куда лезешь, думаешь раз язык без костей, так всего добьёшься, не обольщайся – против "лома" нет приёма...
- Но я нацменьшинство,- растерянно пытался ухватиться за "воздух" Виктор.
- Это к делу не относится. Идите.
- Но я буду жаловаться... я напишу в Кремль, вы зажимаете нацменьшинство!- продолжал как за соломинку цепляться за свой "шанс" Виктор.
- Идите!
5
После окончания мандатной комиссии зачисленных счастливчиков сразу отделили от неудачников, и после обеда отправили куда то за город в колхоз, на заготовку овощей для училища. Неудачников старались не напрягать, лишь вежливо напомнили, чтобы они на следующий день зашли в строевую часть училища и получили проездные документы – те кто ещё служил до своих частей, у кого срок закончился, до дома.
Виктор довольно быстро "отошёл" от перипетий "мандатки" и стал собираться к отъезду. При этом он вдруг обнаружил, что находится в отведённом им спальном помещении в одиночестве – остальные абитуриенты-неудачники куда то все пропали, только сиротливо маячили под койками их чемоданы...
Они стали появляться уже поздно вечером. Первым, сильно шатаясь и дыша перегаром пришёл "враг советской власти". Он упал на койку и тяжело с присвистом захрапел. За ним примерно в том же состоянии "приползали" остальные. Безропотно выслушав свою участь на «мандатке», не издав ни слова в свою защиту, чётко, по уставу поворачиваясь через левое плечо, печатая шаг уходя... они, не зависимо от национальности, поступали чисто по-русски, "утопили" горе в вине. Виктор даже удивился – насколько близко к сердцу, болезненно они приняли своё фиаско. У него даже такой мысли не возникло – напиться с горя. Скорее всего сыграла роль румынская составляющая его крови, к тому же он не сомневался, что сделал всё от него зависящее. А раз так, то ему не в чем себя винить, и пенять не на кого. Разве, что на судьбу, но это уж совсем пустое дело.
По времени, когда должна состояться вечерняя поверка пришёл майор, дежурный по училищу. Увидев распластанные на койках тела бывших абитуриентов, понюхав тяжёлый спиртной дух, он лишь махнул рукой и обратился к Виктору, единственному трезвому:
- Ух запашина, прямо закусить хочется... Старшина где?
Виктор лишь пожал плечами, в то же время с изумлением отмечая, что до сих пор отсутствует старшина Франзен, ходячий Устав, образец дисциплинированности и исполнительности… Франзен пришёл после полуночи. В дверь он попал только с третьего захода, в кровь разбив лоб о косяк. Встав посередине спального помещения, он с минуту осматривался, не обращая внимание на выступившую кровь: неудачники лежали на не разобранных койках вповалку, прямо в сапогах и обмундировании, кто-то стонал, кто то говорил во сне, кто-то блевал в проход между койками. Зловеще усмехнувшись, старшина пошёл на своё место и тут увидел в полумраке ночного казарменного освещения раздетого, лежащего под одеялом Виктора. Он не мог уснуть в такой "атмосфере" и с его лица не сходила брезгливая гримаса.
- Ааа... собрат по нацменьшинствам,- старшина тяжело оперся о спинку койки Виктора.- Ты... ты говорят соловьём заливался, нацменьшинством своим козырял... Эх ты... румын долбаный. Какое ты нацменьшинство? Ты вообще никто, такой нации в Союзе вообще нет, понял?
Виктор лежал вроде бы не обращая внимание на пьяного старшину, но устрашающий вид его разбитой физиономии не мог не тревожить – чёрт его знает, что у него на уме. А Франзен продолжал разглагольствовать:
- Вот я нацменьшинство, так нацменьшинство... но я про это ни-ни, нигде не слова, ни то что в открытую,- старшину сильно повело назад и он еле удержался за койку, основательно тряхнув и Виктора.- А что бы я им сказал, они и так это знают, что я немец, то есть сука, сволочь, фашист, что мне нет веры... Вот что значит быть настоящим, низким нацменьшинством. Понял ты Оглы хренов? Я самое неуважаемое в Союзе нацменьшинство. Поол?- Франзен уже не мог чётко произносить некоторые слова, его язык заплетался. Евреи... жидьё проклятое, больше всех плачут, суки, жизни им тут нет. Их бы в нашу шкуру. Что нам остается – вешаться всем сходу... нас же ниже чурок поганых ставят... А ты говоришь нацменьшинство. Ты радуйся, что ты никто, тебя не трогают и то хорошо... Поол?
- А что есть уважаемые нацменьшинства?- Виктор опустил ноги на пол и пытался тормозить кровать, которую продолжал дергать раскачиваясь своим мощным телом старшина
- А как же, ты что разве не знаешь? Есть у нас такие, им все дороги открыты. Но они себя меньшинствами не считают, они себя наоборот лучше, выше всех считают. Власть ещё локти покусает, что жопы им целует, они их отблагодарят...- старшина уже начал заговариваться и, казалось, намертво приковался к спинке койки.
Так тебе что, прямо так и сказали, раз ты немец, так мы тебя не берём, хоть у тебя и больше всех баллов? – задал конкретный вопрос Виктор, имея целью, чтобы Франзен вышел из своего положения маятника и перестал дёргать койку.
И действительно вопрос возымел действие, старшина перестал качаться, ненадолго задумался.
- Да не... ты что... рази такое можно вслух... неее... Они другое... Я ведь до армии один курс политеха кончил и бросил. А как призвали, вот дослужился, - Франзен кивнул на свои старшинские лычки.- Ну вот, тот змей очковый, полковник и говорит, раз вы институт бросили, так и у нас учиться как положено не будете... Сука... Это конечно отговорка... я то понимаю, я немец, в этом всё дело. Вон некоторые гражданские, грузины, азербуды, черти с рогами и с девятью баллами проходят, а мне и четырнадцати мало. Разве может быть советским политработником представитель фашистской нации... нее, никак нельзя... – Франзен утих, постоял и, перехватывая руками спинки кроватей спотыкаясь, пошёл к своей.
