Рохинтон Мистри - Дела семейные
Только теперь он вспомнил, как Куми стаскивала с него штаны, когда его усаживали на стульчак. Странно лежать в постели в одной пижамной куртке. Непривычно — будто верхний слой кожи пропал.
Он хотел позвать, попросить штаны. Но Куми разозлится. И на самом деле, будет легче, если он будет лежать без штанов.
Что мать, что дочь, подумал он, вспоминая, как Ясмин отобрала у него пижаму. И пижаму, и многое другое.
Он переходил из комнаты в комнату, от шкафа к шкафу в поисках хоть какой-нибудь одежды. Ничего. Ясмин ничего не упустила из виду, все спрятала, пока он мылся в ванной; только полотенце вокруг бедер, а Ясмин остается глуха ко всем его просьбам.
— Поди сюда, Куми, и ты тоже, Джал! Куда мама спрятала мою одежду? — пытался он дознаться у детей, пока Ясмин на кухне стерилизовала бутылочку для Роксаны.
— Не знаю, — твердил Джал, а Куми приложила палец к губам, показывая свое отношение к расспросам отчима, а также предупреждая брата, чтобы тот держал язык за зубами.
Ловкий ход сделала Ясмин, думал он без обиды. Какое право имел он обижаться? Это он вел себя неразумно; она была образцом терпеливости и чуткости, вечер за вечером вынося этот фарс. Потому что это должно было выглядеть фарсом в ее глазах и в глазах соседей по дому: вид Люси, стоящей на тротуаре, задрав голову и вперив взгляд в окно, за которым стоял он. А потом, когда угрызения совести гнали его вниз, еще наблюдать их вместе, без сомнения, производивших впечатление парочки, изнывающей от любви.
Несчастная Ясмин, думал он, рыская по квартире в поисках рубашки, трусов, хоть чего-то из одежды. И несчастная Люси с ее ежевечерними дежурствами в сумерках — чего ради?
Воспоминания возвратили его к тому времени, когда они расстались на Брич-Кенди. К тем четырем месяцам, пока он не женился на Ясмин и пока Люси не начала его разыскивать. Он был поглощен приготовлениями к свадьбе, ко все приближающейся жизни с новой семьей. Суета и толкотня в родительском доме, воскресные сборища, где его одолевали советами и подсказками, — все это помогало выбросить из головы мысли о Люси. Уже потом он сообразил, что Люси ничто не могло отвлечь от мыслей о нем — она потеряла почву под ногами. И уже после свадебных празднеств он узнал от общих знакомых, как плохи у Люси дела: она забросила диссертацию, она сидит без работы, а живет по-прежнему в общежитии Ассоциации молодых христианок. Он расстроился, потому что надеялся, что Люси помирилась с родителями и вернулась в дом.
Месяца через три после женитьбы, выйдя из колледжа, он натолкнулся на Люси. Чисто случайно, думал он тогда.
Сначала в их разговоре ощущалась неловкость.
— Ну как ты? Все хорошо. Спасибо.
Потом Люси спросила:
— Хорошая была свадьба?
Он пробормотал, что, в общем, да, спасибо, и она задала следующий вопрос:
— И как семейная жизнь? Теперь ты удовлетворен?
Тут он слегка встревожился, ему хотелось успокоить ее, заверить, что у нее тоже все будет хорошо. Вместо этого он отшутился и поспешил уйти, чтобы не поддаться смятению.
С того дня Люси начала по-настоящему преследовать его. Ее невозможно было отговорить. Она звонила ему на работу и домой, она писала ему письма, иногда даже поджидала его у ворот колледжа. Он сказал ей, что все это не имеет смысла, поскольку они давно решили, что лучше положить конец их отношениям.
— Ты так решил, — возразила Люси. — Я считала это ошибкой. И сейчас так считаю. Я знаю, что ты меня любишь. Признайся. Я знаю, что между нами сохранилось то, что еще можно восстановить.
— Пожалуйста, Люси, не будем наивны. Мы достаточно долго были наивными. Думали, что можем изменить родителей, что можем мир переделать. Ты говоришь вещи совершенно…
— О Нари, ты и сейчас не решаешься быть честным перед собой. — В голосе Люси звучала мольба.
— Прошу тебя. У меня сил больше нет возвращаться ко всему этому. И, Люси, пожалуйста, ради тебя самой и ради меня, перестань ходить за мной по пятам.
Он старался убедить ее, что желает ей только счастья. Но теперь на нем лежит ответственность, у него есть жена, двое детей. Что было раньше, тому уже не повториться.
Она смотрела на него, не отводя глаз, не двигаясь. И на миг он увидел перед собой ту женщину, которую знал прежде, женщину с живыми глазами. Он коснулся ее руки, повернулся и пошел домой.
Но сказанное ею запало в душу. Он снова запутался в своих чувствах. Снова всплывали на поверхность сомнения по поводу решения на Брич-Кенди, глубоко зарытые под слоями разумных доводов. Может ли быть, что она права… Единственный выход — держаться от нее подальше.
Теперь, завидев Люси у ворот колледжа, он обходил здание и выскальзывал через заднюю калитку. Но к облегчению от того, что сумел избежать встречи с ней, неизменно примешивалось чувство тяжелой утраты.
А с какой чуткостью поддерживала его Ясмин в течение тех двухлетних преследований, как она советовала проявлять твердость, но без жесткости по отношению к бедной женщине, которой пришлось столько пережить. Ясмин даже репетировала с ним, что он должен сказать Люси при встрече: рассудительные слова, исполненные здравого смысла и строгости. Только он ни разу не произнес их: при виде Люси он сразу вспоминал, сколько боли уже причинил ей.
Потом начались вечерние приходы Люси. Поначалу Ясмин не видела в них ничего угрожающего, даже готова была мириться с неловкостью ситуации — ответ был прост.
— Не замечай ее, — говорила Ясмин. — На тротуаре полно народу — и она тоже там. Устанет ждать и пойдет домой.
Но Люси на тротуаре воскрешала прошлое с силой, которая ему всю душу переворачивала. Вцепившись обеими руками в оконную решетку, он ждал, а Ясмин спрашивала: тебе нехорошо? Что-то случилось?
— Нет, ничего, — бормотал он в ответ, не в силах объяснить, что вид Люси, неподвижно стоящей на тротуаре, запрокинув голову к его окну, высвобождает в нем поток воспоминаний о первых днях их любви. А это страшит его больше всего.
Сначала родители Люси запретили ей встречаться с ним. Потом братья Люси предупредили, что переломают все кости этому ее воздыхателю, если увидят их вместе. Вот тогда Люси и пригрозила семье, что убьет себя, если с Нариманом что-нибудь случится.
«Неужели она действительно могла бы покончить с собой?» — думал он. Но родители серьезно отнеслись к угрозе. Вскоре после этого ее практически заперли в доме.
И он помнит, как часами простаивал на улице, глядя на ее окно. Братья выходили к нему, метали в него злобные взгляды, сквозь зубы осыпая его бранью. Он помнит, какое это было счастье-видеть лицо Люси. Весь тот сезон дождей держала она свое окно открытым, даже когда бешеный ливень хлестал прямо в него. И он не уходил, не искал укрытия от дождя, промокший до нитки, держал раскрытый зонт под углом, чтобы он не мешал им видеть друг друга.
Теперь каждое появление Люси напоминало ему, как необорима была его потребность видеть ее тогда и не мог сопротивляться ее взгляду более нескольких минут. Понимая всю непозволительность того, что делает, он спускался к ней.
Его реакция приводила Ясмин в недоумение. Она настойчиво повторяла, что, потакая потерявшей рассудок женщине, он только вредит ей. Долготерпение Ясмин терзало его, и их разговоры на эту тему приобретали неприятный привкус. Странно, говорила она, что профессор английского не в состоянии просто и ясно сформулировать свою мысль — или, может быть, ему нравится каждый вечер обмениваться томными взглядами с несчастной женщиной?
В то утро, когда исчезла его одежда, негодование понемногу уступило место чувству облегчения. Своим поступком жена показала ему всю абсурдность сложившейся ситуации; и дала ему время обдумать происходящее.
Он позвонил в колледж, сообщил, что нездоров, и отменил лекции. Дождавшись полудня, еще раз попросил жену дать ему одеться.
— Нет, — ответила Ясмин. — Получишь свою одежду к ужину.
— Ты что, хочешь, чтобы я обедал нагишом?
— Мне все равно.
За стол он сел, обмотанный влажным полотенцем, и молча съел омлет. Больше он к жене не обращался и остаток дня провел в постели с книгой.
В половине седьмого появилась Люси. Он подошел к окну, и они встретились взглядами. Постояв, он отошел в сторону и взялся за книгу. Через минуту захлопнул книгу и пошел к Ясмин.
