Тереза Фаулер - Z — значит Зельда
Мне уж точно не нужен был дополнительный присмотр. Как я ни предвкушала отъезд, о разлуке с домом не думала ни минуты. Я вполне могла бы вылететь из дома через распахнутую дверь, не сказав даже формального «до свидания».
Все мои друзья устроили мне на вокзале неожиданные проводы. Тут мы дали волю эмоциями, и они посадили меня в поезд в вихре поцелуев, слез и цветов. Я обнимала всех по очереди, шутила направо и налево, раздавала советы, непрестанно вытирая глаза, и обещала, что уезжаю не навсегда — если только Элеанор и обе Сары вообще меня отпустят.
Как только мы устроились в нашем спальном вагоне, я начала потихоньку расслабляться. Паровоз, пыхтя, отошел от станции, за нами развернулась вся панорама Монтгомери. Я глубоко вдохнула, выдохнула и откинулась головой на спинку сиденья. Блестящий, новенький вагон казался очень современным по сравнению с обитыми плюшем старичками, в которых мы ездили до того, как правительство отписало все поезда на военные нужды. Теперь появились шторки на окнах и система вентиляции. Ковер был простым, без узоров, на смену старым стеганым сиденьям пришли новые, гладкие.
«Долой старое, — подумала я, — и вперед к новому».
— Наверное, для тебя поездка станет настоящим приключением, — сказала я Марджори, которая, похоже, все еще не могла отойти от суеты на станции. Она часто казалась потрясенной, всем своим видом показывая, что ей было бы спокойнее оставаться затворницей в своем простом домике — шить, читать, готовить и заботиться о своей дочке Нуни.
— Да, жду не дождусь, когда увижу Нью-Йорк. Тутси говорит, он грандиозный.
— Конечно, вы простите нас, если мы со Скоттом не будем участвовать в ваших экскурсиях.
Марджори улыбнулась.
— Медовый месяц — достойное оправдание. Итак, детка, я знаю, что у тебя с мальчиками гораздо больше опыта, чем было у меня в твоем возрасте…
— Как и в любом другом, — поддразнила я. — Папочка сказал: «Выходи за этого отличного малого Бринсона», а ты ответила: «Да, сэр».
— Это немного упрощенный взгляд. Но так или иначе, есть вещи, которых ты, возможно, не знаешь, но должна узнать перед первой брачной ночью.
— Тебе мама поручила этот разговор?
— Я сама вызвалась, но она согласилась, что это разумно.
— Уж конечно. Она сама, наверное, уже позабыла, что вообще происходит с девушкой в первую брачную ночь.
— У тебя и впрямь по жилам течет кровь с перцем. В кого бы это?
— Наверняка в Мэхенов. Сейры — угрюмая шайка. А вот мама была очень бойкой, пока папаша не посадил ее на поводок.
— Отцы должны присматривать за дочерьми, это их долг.
Я поразмыслила над ее словами. Наш отец неукоснительно следовал долгу, как и отцы моих друзей. Кто-то помягче, кто-то — построже, но каждый из них был безоговорочным главой семьи. На ум приходило только одно исключение: семья Элеанор Браудер, в которой, судя по всему, что я видела, оба родителя были в равной степени у руля. Миссис Браудер никогда не игралась с полуправдами, как все другие матери, в том числе моя. В этом не было необходимости.
Вообще-то, порой поведение миссис Браудер приближалось к возмутительному. Однажды, когда я была в гостях у Элеанор, она сказала, что хотела бы оказаться на нашем с Элеанор месте и если бы не возраст и ее нынешний долг, выступала бы за право голоса для женщин и распространяла брошюры Маргарет Сэнгер в домах среднего и высшего класса. Она считала, что в этих домах должны знать реальность жизни.
— Эти женщины почему-то верят, что только бедняки страдают венерическими заболеваниями. А я могу назвать с полдюжины наших соседок, которые лечились от «женского недомогания», а на самом деле от гонореи, которую получили от своих неверных мужей, заразившихся в публичном доме!
— Мама, Господи помилуй!
Мы, девочки, необязательно возражали против подобного прогресса. Скорее, он нас просто не волновал. Далекие от политики, мы были молоды, красивы и популярны. Ни у кого не возникало желания стать феминисткой, которой мечтала быть миссис Браудер, что огорчало и разочаровывало бедную женщину.
— Но тебя-то судья никогда не третировал. Тильда говорит, ты была идеальным ребенком, — обернулась я к сестре.
— У меня в жилах течет холодная вода. Иногда слишком холодная. — Сестра нахмурилась. Мама говорила, у Марджори случались приступы хандры, она по нескольку дней не вставала с постели. Я же страдала только приступами гнева, которые обычно длились не больше нескольких минут, хотя иногда растягивались на пару часов. Тутси была «себе на уме, но в конце концов одумывалась». Тони был «чувствительным». Только Тильда удостоилась лестной характеристики — она была «исполнительным ребенком».
— Так что ты говорила? Про брачную ночь…
— Ты должна знать: есть так называемый «супружеский долг», который ты будешь выполнять вначале в первую ночь, а затем, в зависимости от мужчины, чаще или реже на протяжении всего брака. Его цель — производство потомства, но многие пары верят, что этот процесс… приносит наслаждение. — Она залилась краской. — Особенно приятным этот процесс находят мужчины, поскольку их тела устроены… ну, более подходящим для этого образом.
Я широко распахнула глаза и притворилась, что с трепетом внимаю наставлениям Марджори, которая описала мужские гениталии и их реакцию на возбуждение, затем рассказала, что мужчина делает с этими возбужденными гениталиями и как на это должна реагировать женщина. Наконец она замолчала и посмотрела на меня.
— Просто завораживающе! — воскликнула я и поджала губы, пытаясь скрыть улыбку.
На лице Марджори отразилось понимание.
— Ах ты чертовка! Ты все это уже знала, да?
— Но мне никогда не рассказывали об этом так подробно.
— Острый перец, — покачала головой Марджори.
Часть 2
Юность всегда сон, особая форма безумия.
Ф. С. ФицджеральдГлава 9
Ничто не может подготовить непосвященных к подлинному Нью-Йорку. Сколько бы Скотт ни рассказывал мечтательно о Манхэттене, о Бродвее и Ипподроме, о готическом величии здания Вулворт — самого высокого здания в мире! — сколько бы ни уверял, что у этого города есть душа, что он сам себе закон, все это не смягчило моего состояния, близкого к шоку, когда я впервые вышла из поезда на вокзал Пенсильвания.
Последнюю часть пути мы с Марджори преодолели ночью. У нас было просторное купе с удобными полками для сна, но мне все равно снились странные сны. В самом ярком из них я умела летать. Парила над огромными полями сиреневого индейского табака, повторяя раз за разом «лобелия инфлата», и боялась, что не успею на экзамен по ботанике. Я взмывала над невероятно высокими соснами, которые чуть царапали мои обнаженные груди и живот нежным эхом прикосновения. Чтобы взлететь, достаточно было встать на цыпочки, раскинуть руки и, согнув колени, подпрыгнуть вверх. Один маленький прыжок, и я свободна. Теплый воздух плескался вокруг меня, словно успокаивающая вода в ванной.
Утром я проснулась в растерянности и так и не избавилась от этого чувства.
Из-за трехчасовой задержки где-то в Нью-Джерси, к тому времени, когда поезд прогрохотал через тоннель под рекой Гудзон и остановился на вокзале Пенн, до свадьбы оставался всего час, и мы уже опоздали на встречу со Скоттом и священником.
Мы вышли на огромную платформу, залитую солнечным светом, сочащимся сквозь стеклянную крышу, и замерли в немом восхищении. Мимо нас струился поток пассажиров. Меня завораживали стальные подпорки, поднимающиеся вверх, вверх и вверх — к стеклянным панелям и ослепительно-голубому небу за ними. Стеклянный потолок, от которого нас отделяло, должно быть, больше сотни футов, был аккуратно разделен красивыми стальными арками на прямоугольные панели. В Монтгомери есть несколько внушительных зданий, но они даже близко не могли сравниться с этим.
Все еще глядя вверх, я потянула Марджори за рукав.
— Тебе за завтраком не попадался пузырек с надписью «Выпей меня»?
— Я не заметила никаких пузырьков… А, ты хочешь сказать, как в «Алисе в Стране чудес»?
— Мм, — невнятно ответила я, оглядываясь. — Спорим, где-то здесь есть белый кролик?
— Похоже на гигантскую теплицу.
— Похоже на небесный автопарк. Такое место могли построить только ангелы, тебе не кажется?
Вслед за последними из наших попутчиков мы поднялись по лестнице в зал, где пространство разворачивалось — распахивалось, будто взрываясь, — в самый большой атриум, какой я когда-либо видела или могла вообразить. Повсюду металл, стекло, арки… Потолок, казавшийся бесконечным, мог бы укрыть под собой целый городок. От великолепия кружилась голова.
— Все механизмы в моей голове вращаются с дикой скоростью и разлетаются на пружинки, — призналась я.
