Алена Любимова - Птица колибри зимы не боится
— Кажется, я перестаралась, — помахала в воздухе полотенцем подруга, однако, едва плюхнувшись на стул, закурила новую сигарету.
Она никак не могла успокоиться.
— Неужели ты не могла хотя бы попробовать? Разбежаться-то успели бы. Ты бы порыдала, во всем призналась. Если он так тебя любил, уверена, что простил бы. Ты-то ничего особенного ему не сделала. Даже ни разу не изменила.
— Знаешь, теперь я думаю, что повела себя так просто от испуга. Больше всего боялась разочароваться в нем. Вдруг он, узнав про Ольгу струсил бы и сбежал. Предательства я бы не перенесла.
— Логично! — воскликнула Гета. — Боясь не перенести его предательства, предпочла сама стать предательницей. Ты сказку «Умная Эльза» в детстве читала? Господи! — она всплеснула руками. — Неужели мне-то трудно было вовремя рассказать?
— Трудно, — призналась я. — Невозможно.
— Мы вместе бы посидели, составили план, — продолжала она. — Раскрутили бы его мамашу по полной программе. Ты пойми, если бы правильно ей преподнесли, она бы помогала и еще радовалась.
— Постой, — перебила я. — Это ведь не Митин ребенок, а моей мамы. С какой стати его родителям мне помогать?
Гета задумалась, но лишь на мгновение.
— С такой стати, что ты невеста их единственного и любимого сына. А у них появилась бы возможность проявить благородство.
— И они потом всю оставшуюся жизнь меня попрекали бы своим самопожертвованием.
— Насчет попреков — тоже смотря как себя поставить. Или, в конце концов, какой-нибудь другой план придумали бы.
— Какой?
Гета отмахнулась.
— Теперь-то какая разница. Поезд давно ушел. Да-а. Теперь я понимаю. Раньше-то думала, ты просто от природы к мужикам такая индифферентная. А оказывается, ты любовью ударенная, и каждого последующего мужика своим Митей мерила. Потому и замуж не вышла. Ясно, ясно. Куда им было! Тянись — не дотянешься. Ты вот даже сейчас о Мите говорила и вся светилась. Через двадцать-то лет.
Я молчала. Да и глупо мне было возражать. Наверное, Гета права. В моей жизни по-настоящему существовал один только Митя.
— А может, зря ты так на нем зациклилась? — снова заговорила моя подруга. — Пора и отключиться? Иначе выходит, ты не захотела жизнь ему портить, а он вот тебе испортил. Отравил заранее твои отношения с любым другим мужчиной. Слу-ушай! Может, тебе пойти к психологу? Или к бабке. Ну, этот… венец безбрачия снять. Многим, говорят, помогло.
— Ты веришь в подобную чушь?
— Не верю, но почему не попробовать? От тебя не убудет. Иначе так и останешься куковать одна до конца дней. Ну ладно, бабки — действительно чушь. Но психологи-то действуют по науке. Вся цивилизованная Америка, между прочим, пользуется, да и у нас стало модно.
— Именно, что стало модно, — рассердилась я. — Нет уж. Пусть моя жизнь идет как идет.
Я все еще колебалась, рассказывать ей про нового Митю или нет, и в результате, решив не повторять старых ошибок, отважилась. Держать такое в себе просто не было мочи. Необходимо хоть с кем-нибудь поделиться. Впрочем, Гетка неожиданно помогла мне сама.
— Слушай, а ты совсем ничего о Мите не знаешь? Где он сейчас-то? Что делает? Может, тебе еще не поздно его найти?
— Видишь ли, — исподволь начала я. — Про того Митю я вообще ничего не знаю. Но у меня впечатление, будто он в пятницу приходил ко мне знакомиться.
Гета с неприкрытой тревогой осведомилась:
— Подруга, у тебя крыша поехала? Кто к тебе приходил знакомиться?
Кажется, она испугалась не на шутку.
— Митя. Я ведь тебе рассказывала: Ярик пришел с папой, а папу зовут Дмитрием.
— Крайне оригинальное имя, — успокоенно фыркнула моя подруга, видимо убедившись, что скорую психиатрическую помощь мне еще вызывать не пора. — Он что, внешне похож на того, твоего?
— Внешне как раз не особенно. Вернее, в общем, похож, но одновременно и не похож.
— Бред! — коротко резюмировала подруга.
Я и сама понимала, что несу несусветную чушь. И впрямь, наверное, впору к психологу или к бабке отправлять. Но как я могла еще выразить то, что мне и самой не было до конца ясно? И я, как могла, пыталась ей объяснить.
— Гетка, двадцать лет ведь прошло. Рост вроде тот же, но этот Митя гораздо шире. Волос на голове у него меньше. Сильная проседь, залысины…
— Все ясно, — перебила она. — Он может оказаться кем угодно. Вопрос в другом: Яриков папа тебя узнал?
— Если и да, то никак этого не показал. Но с другой стороны, ведь я тогда его сама предала. Вполне понятно, если после этого он не хочет меня узнавать. И двадцать лет, между прочим, прошли не только для него, но и для меня.
— Вот ты-то как раз совершенно не изменилась. Не поправилась, не похудела, даже прическа та же. Только… Погоди, погоди. Что-то ты, Катерина, перемудрила. Откуда у него сын такой большой взялся? Получается, когда он с тобой крутил роман, у него имелся альтернативный вариант?
— Уж скорей до меня, — предположила я. — Может, он просто не знал, а потом уже выяснилось, что прежняя девушка от него забеременела.
— Все-таки, как ты мне, Катерина, ни доказывай, все они кобели! — со страстью воскликнула Гета. — Такая любовь у него была! Такая любовь! Лапшу тебе на уши вешал, будто ты у него первая. А сам уже ребенка настрогал! Они все вечно…
Я перебила:
— Меня еще одно смущает. Фамилии у них разные. Не Ивановы, а Кречетовы.
— Прие-ехали, — с какой-то скорбной безнадежностью протянула Гетка. — В таком случае, позволь поинтересоваться, что у них совпадает?
— Да… почти ничего. За исключением двух вещей: шрама на пальце…
Теперь перебила меня она:
— Шрамы для мужиков — вещь обычная. Так что, это тоже не показатель, если только шрам не какой-нибудь экзотический.
— Ну, не знаю уж, экзотический ли, но я больше ни у кого такого не видела.
— Допустим и примем к сведению, — деловито произнесла Гета. — А еще что?
— А еще, — подхватила я, — помнишь, у меня цветок стоит в комнате?
— У тебя их там куча. Не подоконник, а целый сад, — усмехнулась моя подруга.
— В один из них воткнута птичка. Для контроля за влажностью почвы.
— Помню, — Гета кивнула.
— Так вот. Митя, который Яриков папа, к окну подошел. На птичку взглянул, хвостик ей пальцем погладил и странно так произнес: «Колибри».
— Ну и что?
— А то, что мой Митя называл меня: «Птица колибри».
Гета вскочила на ноги:
— Пошли смотреть птичку!
Результаты осмотра ее разочаровали.
— Она по виду больше не на колибри, а на рахитичного попугая тянет.
— О том и речь. Совершенно не похожа на колибри, а он сказал: «Колибри».
— Любишь ты мучиться. Нормальный человек на твоем месте сразу спросил бы: «Митя, это ты?»
— А если бы это оказался не он? Ну просто чем-то похожий человек. Кем бы я себя выставила? Он решил бы, что я сумасшедшая, и запретил бы сыну жениться на Ольге. А если бы он оказался тем самым Митей, вообще кошмар. Сразу открылось бы мое вранье двадцатилетней давности. Представляешь, выяснять подобные отношения при Ольге, да еще и при Ярике! И опять-таки, он мог из-за этого выступить против их брака. Нет уж, лучше сперва осторожно выяснить все про их семью, дедушек, там, бабушек, сопоставить…
— А сразу про дедушек-бабушек было спросить слабо?
— Только потом догадалась. Когда они уже ушли. Я весь тот вечер была стукнутая.
— По-моему, у тебя это уже хроническое состояние. Потому что все носишь в себе. А я бы спросила в лоб. Плевать, за кого он тебя бы принял. Зато сразу бы выяснила. Чужой мужик, посторонний, и прекрасно. А оказался бы тот самый…
— Но Ольга, Ольга! Ты забываешь про ее свадьбу.
— Что ты все про Ольгу? Подумай хоть раз о себе. А сестра твоя сама о себе позаботится. С ее-то характером.
— Если он и впрямь окажется Митей, просто какое-то кровосмешение выйдет.
— Где кровосмешение? С какой стороны? — взвилась Гета. — По-моему, ты, дорогая подруга, совсем от своей одинокой бабьей жизни сдурела. Может, тебе просто мужик понравился и ты не знала, как к нему подступиться? Вот и напридумала себе, было что или совпало? Признайся, ведь понравился?
— Понравился, — с трудом выговорила я.
— Где ларчик и открывался, — тоном бывалого следователя, распутавшего сложное дело, изрекла Гета. — Тебе понравился мужик. Но у тебя ведь все не как у нормальных людей. Мигом в голове тормоз срабатывает: стоп, территория Ольги, страшно ей напортить. Вдруг она тебя осудит, что ты пытаешься завести шашни с папой ее жениха. И твое подсознание, конечно, хватается за спасительную соломинку в виде имени, ну и еще этого шрама, и в твоей голове возникает сюжет бразильского сериала. Брошенный любовник, кровосмешение, только царя Эдипа с его мамашей и не хватает. Зато появляется благородный предлог проявить повышенное внимание к заинтересовавшему тебя предмету. Ты это внимание для себя как бы узаконила.
