Ирина Крицкая - У женщин грехов не бывает!
Иногда, по праздникам, ее вывозили в парк. Там играл духовой оркестр, папин оркестр. Музыканты садились на сцену у фонтана. Бабка чинно везла коляску. И всегда у нее был костюм и причесон, и губы. Тетка слушала военные марши, на ней тоже было красивое платье, только ноги прикрыты пледом. А я старалась проскочить их обеих незаметно, скрывалась за каруселью в кленовой аллее, чтобы мои друзья не застукали меня рядом с инвалидной коляской. Лет до пятнадцати я стеснялась. Да!.. Позор мне, позор, стеснялась тетку. Это теперь я другая, после Леры. Он объяснил: на свете не так много вещей, которых действительно стоит стесняться.
Перед смертью бабка подарила мне свою квартиру. Так подозрительно прищурилась и сказала: «Тебе, на всякий случай». Я обиделась. «Какой всякий случай? – я ей сказала. – Кто ж так дарит квартиры? Где ваши манеры, Ирина Александровна?». Она надменно улыбнулась издалека и повторила: «На всякий случай».
Я и подумать не могла, что у меня тоже начнется. Не успела она умереть – и меня кто-то как будто подначивал: убеги из дома, убеги из дома. На ровном месте.
О, как я тогда поняла свою бабку. Я вспомнила каждое мерзкое слово, которое про нее говорила. «Холодная! Сумасшедшая! Выдрипистая! Эгоистка! Звезда! Не смогла забыть свой сраный диссер. Не смогла заштриховать себя под кустик».
Когда я села в самолет, в Эль-Алевский самолет, тогда до меня дошло, что такое «не суди». Брякнешь что-нибудь про чужую шкуру – и жизнь обязательно заставит ее примерить. Но больше я ни-ни. Ни про кого. Ни в коем случае. Что бы человек ни натворил. Сейчас еще один глоточек – и моя толерантность достигнет апогея.
Нет, я не сразу к Лерочке заявилась. Сначала в Иерусалим, я давно туда собиралась. Посмотрела карту города, ткнула пальцем в Яффские ворота, выбрала ближайшую гостиницу и прикатила. С маленьким чемоданчиком. Всех почему-то удивлял мой маленький чемодан. А зачем мне большой? Я ж ненадолго.
Таксист остановился в узком переулке и спросил меня:
– Точно этот отель?
– Да вроде этот… – говорю.
В общем, ничего страшного. И фото на букин. ру смотрелось так же, как другие: каменный подъезд, золотые буквы, цветочки… Просто в это фото не влезли две разбитые витрины, мешки с цементом, груда кирпичей, черные мальчишки под фонарем и все их мотики. А что такого? Ремонт.
Но потом оказалось, дальше, вверх по Яффо, в переулках, встречаются еще более говнистые отели. Так что мой был самым лучшим из говнистых. Я не расстроилась. Подумала только: слава Богу, муж не видит. Он упал бы в обморок от всех этих мелочей: от маленьких номеров, от тяжелых телеков на кронштейне, от пыльных ковролинов, от деревянных ставен, которые не закрываются. Холодно ночью, а они не закрываются. Я позвонила на ресепшен, девушка веселая пришла, саданула по-русски ставенку – и окно затворилось.
Темнеет рано, рано темнеет в Иерусалиме. Семь вечера – уже ночь. Но я покаптила прогульнуться. Вышла на Бен Ягуду. А что? Сказали в путеводителе: «Эта улица очень напоминает Старый Арбат», – я захотела проверить.
Перешла туда с Яффо по развороченной брусчатке. На Яффо ремонтировали рельсы, люди по тропинке перескакивали дорогу один за другим. И я пошла за ними, гляжу по сторонам – ну да, Арбат, один в один, едрит твое налево.
На улице были разбросаны столики, именно разбросаны, а не выставлены, поэтому трудно было понять в этом бардаке, где какое кафе начинается, где заканчивается, и ни одной тетки там не сидело. Я знаю, конечно, хорошие девочки по улицам не шляются. А я шлялась и слушала, как черные мальчишки наяривают на своих африканских балалайках. Какие-то странные потертые личности валялись на брусчатке и попивали из бутылок. Седой дедочек, как маленький живой памятник, сидел возле ящика с монетами напротив обменника. Редкие немцы тащились медленно, еле-еле двигая бледными ногами в своих вечных шортах. Вид у них был пришибленный и удивленный.
Оттуда, с Ягуды, я набрала Лерочку. Почему не раньше? Потому что только когда я купила билет на самолет, до меня дошло: я собираюсь встретиться с мужчиной, о котором у меня нет никакой информации, кроме моих лингвистических анализов.
Ну да… я боялась. Немножко. Немножко совсем. Боялась ошибиться. Боялась, что Лера – мой глюк. И, значит, мой кайф – синтетика.
Это все равно, что читаешь, читаешь книжку, плачешь, плачешь, когда главного героя убивают, а потом видишь в конце комментарий: все персонажи вымышленные, совпадения случайны. В гробу я видела такие книжки. В хороших книжках все всегда по-настоящему, даже если это сказки.
А я могла ошибиться. Вполне. Однажды у меня был обман зрения. Я гуляла по Питеру со своей подружкой Анечкой. Было холодно, осень, дождь, кушать хотелось до обморока. Но что-то в районе Смоленского кладбища не встречалось ничего подходящего. И вдруг я увидела вывеску. И закричала: «Ура! Куры-гриль!». Анечка мне по слогам прочитала: «Диски-софт». Так что я могу, вполне могу спутать реального мужчину с виртуальной проекцией своих желаний. А это обидно, поэтому я хотела скорее проверить.
Я набрала Лерочку. И долго слушала рингтон, ту ресторанную песню «А белый лебедь на пруду… ду-ду-ду-ду, ду-ду-ду-ду…». Лера увидел входящий с неизвестного номера и приготовился сказать: «Добрый вечер, зайка. Как долетела?». Я услышала его наглое «Алле», с ударением на «а» и сразу начала ругаться:
– Лера! Куда я попала! Хоть бы предупредил…
– Добрый вечер… зайка… Как долетала? – он мяукнул. – Что случилось?
Я прислушалась и захохотала. У него смешной голос, охрипший, теплый, со скрипом, и вкрадчивый, как у старого мафиози.
– Добрый вечер! – Я улыбнулась в витрину. – Что случилось… Не могу в кафе войти – кругом одни черные мужики. Что-то пялятся как-то…
А Лерочка пузцо свое погладил, где он был, я вообще не знаю, видимо, на работе, где-то в районе кухни, наверно, что-то звенело у него на заднем плане, какой-то железный звук, кастрюля об кастрюлю, что-то в этом духе я услышала.
– В чем ты? – он спросил.
Я опять засмеялась. «В чем ты?» – так говорят, когда начинают секс по телефону. Я остановилась у витрины, у затрапезной витрины со странной вывеской «Моден клоуз». Посмотрела на свое затемненное отражение.
– Нормальное у меня платье… – говорю, – Черное. Немножко коротковато, но не очень, не очень… До колена… и почти не в обтяжку, совсем ерунда…
– Еще и в обтяжку… – он промурчал. – Будь осторожнее, заенка. Завтра пойдешь гулять? Не разговаривай ни с кем, хорошо?
– Ладно, – говорю, – А ты приедешь?
– Конечно. – Он всегда так немножко притягивает «коньееешно». – Придумаем что-нибудь… Девочка моя…
И я почесала. Одна. В темноте. Под тусклыми фонарями. Мимо обшарпанных лавчонок, мимо горящих красными цифрами пунктов обмена валюты. Шла и улыбалась. Чему? Лерочку первый раз услышала. Красная Шапочка.
Местные художники сворачивали свою выставку. В потемках я заметила одну фиговину – лимоны на снегу. А мне они как назло приснились однажды, лимоны приснились, и как раз на снегу. Во сне я гуляла по зимнему лесу, и там на елках росли лимоны, а снег был теплым. Я все время хотела сорвать лимон, но не рвала. Такое мне приснилось, а тут хоп – и кто-то нарисовал. Я тормознула и смотрю.
Рыжий толстячок в черной шапочке складывал в чехол треножник.
– Первый раз в Иерусалиме? – он спросил.
– Что, заметно?
– Заметно… Я здесь уже пять лет. Мне до сих пор кажется, что я на Баковке, у моей пьяненькой тетушки.
Примерно так начинались все разговорчики, не говорить ни с кем в этом городе оказалось невозможным. Но мне понравилось в этом бардаке. В этом городе много рыжих. Где рыжие – там энергия, где рыжие – там жизнь.
Я прошла до своей гостиницы почти все кафешки и ресторанчики. Вкусным не пахло.
Но тут я вдруг остановилась. Чем пахнет? Я пыталась понять. Теплый камень, медные деньги, мокрая шерсть… и немножко кофе. Легкий аромат выплывал из кофейни. Я вошла.
Внутри все было забито черными мужиками. Черные куртки, рубашки в черно-белую клетку, черные джинсы, черные рожи. Все стрельнули глазами, когда я вошла.
«Да пошли вы…» – Я села у стойки и закинула ногу на ногу.
А Лера не понял! Он не понял, что я уже не в компе, что я топаю по камню в Иерусалиме. Он вышел в Сеть – а меня там нет. Нет в Сети «Хохлушки». Все его мымры на месте, глупостями звянькают, а меня нет. Он позвонил и спрашивает:
– Где ты, маленькая?
– В отеле, в Иерусалиме, – говорю.
– Ты уже в кроватке?
– Да, я в кроватке, – томным басом ему отвечаю.
– Голенькая лежишь?
– Ах-ха… – Я потянулась.
Постель была приятной, отельчик фу, а белье классное. Мне хотелось спать, я устала с дороги, но уснуть не могла.
– Боишься меня? – я Леру спросила.
– Нет, зайка. Я уже ничего не боюсь, – он наврал. – Отдыхай, моя девочка. До завтра.
12
Лера боялся. И я испугалась, когда мне в номер позвонили: «Машина ждет». Я вышла на лестницу. Таксист и портье таращились снизу, пока я спускалась. Когда не знаешь языка, интересно наблюдать за лицами. На этих рожах, кроме откровенного любопытства, было презрение, почти брезгливость.
