Ксения Кривошеина - Недоумок
Самому разобраться в ситуации было трудно, в голове начиналась полная чехарда, беспорядок и звуки кузницы, будто бумажные отходы в станок запускали, а с другого конца утильсырье выплевывалось, пространство малогабаритное быстро заполнялось до потолка, а станок все молотил… Мира знала, как это мысленное напряжение снимать. Она была единственным покоем и счастьем, вроде экстрасенса.
Родители ее с ним откровенничали. Рассказывали о своих родственниках за границей, там прижилось старшее поколение. Теперь в живых только бабушка, а от дедушки осталась овощная лавка. Мама Миры туда ездила, да не повезло, попала в их «шестидневную войну», думала, что ее обратно не выпустят. Теперь несколько лет прошло, и у семьи возникли планы. Многие родственники уже собираются, а они думают, взвешивают, считают, как, главное, не прогадать.
Ставка на Шурин талант — это главный козырь! С ним они не пропадут. Ресторан откроют, он будет петь, народ пойдет валом, потом гастроли по всей стране. Здесь у него шансов нет, а там свобода. Пой цыганщину, романсы, можно и Галича, а за это денежки и слава. Скоро все поедут, и мы не хуже. Нужно постепенно отчаливать.
Его в театре зажимают.
Талант не ценят.
Это все от зависти, это оттого, что здесь свободу задушили.
А там? Там будет иначе.
Его сразу оценят! Мирочка сказала, что она всех на уши поставит и он будет мировой звездой!
Все говорят, что там лучше.
Письма оттуда приходят, из них понятно, что никто обратно не просится, а значит, там хорошо.
Каждый вечер за ужином отец Миры с Шурой разговаривал. Он ему включал разные «голоса» и объяснял, к чему они призывают. Шура верил всем, а главное, все больше осознавал, какой он «непонятый» талант, что здесь сплошной «совок», а там перед ним откроются двери Счастья, творчество, сцена, гастроли. Мирочка будет его администратором и путевой звездой, они разбогатеют, купят дом, а новая семья уверяла его, что не только он, но и его отец сможет «там» по-настоящему стать знаменитым, место найдется всем, главное — «держаться локтя». Шура рюмочку французского конька выпивал, потом виски, потом пива и делал умный вид. «Да, вы правы. Я не подведу. А здесь только зажим и никакой свободы…» Он напряженно вслушивался в «голоса», но понять, кто есть «узник совести», «отказник», «отступник», «политзэк», «диссидент», «невозвращенец» и просто «враг народа», было очень трудно. Отец Миры ему раскрывал глаза на то, что «мы сейчас СССР не нужны (да и он нам сейчас не нужен), лучше поехать на родину предков и там проявить свои таланты». «Нас там ждут с распростертыми объятиями. Нам помогут». Он был отставником, рассказывал о своем боевом прошлом, хвастался наградами и частенько жаловался «на недальновидную политику партии». «Дали бы волю таким, как мы! С нашим опытом, связями, энергией, знанием людей мы бы здесь горы свернули и никуда бы не ехали. Мы эту страну из руин подымали, душу вкладывали, кровь за нее проливали, а теперь нас выжимают. Ну, да они еще наплачутся!»
Когда они эти планы обсуждали, то всегда на полную мощность включали радиоточку, на телефон клали подушку и из розетки выключали, говорили: «Нас прослушивают».
Это было похоже на кино про Штирлица.
Он вспоминал своего деда, как тот орал: «Всех в подвал и к стенке», а еще он вспоминал «друзей» отца, как они в их квартире тайные беседы вели и как отец гордился дружбой с ним». Где друзья, где враги? Картина выходила путаная, но похоже, что за этими людьми сегодня сила, что они не только СССР построили, умами ворочали, на кнопки невидимые нажимали, но и сейчас в их руках власть — как захотят, так шарик и закрутят. Если здесь у них все схвачено, то уж там они наверняка не пропадут. Старшее поколение были молодцы, они знали, как жить! Отец его всегда прямо по жизни к цели шел, вот награды и звания по заслугам получил, в театре на счету, друзья «наверху». Бабка и К. П. тоже из «бойцового» отряда, всего сами добились и всегда делили людей на «своих» и «чужих»… Шура вздыхал и вспоминал деда. Он теперь понимал, что означали его пророческие слова, что «нельзя расслабляться» и, главное, в душе «сохранять образ врага». А враги в этой поганой стране повсюду, старшее поколение это хорошо усвоило, потому и выжило и пробилось. Теперь его очередь эстафету принять, он глупым был и многого не понимал, а теперь все в его голове встало на место. Какое счастье, что он Мирочку встретил и она ему глаза на мир раскрыла!
Шура был уверен, что с отцом, артистом и либералом, он может поделиться планами о будущем.
* * *Они стали неразлучной парой. Если Шура опаздывал к ужину или задерживался, она вызванивала его по городу. Всегда находила, теребила, говорила, как она скучает. Всех его старых приятелей она так умно «обнажила», что он сам понял, какие они жалкие и бездушные. Теперь у них подобраны общие знакомые, по интересам и целям. Друг — это тот, кто в жизни не подведет, на которого можно рассчитывать в трудную минуту, остальное все лирика и интеллигентские сопли. Из Мюзик-холла несколько человек уволили, прорабатывали на парткоме, потом им палки в колеса вставляли, унижали, они в три дня манатки собирали, но все равно уехали. Один из знакомых голодовку дома держал, о нем они слушали по «голосам», называли его «рефузник-отказник». Мирочка сказала, что она к нему боится ездить, чтобы «не засветиться», вокруг него полно гэбни. Она говорила, что у ее семьи другие задачи, чем у «некоторых», в политику лучше не соваться. Она говорила, что с «принципиальными сионистами» она никогда не свяжется, что она не сошла с ума, чтобы за «эти дурацкие убеждения нервы трепать, голодать и в тюрьме сидеть». Сейчас «гнать волну» не нужно, поэтому подписывать всякие письма в защиту «рефузников» (как это кое-кто делает) они не должны, а нужно использовать путь «объединения семьи», там живет ее бабушка, она их ждет, и поэтому постараемся все проделать в лучшем виде. Необходимо подготовить семью Шуры к возможному переезду. Рассказать об их планах может только она, а Шура будет сидеть рядом и слушать. Тетя Мила, Катюша и отец наверняка знают о перспективах, которые откроются перед ними. Они же не дураки, чтобы плевать в колодец, они люди деловые, образованные, в курсе мировых событий, а главное, верят ей и хотят счастья сыну. Невозможно даже представить, какой мировой фурор будет, когда сообщат по «голосам», что самый знаменитый артист СССР уезжает из страны! Тут и голодать не нужно будет, в случае чего правительства всех стран встанут на его защиту. А это означает, что, когда они туда приедут, их будут носить на руках. Нужно не торопясь все подготовить, продумать, как переправить ценности, поменять квартиру, вовремя уволиться из театра…
Обычно эти разговоры велись ночью или на прогулках. Шурино сердце замирало от счастья, он был уверен, что его отец будет гордиться таким сыном и невесткой! Мира так все хорошо и осторожно продумала. Ведь отец сам неоднократно обсуждал за столом новости «голосов», за границей бывал и вспоминал, как там люди живут. Он говорил, что в наших газетах одна пропаганда, там народ с голода не мрет, в магазинах еды полно, машин разных немерено, последний бедняк имеет автомобиль. Шура часто слышал, как отец с тетей Милой мечтали о жизни в Париже. «Начал бы я свою карьеру там, — сладостно мурлыкал отец, — все было бы иначе, не испытал бы я тех унижений, которые выпали на мою долю здесь…» Об унижениях он не распространялся, видно, из-за карьеры отец много натерпелся от завистников, а Шура это уже познал на собственной шкуре.
Но теперь все будет иначе. Шура гордился собой, он поможет отцу, и они по-настоящему прославятся. В голове его носились картинки красочных афиш с их именами, открытие ресторана, гастроли, кинокамеры. Он представлял, как будут, вылупив глаза, смотреть на телеэкран здешние актеришки-завистники, как по «голосам» будут рассказывать об их необыкновенной карьере на Западе. Ах, эти мечты, ах, эти сладостные сны! Неужели это все может стать реальностью? Он уедет из страны непуганых идиотов, от зависти, злобы, неудачи, бедности… и того, чего он не понимает, но Мира ему шепчет, что он потом поймет. Она его выведет в люди, она костьми ляжет, она там всех сумеет взять за горло, да так, что они не пикнут, будут ее слушать и делать, как она велит.
Планы строились, вырисовывались, время шло, Шура обрастал новым сознанием. Кто есть друг, а кто враг? Своя семья — это друзья, мой дом — моя крепость, а в чужой — враги. Своя семья — это закон, а в чужой — беззаконие. Он опять перестал выходить из дома, только в Мюзик-холл и домой, в гости ни-ни-ни, а к ним только те, кто с ними заодно. Мира ему вдолбила, что раньше «он был дурак, ничего не понимал и со всякой шантрапой связывался».
Время шло, и приближался день, когда стало необходимо рассказать о планах отцу.
* * *В один из зимних воскресных дней они приехали на дачу в Репино. Стояла солнечная и морозная погода, все сверкало и искрилось, народ с веселым видом покидал электрички, шумные компании высыпали на перрон, становились на лыжню, им предстоял здоровый отдых вдали от серого, мрачного города. У Шуры с Мирой на душе было спокойно и хорошо. Бодрым шагом они дотопали до дачи и уже издалека увидели дымок, подымающийся над высокой остроконечной крышей. Отец построил этот дом по особому индивидуальному проекту, хотел, чтобы он походил на финские дома, удалось даже раздобыть изразцовую печку-голландку, а на полу постелить цветной линолеум. Все сверкало чистотой и уютом в этом доме, барский дух сочетался с актерской вольностью и домовитостью. Каждая вещь знала свое место, каждый посетитель принимался радушно и по рангу. Здесь бывали не только знаменитые актеры и литераторы, но и министры. Своих студентов отец здесь принимал редко, в основном на квартире в Ленинграде, так было удобнее всем.
![Ноэль Шатле - Дама в синем. Бабушка-маков цвет. Девочка и подсолнухи [Авторский сборник]](/uploads/posts/books/122361/122361.jpg)
