Анатолий Трушкин - О вечном: о любви, о воровстве, о пьянстве...
А когда, он сказал, такие дожди, то у них все начинают ругаться матом. Мат столбом стоит. И от этого столба матерного через искривленную границу у нас набирает большую силу... импотенция.
У меня волосы дыбом – что творится! Там столбом мат – у нас столбом импотенция.
Но призрак сказал:
– Уже и эта связь не работает, потому что часть пленки между мирами недавно кто-то из ваших спёр. Теперь, – он сказал, – когда у вас взлет воровства, у нас туман.
Я ему говорю:
– Ну это ничего... туман-то.
Он:
– Да, конечно. Ездить только стало трудно – не видно разделительных полос, светофоров и прохожих.
Потом говорит:
– А когда у вас случился последний всплеск воровства...
Я ему:
– Слушай, что ты все о нашем воровстве?! Давай о чем-нибудь другом поговорим... О пенсиях, что ли.
Он:
– Когда у вас Пенсионный фонд разворовали...
Я не выдержал:
– Хватит! Давай помолчим немного.
Тут светать стало, и я его спросил:
– А чего ты вообще-то заявился к нам?
Он сказал:
– Когда вы с женой ссоритесь, сами у себя свою любовь воруете, моя меня из дома выгоняет. – И потом вдруг говорит: – Не могли бы вы со своей как-то... помягче?
– Как помягче?
– Просто помягче, и всё.
Я ему говорю:
– Да пошел ты!.. «Помягче»! Небось наврал всё: и про миры, и про воровство у нас, и про жен.
И тут моя, легка на помине, глаза открывает, смотрит на меня, как удав на крысу... помягче если сказать, как крыса на удава.
Я ей для смеха говорю:
– Ты самая красивая.
Она заплакала, а призрак исчез.
Может, правда, нам бы... воровать поменьше?
* * *Помощь
Только что закончилась сильная гроза. На лицах людей еще видны следы суеверного страха, но уже и улыбки по поводу этого страха. Потоки воды несутся по улице, с шумом и плеском обрушиваются в сточные люки. В небе грохочет, но уже далеко и глухо.
Прямо по проезжей части, по лужам, неестественно высоко задирая ноги, вышагивает долговязый дядя лет сорока. Заметив у стены дома троих знакомых мужчин, он останавливается, широко улыбается:
– Что было-то сейчас?! Что было-то! Надо же! Ураган! Крыша от гаража летала! Видели? Явидел! Как птица летала.
– Ты чему радуешься? – спрашивает один из мужчин.
Дядя улыбается еще шире:
– Машину оставил у дома на пять минут под деревом. На пять минут!
– Ну?
– Молния попала! Как ножом срезала!
– Кого?
– Дерево. Оно как раз макушкой напротив моего окна. Я когда домой поднялся, жена на кухне стояла, говорит: «У меня предчувствие». И тут как молния полыхнет. Я побежал окно закрыть. Закрыл, смотрю – а дерева-то нет! Где дерево-то? Тридцать лет стояло на одном месте. Куда оно делось, дерево-то? Выбегаю на улицу – всмятку машина, всмятку!
Трое тревожно переглядываются.
– Ты всерьез, что ли?
– Вдребезги!
– Застрахована?
Дядя радостно смеется:
– Нет! В том-то и дело. Не застрахована! Не застрахована машина. Совсем она не застрахована.
Он начинает не то пританцовывать, не то просто топтаться на месте, фальшиво поет: «Не застрахована машина, ее никто не страховал».
До знакомых доходит, что он рехнулся.
– Ничего, Витёк, – говорит один, – ничего. Главное – сам жив остался. Машина – дело наживное.
Дядя смеется, согласно кивает.
– Всмятку! – еще раз сообщает он. – И никто не виноват. Никто ни копейки не даст. Такое государство, помощи ждать неоткуда!
Знакомые тихо переговариваются.
– Во дела! С ума сошел из-за машины.
– Если на последние купишь, то сойдешь.
– Хороший мужик-то был.
– Хороший. Надо бы его домой отвести.
– Обязательно. Без помощи никак нельзя оставить.
– Витя, шел бы ты домой, дорогой человек.
Дядя улыбается:
– Пойду посмотрю еще раз, потом домой.
– Да ладно, Вить, посмотрел – хватит. Давай мы тебя проводим. Ты же нам как родной.
– Как родной, Вить. Мы тебя уважаем.
Они берут несчастного под руки, но он начинает вырываться.
– Посмотрю, потом домой.
Трое только мешают друг другу. Под крики «пустите меня» дядя молотит руками, не глядя куда, и скоро у одного из его знакомых распухает губа, у другого течет из носа кровь, на третьем висит клочьями рубашка.
– Здоровый какой черт!
– Сумасшедшие все здоровые. Держи руку.
– Я держу.
– Так ты мою держишь-то!
– Вить, погоди, послушай... Да погоди ты! Понимаешь, какое дело... Ах ты сволочь! Ногами, да?
У первого обрывается ремень, и брюки падают на асфальт. У второго медленно, но верно заплывает глаз. Третий, постанывая, держится за пах.
Сумасшедший вырывается на свободу, отходит на три шага, победно обводит всех взглядом.
– Всмятку машина! – сообщает он. – Потом смотрю, а там под ветками краснеет что-то. Думаю, что краснеет-то, у меня же машина синяя. А я когда поднялся к себе, сказал жене, что ветер сильный, она: «У меня предчувствие, у меня предчувствие». А сын, оказывается, услышал, ключи схватил и отогнал машину в гараж. А сосед в это время подъехал под дерево. У него красная «Тойота». «Тойота Камри». Только что купил. Обмыть успел, а застраховать нет.
– Так не твою раздавило?
– Нет, – улыбается дядя, – не мою. Пойду еще раз посмотрю.
Он успокаивается и нормальной походкой направляется во двор.
– У соседа несчастье, а он радуется, гнида, – говорит первый и осторожно трогает языком разбитую губу.
Второй молча сплевывает кровь. Третий снимает с себя то, что было рубашкой, горестно мотает головой, тихо вздыхает:
– Вот и помогай людям.
* * *Россия на приеме у врача
– Что вас привело ко мне, матушка Россия?
– Да что же, батюшка, я уж измучилась. Не знаю, кого и слушать. Энтот клялся: к двухтысячному выздоровишь... усё у тебя будет. Энтот божился: за пятьсот дней на ноги поставлю. Потом заладили: шоком надо. Немолода я уж, шоком-то.
– Ну, какие ваши годы! Материально вы как– за чертой бедности, на черте бедности?
– Правильно, батюшка, говоришь: на черта она, бедность-то! Да куды денешься от нее?
– С питанием что? Аппетит когда к вам приходит?
– А глаза откроешь, батюшка, уж он тут – пришел.
– Стул частый?
– Как, милостивец?
– По большому часто ходите?
– Где ж мне часто? Цены на нефть поднимутся, деньги получу, так и схожу.
– Спите крепко?
– Нет. При царизме спала... в темноте-то. А щас всё перед глазами светлое будущее, ну и пялишься на него всю ночь.
– Сны снятся?
– Токо два сна, батюшка, и снятся. Один – быдто ноги вытянула, руки сложила и лежу при дороге где-то. То ли к церкви шла, то ли к рынку переходила.
– А второй сон?
– А второй сон радостный: быдто те, кто мне должен, всё через Французский клуб возвращают да с прибавками, с процентами! А кому я должна, все мне прощают. Говорят: «Свои пусть передохнут, а с вас ни копейки не возьмем». Так радостно сделатся, уж так радостно! Проснусь вся в слезах, мокрая по пояс... Только почему-то чаще снится, что ноги вытянула.
– Анализы регулярно сдаете?
– Нет, батюшка, как их сдашь?
– Что же мешает?
– Воруют.
– Анализы?!
– Так всё. Отвернешься на секунду – ни анализов, ни горшков... Что анализы, батюшка, стыдно сказать – газ, и тот воруют.
– Перемены погоды чувствуете?
– Когда как. Весной, если наводнение, сидишь на чердаке, чувствуешь – погода меняется... А зимой отопление отключат – сидишь, уже ничего не чувствуешь.
– Вон оно что. От такой жизни, матушка Россия, нет ли у вас галлюцинаций? Не мерещится ли что?
– Мерещится. Как не мерещится? Раз померещилось, что держу в руке деньги, а мне говорят: «Что ты!.. путана, вцепилася, это не деньги».
– А что же?
– Стыдно сказать, батюшка, слово нехорошее.
– Из скольких букв?
– В два раза хуже, чем из трех... Таку гадость держу в руке!.. Из шести букв, батюшка, «дефолт» прозывается... А то еще така гальцюнация – быдто сидит он возле уха: «Выпей да выпей».
– Кто?
– Кто-то вот, стало быть, есть батюшка... «Выпей да выпей». Иногда-то говорит так.
– И хорошо слышно его?
– Явственно так слышно. И как-то он в оба уха сразу: «Выпей да выпей». Иногда-то.
– Раз в месяц?
– Раз в день.
– Понятно. Ну что же, матушка, я могу сказать вам?.. Ресурсы еще есть у организма. Зрение нормальное. Вы не туда смотрите, матушка, я справа от вас. Что бы я вам посоветовал. Больше положительных эмоций. Нервы берегите. Пищу разнообразьте. День – молочная, день – овощи, фрукты, день – рыба, день – мясо, день – разгрузочный, голодаете.
– Кто бы, батюшка, мне раньше-то сказал! Яведь как заладила разгрузочный да разгрузочный. А надо, видишь, чередовать: день разгрузочный, день голодать.
– Теперь вот что. Самое главное – это очень важно, – почаще бывайте на свежем воздухе.
– Почаще-то я задохнусь, батюшка.
– Почему?
– Так ведь всё кругом засрали. Я извиняюсь, батюшка, видно, не так сказала-то. Да мне велели: врачу говори всё как есть.
