Катарина Масетти - Парень с соседней могилы
— А глиста в один прекрасный день сбежала бы с Эмилем-Бродягой! Как бы ты поступил тогда?
— Я бы выгнал взашей ее отродье и поселил на кухонном диванчике другую прислугу, помоложе!
Библиотекарша стукнула меня подушкой, и мы какое-то время дрались. Потом я сдался, иначе мне пришлось бы вставать и идти приводить себя в чувство под холодным душем.
Отдышавшись, она сказала:
— Я никогда не буду у тебя прислугой, которая спит на кухонном диванчике, понимаешь? Да и вообще я бы тебя не устроила. Я не умею ни печь хлеб, ни вываривать в баке белье, ни набивать колбасы требухой. Наверное, фермерской жене положено еще самой резать свиней и, выпустив горячую кровь, готовить из нее какие-нибудь отвратные блюда?
— Понятия не имею, нам доставляют со скотобойни уже разделанное мясо. Ни забот ни хлопот.
Мы помолчали.
— И все-таки, когда ты сказал, что пробирался бы ночью на кухню делать мне детей… — продолжила она, как бы сама с собой. — У меня от этих слов весь низ затрепетал. Даже с тампоном чувствуется. Биологические часы тикают вовсю.
Я со стоном перевернулся на живот.
— Не смей говорить таких вещей! Иначе я затрахаю простыню до того, что она родит наволочку!
Худышка и в этот раз заснула, касаясь губами моих костяшек.
23
Я звоню домой
Голос с телефонной станции
«Номер… не имеет… абонента!»
Даже у автоответчика нет ответа
И мы приступили к трудоемкому делу узнавания друг друга.
Трудоемкому — потому что прямых путей тут не было, хотя нас как будто никто не связывал.
Мы оба сироты: он — точно и определенно, я — практически. Мама уже пять лет находится в заведении для хроников и редко узнаёт меня. Папе я едва ли не мешаю, когда время от времени наведываюсь к нему (в родной-то дом), особенно если пытаюсь при этом завести разговор.
Впрочем, папа всегда был таким, еще в моем детстве. Терпеть не мог разговоров о том, что называл «женскими штучками»: сюда относились семья и дети, приготовление еды, одежда, обустройство квартиры и, конечно, всё, что можно было подвести под категорию «чувств». К женским штучкам он причислял также искусство, литературу и религию… Особое раздражение вызывали у него чисто женские недомогания. О них в его присутствии нельзя было и заикнуться, он словно боялся подхватить девчачьи бациллы. Папа был майором и при всяком удобном случае сбегал в полк.
Иногда я задумывалась: а не гомик ли он? Даже странно, что у дочери могут возникать такие мысли, но между мной и папой никогда не было подлинной близости. Общеизвестно, что дети с изумлением и дрожью думают о том, как их родители занимались «этим». Сосчитав братьев и сестер, они говорят себе: «Родители занимались „этим“ не меньше трех раз». Лично у меня есть все основания сомневаться, что папа проделывал «это» больше одного раза — во всяком случае, с мамой. В конце концов я запретила себе думать на эту тему: лучше уж буду радоваться, что у них случился хотя бы тот единственный раз.
В общем, у мамы не было иных забот и занятий, кроме меня. Ей в кои-то веки подарили куклу с закрывающимися глазами, и она любила меня со всей пылкостью человека, слишком долго ждавшего подарка. Долгое ожидание не прибавило ей ни критичности, ни проницательности.
Она была родом из состоятельной семьи. Отец ее держат консервный завод, резко пошедший в гору во время войны. Насколько я знаю своего деда, он сколотил состояние на лисах и белках, мясо которых закатывал в банки под этикеткой «Дичь». Папа был в этой семье сбоку припека; однажды я даже подслушала шепоток маминых партнерш по бриджу, будто его подвигли к женитьбе крупные долги, наделанные из-за пристрастия к азартным играм. Звучит не очень современно, но правдоподобно: те, кто сегодня пытается обыграть одноруких бандитов в торговых пассажах, — прямые потомки тех, кто на рубеже веков стрелялся у казино в Монте-Карло. Человек, вздумавший позвонить папе во время «Бинго-шоу», пускай пеняет на себя.
В моем детстве мама подкрашивала волосы, так что они были цвета латуни, и накручивала их на термобигуди «Кармен», отчего получались тугие локоны. Замуж она вышла около сорока, а спустя два года родилась я. Необходимости работать у нее никогда не было. Своим именем — Дезире (что по-французски значит «желанная») — я обязана ей. Помыслы у мамы были самые благородные, однако в школе я возненавидела это имя: бывали периоды, когда меня били или как-то иначе преследовали из-за него… и, понятное дело, всегда дразнили «Диареей».
Я предпочла бы называться Китти или Памелой.
Возможно, в школе достается всем детям, в которых сызмальства заложили представление о себе как о восьмом чуде света и которые лишь там сталкиваются с суровой действительностью.
Как бы то ни было, я не замечала между родителями даже подобия супружеских отношений. Каждый из них жил собственной жизнью — правда, в одной просторной квартире с дубовым паркетом и анфиладой комнат, обставляла которые мама, папин же вклад заключался в том, что он вешал в прихожей свою фуражку. В моем присутствии они никогда не ссорились… полагаю, что и без меня тоже. Обедал папа чаще всего в офицерской столовой, летом мы вдвоем с мамой ездили в какой-нибудь пансионат: папа был всегда занят «на манёврах».
Мы почти не отмечали дней рождений и праздников, фактически ни с кем не общались — разве что устраивали скучнейшие официальные обеды для маминых партнерш по бриджу с мужьями или папиных коллег с женами (по такому случаю нанималась дополнительная прислуга, которая подавала на стол). Мадера в хрустальных бокалах, изысканные сигарильо в сигарочницах. Мне полагалось выйти приветствовать гостей. Из покупавшихся опять-таки ради этих случаев бархатных платьев торчали костлявые руки и ноги, красномордые дяденьки хлопали меня по спине так, что я закашливалась, и говорили: «Девочке надо больше бывать на свежем воздухе, нагуливать цвет лица». По таким дням мамины волосы кудрявились еще больше обычного.
Я в жизни не видела, чтобы мама с папой прикасались друг к другу или хотя бы шли под руку.
Могут ли в подобных условиях сложиться нормальные представления о браке? Неудивительно, что я считала наше с Эрьяном супружество образцовым. Неудивительно, что я, по сути дела, не горевала об Эрьяне. Муж либо есть рядом, либо его нет, разница невелика, больше всего это отражается на количестве котлет, которые надо покупать к ужину. Ничего другого присутствие или отсутствие мужчины не значит — таков был урок, усвоенный мною в родительском доме.
Я совершенно не готова к человеку вроде Бенни. Случаются дни, когда он, как мне кажется, проявляет назойливость, нарушает неписаные границы, вторгается туда, куда его не звали, — и тогда мне не хочется его видеть. С Эрьяном ничего подобного не происходило: его вполне устраивало параллельное существование, которое не было в тягость мне.
Правда, случаются и другие дни…
24
Ох, не по мне это имечко — Дезире… Больно оно резкое, высокомерное, с претензией на аристократизм — такой мне по первости показалась и его обладательница. Я предпочитаю звать ее Креветкой. Вот уж какое прозвище ей подходит до чертиков! Блеклая, согнута в дугу, чтоб прикрыть нежные части и выставить наружу панцирь… и своими длинными усиками ощупывает все кругом.
Многое в ней недоступно моему пониманию.
К примеру, она долго рассматривала фотокарточку моих родителей, которая мне самому очень нравится. Они там загорают на скале — естественно, полураздетые. Лежат в обнимку, щека к щеке, сощурившись от солнца и улыбаясь в объектив.
Креветке снимок показался слишком интимным, вызвал у нее чувство неловкости.
— Все-таки это твои родители… и в таком виде… — сказала она. — Пожалуй, даже непристойном, а?
Непристойном?!
Еще она вечно мерзнет, сколько бы я ни топил. Мне впору скинуть рубаху, а она упаковалась в свитер и шерстяные носки. Ей нравится, чтобы я ничего не делал, только сидел рядом и сильными, равномерными движениями гладил ее по головке. Тогда она прижимается ко мне, как брошенная дачниками, изголодавшаяся кошка, которой наконец-то попался настоящий хозяин.
Но она вовсе не беспомощна и не склонна к зависимости! Бывает, мы собирались встретиться и я уже настроился на свиданье, а она вдруг заявляет, что передумала и хочет сходить с подругой в кино. Или, к примеру, я не могу вырваться в город, потому что у меня невпроворот дел, так она никогда не скажет по телефону: «Давай я приеду!» Нет, она бросит: «Ну что ж, значит, увидимся на следующей неделе».
Я пытаюсь достучаться до нее и, честно говоря, даже привязать ее к себе, но, похоже, я ей бываю нужен только изредка и не могу предъявлять никаких требований, отчего меня охватывает дикая тоска. Могла бы иногда пошевелить клешней, чтоб мне помочь! Сделать что-то по дому, подсобить с пробной дойкой, выказать интерес к моим заботам! Конечно, я слишком привык, что женщина подхватывает дела, до которых у тебя не доходят руки, однако ж я не прошу ее печь булочки. Просто невмоготу смотреть, как она уткнула нос в газету, когда я разрываюсь между всеми делами!
